4 Имперская гидра гниёт с голов

Каковыми в Австро-Венгерской империи конца XIX века были её разношёрстные подданные. Такими гниющими головами они и представлены в романе. Понимания нет не только между ними, но и по отношению к себе. Их поступки в равной мере лишены и логики и чувства. А то, что выдаётся за чувство, по сути та же гниль. Ни одного положительного или хоть сколько вызывающего сопереживание персонажа. И автор хватает то одного, то другого из них, но вскоре эта линия ему надоедает, он её комкает или просто бросает и переходит к следующей. Только двое с их странной любовью пунктиром проходят через весь роман:

Мицци Шинагль, дочь мелкого лавочника и ремесленника, ставшая проституткой, внезапно разбогатевшая а после утратившая почти всё и прошедшая через тюрьму (до сумы, правда, не дошло). Я всё не мог отделаться от мысли, что Мицци мне кого-то смутно напоминает. Потом понял — Кунигунду. Но опять-таки, в отличие от героини Вольтера, сама Мицци не вызывает ни симпатии, ни сочувствия;

и барон Алоиз Франц фон Тайтингер, блестящий кавалерийский ротмистр, истый служака, но совершенно безалаберный человек с гипертрофированным и нередсказуемым понятием чести, в конце концов окончательно запутавшийся, ведь «„непредсказуемость“ и „наказуемость“ были при дворе едва ли не синонимами». Вот тайтингеровской классификации людей, похоже, и следует чередование образов в романе: от «очаровательных» через «безразличных» до «скучных» и до в последствии введённой им четвёртой категории «неопознаваемых».

Через все эти четыре категории проходит и сам роман, то и дело мечущийся от «очаровательного» до «неопознаваемого». «Скучен» ли он? Пожалуй, что нет. «Безразличен»? Опять же нет — безразличным он не оставляет и заставляет задуматься. Талант же Рота-сатирика очевиден, но сатира его весьма своеобразна и подобна стрельбе из пушки по воробьям. При чтении всё время возникал вопрос: зачем всё это автору вообще понадобилось?ания имперской гидры? Это так и осталось «неопознаваемым», хотя автор и озвучивает свой вариант ответа, вложив его в уста мастера восковых фигур Тино Перколи:

— Я мог бы, наверное, делать кукол, имеющих сердце, совесть, страсть, чувства, нравственность. Но на такие не будет спроса. Людям нужны уродцы и чудища! Да, вот именно, чудища!

Ну и как тут не вспомнить Гойю с его «чудовищами, рождёнными сном разума»?

Однако Йозеф Рот заинтересовал и я не прочь продолжить знакомство с этим язвительным и неприкаянным «святым пропойцей»!