4

История, рассказанная в романе, – долгий путь к казни. Четверть века длятся мучения бывшего диктатора Аугусто Авельянеды (известного как А.Г.): смертный приговор в последнюю минуту был заменен на пожизненное заключение в клетке, которую возят по городам условной Испании. В каждом городе клетку ставят на главной площади, а народ глумится над бывшим своим вождем и злорадствует жалкому его положению. Книга исследует, как меняются отношения диктатора и народа в эти годы: от ненависти к презрению, от равнодушия к уважению и восхищению. Сам диктатор проходит стадии духовного обновления: вначале он замкнут, унижен и подавлен, но постепенно в своем страдании он начинает находить особое душевное наслаждение, становясь все свободнее и мудрее.

«Он превратил свое падение в полет, в прометеев подвиг, ибо чем больше он унижал себя, тем больше возвышался над ними, тем больнее ранил их самолюбие. … потому, что, пятная себя, он покрывал позором и тех, кто однажды возвел его на пьедестал».

Неожиданно диктатор обретает себя в образе клоуна: изготавливает из хлебного мякиша смешной нос и шары и начинает давать «представления», мастерски жонглируя шарами. Странное поведение диктатора вызывает в публике не только раздражение, но и восхищение и интерес. Однако вскоре и клоунский период проходит. Годы идут, меняется страна, народ забывает о диктаторе, и сам Авельянеда погружается в равнодушие, все более теряя связь с реальностью. В какой-то момент он обнаруживает, что его принимают за нанятого артиста, который должен изображать бывшего генерала, а настоящий диктатор считается либо уже давно казненным, либо сидящим в тюрьме. И Авельянеда комично пытается доказать, что он и есть тот самый тиран, погубивший несчетное количество людей во имя своих бредовых идей, но ему никто не верит: народное презрение сменилось благостным равнодушием. Такова природа времени, которое задает ритм сюжету, сближая роман с испаноязычной традицией не только историческими и географическими подробностями, но и особенным «магическим» чувством времени («Плотность утратило все, кроме времени»). Каким бы ни было положение диктатора и настроение народа, ничто не остается прежним, время съедает все. И вот, через четверть века, пришедшие к власти коммунисты – когда-то главные враги бывшего диктатора (для коммунистов был создан самый страшный лагерь) – даруют ему настоящую казнь, которая, по иронии, становится не справедливым возмездием, а актом достоинства, уважения, примирения с народом.

Почему народ простил своего тирана? В какой-то степени время действительно «лечит» и стирает память, новое поколение испанцев никогда не жило при диктаторе, а среди молодых даже появляются карикатурные последователи Авельянеды. Получается, своевременность наказания действительно очень важна (мы можем вспомнить суды над почти 100-летники стариками, бывшими гестаповцами, к которым не знаешь, как относиться). Но есть еще ироничная оценка истории и власти, которая, как мяч, оказывается то в руках диктатора, то – условно – народа (республиканцев), а когда к власти приходят коммунисты, Авельянеда с народом вытесняются на одну сторону и это их объединяет (можно вспомнить судьбу нашего последнего царя, с которым примирила история и следующая диктатура, в результате чего он из «Николая кровавого» превратился «Николая святого»).

В этой немного искусственной коллизии («правые», «левые» и народ, мятущийся между ними) чувствуется и доля сатиры, но более всего – стремление к притче: в книге есть и поучительность, и парадоксальность, и желание показать глубокое изменение в душе бывшего диктатора. Но в то же время в интонации рассказа ощущается откровенная театральность, из-за которой, на мой взгляд, история лишается глубины и не получает серьезного отклика у читателя. Перерождение бывшего тирана сыграно с большой долей набоковской иронии, особенно громко набоковские нотки «кричат» в сценах с «жестокими» детьми, унижающими Авельянеду (очень характерные для Набокова сцены). И образ диктатора совершенно по-набоковски картонный, даже в своих воспоминаниях, когда он еще был в силе, в нем нет энергии и властности, внушающей трепет и омерзение (как у хрестоматийных злодеев Шекспира), наоборот, он очень ребячлив, мечтателен, вся его тирания – игра: он играет в войны деревянными танками и весельными субмаринами, грезит о космосе и Великой Испании времен Кортеса и Писарро, играет с народом в нелепые праздники, придумывает для него тяжелые блестящие деньги, которые возят в телегах, чуть ли не конфетами угощает. И наряду с этими наивными детскими впечатлениями и переживаниями диктатора творится настоящая война, гибель людей, пытки, страдания, голод и нищета. Совершенно противопоставить эти два мира у автора не получается, и он даже к этому не стремится: как у Набокова никогда не получалось описать реальные страдания и боль, так и здесь вся условная Испания слегка переигрывает отведенную ей роль, чтобы читатель знал, что все это только красивый текст, написанный Ставецким, а отнюдь не настоящая история (не в смысле достоверная, а искренне переживаемая). Но если в набоковском тексте (например, в перекликающемся «Приглашении на казнь») всегда остаются тайные проемы, из которых сквозит неподдельной горечью от театральности происходящего, доводящей читателя до метафизического потрясения и прозрения, то в романе Ставецкого декорации установлены предельно плотно, а текст настолько густой и тщательный, что совершенно не оставляет зазоров для тайны, загадки, откровения, читательской фантазии. Поэтому, несмотря на богатый и красивый язык книги, филигранную работу над стилем и сложным материалом, вообще очень редкое для русской прозы мастерство слова – рассказанная в романе история диктатора кажется простой и локальной, точнее – живущей в границах этого красивого текста, не выходящей за его рамки в читательские головы и шире – в мир литературных проблем, вопросов и тайн. Роман Ставецкого «Жизнь А.Г.» - это проза очень высокого качества, которая не обладает глубоким смыслом и не становится, увы, притчей.