5

«отщепенство, вызов, обреченность, стремление к гибели. Это люди короткой жизни и трагической судьбы, «дети Каина», взбунтовавшиеся против существующего порядка, морали, религии, разума»

Прочла отзывы об этой книге и очень многое поняла: этих поэтов всё ещё проклинают, порицают за декадентство, за то, что видят красоту в разложении, гниении. Не прельщает современного читателя ни Рембо, ни Боддлер, ни Корбьер. Не удивлена. Это "трудные" поэты, они мыслят иначе, они, свободолюбцы, переворачивают привычные представления.

А вот я обожаю этих неправильных, проклятых и проклинаемых французов. Они возвели красоту в абсолют, увидев её во всём, даже в уродстве. Они верили, что настоящая жизнь есть поэзия. А Рэмбо, когда понял, что это не так, вообще бросил писать стихи.

Они стали родоначальниками модернизма, их ценили все представителя Серебряного века русской поэзии. Символисты считали своим вдохновителем и провозвестником Шарля Бодлера. Их переводили Брюсов и Бальмонт.

Я их очень люблю читать и в оригинале и в многочисленных переводах. А Тристана Корбьера так просто обожаю:

Как истинный поэт, стихов он не имел.
Мертвец, он день любил и презирал стенанья.
Художник, он забыл искусство рисованья:
Всё видеть — слепота. А видеть он умел.

Бесплодный фантазёр, в мечту он погружался,
Но форму ей придать отнюдь не собирался,
Чтоб не раскрыть себя, не обнажить свой тыл.

Романа персонаж, он был влюблён в брюнетку,
Которая была блондинкой — что нередко
Он видел, но молчал: он слишком занят был.

Здесь, где так тяжек труд, искатель неуёмный,
Он на трудяг взирал с высот души огромной,
И тех, кто хорошо трудился, он жалел.

Идеи рудокоп, свой лоб он скрёб и темя,
Чтоб обнаружить прыщ или помочь проблеме
Прийти в движение. Такой уж был удел.

Он говорил не раз: “Бесплодна ваша Муза,
Дочь проституции и праздности она.
В семейном чреве ей не продохнуть от груза
Производителя, чья взмылена спина.

О вы, кто портит всё! О каменщики мысли!
Вы, прикоснувшиеся к Музе невзначай,
Едва пришёл рассвет — и вы уже раскисли,
Но лжёте простакам, что дали ей на чай.

Она царапалась, как тонущая кошка,
Вы рвали крылья ей, чтоб только обладать
Пером обломанным или урвать немножко
Волос, которые могли бы кистью стать”.

Он говорил не раз: “О, детскость Океана!
Здесь ни поэтов, ни художников. Но странно,
Что кто-то рисовал и кто-то песни пел,
Пел и в палитру бил, как в кожу барабана,
И рисовал своей свирелью неустанно...
Искусство это?”
Он, под всхлипы урагана,
Своё тщеславие здесь утопить хотел.