5 Израиль и Польша — каждая из этих стран полагает, что Корчак принадлежит именно ей.

— Когда ты вырастешь, то поймешь, как я ошиблась, ведь уже много лет Бог не принимает от евреев просьбы на немецком…
Она задумалась, а затем тихо, словно самой себе, прошептала:
— Вообще-то он не принимает от евреев просьбы ни на польском языке, ни на румынском, ни на венгерском…
И она принялась перечислять другие языки, пока ее внучка не заснула крепким сном.

Про Корчака я узнала недавно. Давно, в каких-то глубоких детских воспоминаниях остался "Король Матиуш Первый", но историю, ту самую, которая и должна была быть рассказана, его, Корчака, самую главную историю, мне, ребенку, никто не рассказал, не рассказали и потом, и имя его спряталось в углу головы, полной самых разных имен. Всплыло вновь оно случайно, когда нашлась удивительная Бетти Джин Лифтон и ее «Король детей» .
Имя Януша Корчака, человека, который не исповедовал ни одной известной религии, но жившего по законам всех существующих, осталось в истории быстрым росчерком. Педагог, врач, потом - почти святой, Януш Корчак боялся в детстве темноты, вырос и спасал от темноты других детей. Создав "Великую Хартию Детских Прав", Януш Корчак первым прописал право ребенка на преждевременную достойную смерть, словно предугадав, что случится спустя годы после этой единственной Конституции для ребенка. В Варшавском гетто, в одном из самых страшных мест в истории человечества, содержал сиротский дом, и, отказавшись от спасения десятки раз - и последний у самого входа в поезд, помчавшийся в Треблинку, вместе с детьми, с гордо поднятым знаменем еврея он вел детей в их последнем марше, и, думаю, лучшее, что ему удалось в его жизни - это то, как он подчинился им же созданной Конституцией, сделав преждевременную смерть этих детей - достойной.

"Книга Аарона" не только о Корчаке, даже, наверное, скорее не о нем вовсе. Она, скорее, о любви и достоинстве. И животном страхе. И о необходимости выбора.
Мальчик Аарон жил со своей семьей недалеко от Варшавы. Отец и старший брат работают на фабрике, младший - болеет легкими, мать стирает белье. Аарон же - мальчишка ни туда и ни сюда. Вроде бы и не хулиган, но и не паинька, не блестящий ученик, но и не болван. Неплохой, средний. Из обычной еврейской семьи. Заработка не хватает, и семья переезжает в Варшаву. Но впереди то, о чем и подумать было нельзя.

Это абсолютно такая же книга о Холокосте, но, как и все остальные, совершенно другая в то же время.
В ней вскрывается - именно вскрывается - необходимость выбора. Когда с одной стороны семья, с другой - друзья, и легче, казалось бы, умереть самому, потому что маячит необходимость предать кого-то из них, но жить в это страшное время отчего-то хочется отчаянно, и выбор должен быть сделан, но это 42 год, победа и не снится, и кажется, что Польша никогда больше не будет свободной, кажется, что жизни не будет, потому что умирают все, кого любишь - сначала из - за необходимости выбора, потом - из-за того, что так решили другие, а следом - просто так, потому что все в этот год потеряли человеческие лица. Это не книга о герое, не та история, где евреи между смертью и честью выбирают честь, не та, где, будто в ореоле света, они так и не встают на колени. Это книга о детях - контрабандистах, о том, что такое - когда угнетаемый становится угнетателем, когда в двенадцать научился торговаться, пока сзади на тебя уже наставили дуло пистолета.

И о Януше Корчаке.
Фигура Корчака в "Книге Аарона" сильно отличается от того, каким его показала Бетти Джинн Лифтон, но общее у Шепарда и Лифтон - то, как они его любят. Она ласково, мягко, по-матерински, сглаживая углы, он - иначе, грубовато, остро. Он позволяет Корчаку каждый вечер стакан водки с лимонным соком, и его Корчак вырос - он больше не боится темноты, там, в этой темноте, он сидит с детьми в инфекционном отсеке и лечит их, как может в Варшавском гетто: спиртом, примочками и словом. Взгляд у шепардовского Корчака - острый, слова - тоже. Но у документального Корчака Лифтон и выдуманного шепардовского общего много: достоинство, ум, честь, отсутствие страха. Любовь.

Нити их историй переплетаются красиво, совсем не сентиментально, далеко не трогательно, но - честно. И конец их - честный, правдивый, настоящий. Но все равно где-то там внутри сидит птичка, и, как и многим людям, которые разработали десятки теорий с невероятными аргументами, она тихо щебечет, что, может, и правда поезд их сошел с рельсов, может, все-таки удалось спастись. Документалистика не лжет, но птички эти... Наверное, каждый, кто однажды влюбился в Янушка Корчака, имеет право на такую одну - птичку.

Было по-настоящему.