Рецензии на книги издательства «Академия исследования культуры»

Приятно читать работу увлечённого автора, его азарт передаётся читателю, который начинает многое видеть глазами рассказчика и понимать его отношение. "Царь Ирод Великий" В.Вихновича относится к таким работам. Но мне не просто хотелось чтения о великих делах искусного политика и реформатора, мне хотелось найти ответ на вопрос каким образом (чем?) Ирод сумел на время своего правления приглушить радикальное фарисейство, ведь это не удавалось никому в условиях равным тем, что выпали на его долю. Вернёмся к этой загадке немного позже.
Итак, перед нами Личность, вошедшая в историю, а также в целый пласт культурно-художественной Ее составляющей, как жестокий (бессмысленно жестокий) царь, вырезавший всех младенцев, видя в них будущую! угрозу своему положению. Поблагодарить за этот цепкий миф стоит библейского евангелиста Матфея, с чьей легкой руки и пошла гулять сия кровавая драма. Нет больше материалов, подтверждающих Ее, как и сама личность Ирода, собранная из имеющихся источников, совершенно не вяжется с таким поступком. Ирод Великий умер в 4 году до н.э. в возрасте 70 лет, будучи тяжело болен и глубоко увязнув в личных трагедиях. Судьба жестоко посмеялась над титаническими усилиями, бездной энергии и риска, которые он вложил в дело своей жизни, и самое горькое, что оскал этой Судьбы он успел увидеть ещё при жизни.
Автор опирается по большей части на труды Иосифа Флавия, который, в свою очередь, многое почерпнул из записей учёного и философа Николая Дамасского, бывшего соратником и советником Ирода. Работа содержит сведения о происхождении Ирода, его отце, добившемся высокого положения при дворе в Иерусалиме. Доступно раскладывает ту гремучую смесь цивилизаций, создавшуюся в период агонии Римской Республики на Ее восточных рубежах. Чтобы читателю стало понятно каким народом должен был править Ирод, в работе приводятся справки по истории Иудеи, особенно подробно рассматривается период правления Хасмонейской династии, предшествовавшей Ироду, их кровавые династические и гражданские войны. Уделено внимание и пояснению основных групп иудейского народа- саддукеев, фарисеев и ессеев. Автор подчёркивает, что из примерно двух миллионов иудеев, живших в ту пору, только 500 тысяч проживали непосредственно в Иудее, а 1,5 миллиона расселились диаспорами по всему греко-римскому миру и эти диаспоры оказались куда более благодарны великому царю за его деяния, чем его подданные в его стране. Хаос падения республики и изнуряющие Рим гражданские войны гнали волны нестабильности и разрухи от центра к окраинам будущей Империи. Рим поглощал греческий мир на Востоке и островки независимых царств, и Ирод был одним из тех, кто понял неизбежность этого процесса и сделал все от него зависящее, чтобы обернуть его на пользу всем жителям Иудеи, а также диаспор за пределами земли Израилевой. Ему хватило мудрости и величия править почти 40 лет, будучи царем-клиентом Рима, пользуясь доверием как Цезаря, так и Марка Антония, а позже Августа, который дал ему почти максимальную свободу в управлении, а также расширил границы его царства так, что они почти сравнились с легендарным государством царей Давида и Соломона. Поражают масштабы созидательной деятельности Ирода. Новые города, великолепный порт, при строительстве которого использовались самые передовые инженерные достижения, такие как гидравлический бетон, создание флота, восстановление, а по сути строительство Иерусалимского храма- святыни иудеев всего Мира, множество храмов и синагог для своих еврейских и греческих подданных, дороги и бани, рынки и сады. Много строил он и в других государствах, полагая, что это принесёт благо как в торговых делах, так и в добром отношении к проживающим там иудейским диаспорами. Помощь голодающим и пострадавшим в стихийных бедствиях как в самой Иудее, так и за Ее пределами.
Но вернусь к вопросу о том, как же Ирод держал закрытой крышку бурлящей кастрюли с иудейским зилотством. Учитывая, что всю свою жизнь он вынужден был лавировать между греческой культурой, в которой был воспитан, римской организацией, которую признал над собой, и иудейской традицией, к которой принадлежал религиозно и духовно, то путь его можно сравнить с хождением по лезвию. Любое сближение или фавор неверным, которых, кстати, в Его государстве насчитывалось почти половина населения, воспринимались радикальными фарисеями как грех и преступление. Какие же шаги Ирод предпринимал для успокоения этой мятежной массы населения? Автор отмечает, что, во-первых, определенные круги иудеев как и Ирод понимали неотвратимость прихода Рима с его законами, столь чуждыми их парадигме, и ценили Ирода за его сдерживающую и смягчающую роль, Добавим на эту чашу весов мир, пришедший на эту многострадальную землю, уставшую от крови и вражды. Далее, огромной заслугой в глазах фарисеев было восстановление Храма в Иерусалиме. Учтём и налоговые льготы, которые Ирод добился как для Иудеи, так и диаспор за Ее пределами. Несомненной заслугой в глазах правоверных подданных было отсутствие на земле Израиля римских войск. Личное милосердие царя, помогающего единоверцам в бедах, тоже запишем на счёт добродетелей Ирода в глазах иудеев. А создание "контртеррористической" службы помогло выявить и обезвредить многие радикальные группировки. А теперь посмотрим что будет иметь вес на другой чаше весов. Ирод приветствовал культ Августа и строил храмы ему и божествам западного пантеона, что по мнению фарисеев есть грех и преступление. Ирод приглашал в свое окружение неиудеев, а носителей все той же чуждой западной культуры, благоволил к языческим своим подданным местами более, чем к единоверцам. Ирод расправлялся с неугодными ему членами Синедриона. И вообще, позволил себе абсолютную власть. В целом, Ирод нес идею царства земного, тогда как они стремились только к царству Небесному, а все его реформы лишь выстраивали препятствия на пути к нему. Вряд ли все перечисленные ранее заслуги Ирода, даже если их было б в два раза больше, могли компенсировать его "преступления" в глазах зелотов. Так что, загадка для меня так и осталась загадкой. Видимо, тут сыграли роль в совокупности все ранее перечисленное и какие-то личные качества этого неординарного человека. Харизма, воля, глубина. Т.е. все то, что составляет Личность. И не простую, а отмеченную Провидением.
Ну, и конечно, конец Ирода был очень трагичен. Личная глубокая драма есть неотъемлемый признак великого реформатора и правителя. Нельзя сказать, что он не виновен в ней. Ведь он сам отправил маленьких детей в Рим, где они погрузились во все возможные пороки и страсти, научившись лишь гордыне, праздности, жадности до власти и интригам. Почему он не вырастил их рядом с собой, своим примером показывая что значит быть мудрым и жестким правителем, закаляя в битвах и вере, уча компромиссам, так же как его отец взрастил Ирода на своем примере и под своим крылом. Возможно, боялся, что их используют в играх против него, но, в таком случае все вышло именно так в любом случае. А быть может, и не было у Ирода вариантов избежать неизбежного.
Подводя итог, процитирую Моммзена

«Его (Ирода Великого) подход к проблеме отношения еврейства и эллинизма заключался, во-первых, в трезвом признании непобедимости превосходящего по силе врага, во-вторых, в необходимости учиться и брать у противника всё, что может быть полезным для евреев, если те хотят выжить в неизбежно эллинизируемом мире… Пока Ирод стоял над палестинскими евреями, ему удавалось спасать их от их же собственного безумия.
Но Ирод не получил благодарности за политический урок, который он преподнёс своему народу. Соотечественники не простили ему того, что он оказался прав. Как только завершилось искусное правление Ирода, евреи сразу же свернули на футуристическую тропу, которая привела их к ужасной и неотвратимой катастрофе».

В меланезийском мифе завистливые братья пытаются погубить культурного героя Кату, чтобы завладеть его женой и лодкой. Они сталкивают его в яму и засыпают землей. Но дух Марава выручает своего любимца и переносит его к жене раньше, чем к ней добираются завистливые братья. В другой раз братья посылают Кату за орехами; он лезет на ветку, которую они подрубили, и падает, но остается жив. В третий раз братья заключают Кату в расщепленное дерево, откуда его освобождает Марава.
Кату предлагает братьям жить в мире.

Не удивлюсь, если "Кату" на "меланезийском языке" означает "кот", а фамилия у него Леопольд :)))
Что ж, это естественно. Все люди братья. Кроме, возможно, малайцев:

Для индокитайской традиции характерен эпизод пира и мотив потерянного башмачка [...] В малайском фольклоре эти мотивы почти не встречаются.

Книга эта -- не художественная литература. Это монография, посвящённая сказкам, мифам, легендам как "отсталых народностей", так и "культурных народов Евразии". И даже народов, находящихся на "высших ступенях варварства". (Имеются в виду не нацистские режимы, а какие-то, так скажем, недостаточно отсталые -- народы, которые отстали, но не навсегда.)
Поэтому художественных достоинств искать не будем. Об этом автор сам нас честно предупреждает в самом начале.

сказочные образы и сюжет сохраняют свою актуальность и продолжают доставлять художественное наслаждение.

Жаль, что книга такого наслаждения не доставляет.

Автор прочитал тонну исследований фольклористов, антропологов, историков и т.п., в т.ч. Проппа, Фрэзера и миллион авторов, мне не известных.
В соответствии с веяниями времени Е.М.Милетинский критикует "буржуазную науку" и следует в русле Энгельса, Ленина, Горького и ещё кого-то. Возможно, я кого-то пропустил, потому что недостаточно внимательно читал разделы критики и апологетики.
Мой совет потенциальному читателю такой: как только автор начнёт обличать чью-то недальновидность, смело и решительно пропускайте всё вплоть до следующего подзаголовка, обозначенного цифрой. Разумеется, если вы пишете диссертацию на соответствующую тему, то читайте всё подряд. Ну или если вы профессиональный мазохист, тогда тоже изучайте.

Если рассказать о книге в двух словах, будет так.
Е.М.Милетинский анализирует не любых героев сказок. Он останавливается на четырёх их типах:
-- сиротке
-- младшем сыне или дочери
-- падчерице
-- "низком" герое (он же "не подающий надежд")
Все коллизии в жизни героев такого типа Е.М.Мелетинский выводит из динамики общественных отношений: распада рода на семьи, зарождения частной собственности и классового общества, и всё в таком духе. Он также утверждает, что само существование описанных типов сказочных героев невозможно в первоначальном развитом родовом обществе. В большом роду нет ни сирот, ни мачех с падчерицами. Все они -- дети рода, а не конкретных биологических родителей.
Получилось довольно убедительно. Это большой плюс книги.

В целом автор движется в русле Энгельса.
Я не искал специально противоречий в концепции, поэтому она мне показалась достаточно цельной, чтобы быть вполне убедительной, если не считать одного мелкого момента.
Момент такой.
Во время написания книги (а вышла она в 1958) генетика в СССР долгие годы была продажной девкой империализма. Думаю, полное игнорирование автором чистой биологии связано именно с этим.
Не только ведь человеческая мачеха старается извести падчерицу. Лев, например, завладев прайдом, первым делом устраивает "вифлеемское избиение младенцев" -- убивает всех детёнышей прайда. Он это делает не по причине распада рода или зарождения института частной собственности. У льва такое поведение заложено в генах. Думаю, в генотипе человека есть нечто похожее. Но вслух говорить об этом было тогда невозможно, а то Е.М.Мелетинский что-нибудь по этому поводу наверняка бы написал.
В последней главе книги уже встречаются фразы типа "волшебные мотивы сказки, генетически восходящие к первобытному мировоззрению". Слово "генетический" уже перестало быть ругательством, но расширять теорию было уже, как видно, некогда: книга стояла в плане издательства.
Это мои собственные домыслы, но иначе не могу объяснить появления такого слова в конце книги.

Книга прояснила моё понимание ещё одного важного момента.
Неоднократно встречал в антропологических книгах идею о том, что у некоторых народов отцом для человека является любой подходящий по возрасту мужчина племени. Теперь понимаю, что это не совсем так.
Это классификационная система родства, при которой вся популяция делится на брачные классы. Брак может быть заключён только между представителями разрешённых классов. И в этом смысле любой представитель класса (и возраста) биологического отца считается отцом для любого ребёнка.
Плюс кросскузенный брак запутывает дело. Сын в таком обществе принадлежит роду матери, братья матери выступают в роли отцов (дают ему землю для жилища, платят за него при инициациях и т.п.) А биологический отец остаётся "сбоку". Это обломок распадающегося материнского рода, свойственного всем обществам (или большинству) на раннем этапе развития.
Разобраться во всём этом иногда очень трудно, поэтому у антропологов и встречаются упрощения вроде "любой мужчина -- отец".
Впервые встретил вразумительное описание этого типа отношений. В этом несомненное достоинство книги.

Самый большой же её недостаток -- форма.
Автор никак не выделяет доказываемых тезисов на фоне однообразного текста, содержащего сотни примеров и рутинную аргументацию. Полученные ценные выводы тоже никак не выделяет. Он их просто выкладывает огромной кучей в конце главы. В результате важное тонет в потоке слов, книга выглядит как телефонный справочник.
Мало что может отложиться. Думаю, через полгода из всего текста я смогу вспомнить не более двух-трёх тем, остальное канет в никуда.
Например, есть такой транснептуновый объект Седна. Е.М.Милетинский рассказывает о богине, в честь которой астрономы назвали объект. Я уже сейчас забыл деяния той божественной Седны. Страшно представить себе, что ещё я очень скоро забуду.
Вот это по-настоящему жаль.

Мой личный вывод по прочтении такой: сказки часто (почти всегда) способствуют равновесию мира. Они идеализируют слабых и гонимых и восстанавливают попранную справедливость. При этом справедливость понимается как традиционный порядок, уже сильно устаревший.
Это я уж точно не забуду. И даже, пожалуй, смогу при необходимости объяснить, почему так.

Для тех, кто дочитал до этого места, ещё одна сказка. Е.М.Милетинский о ней не знал, я думаю.

Как-то раз Царица Тамара решила выйти замуж. Она объявила состязание для претендентов. Царица села на балконе дворца и положила на свою пышную белоснежную девственную грудь (далее -- ПБДГ) яблоко. Джигит должен был на всём скаку срубить мечом половину яблока, не задев ПБДГ.

Первым поскакал царевич из Тридевятого царства. Взвился конь в прыжке. Сверкнула сталь меча -- промазал. Яблоко осталось на ПБДГ.
Срубили голову.

Поскакал второй претендент -- брат того царевича. Засвистел в воздухе меч. Яблоко развалилось пополам -- но оцарапал юноша мечом ПБДГ.
Срубили голову.

Настала очередь Ивана-дурака. Разогнался Сивка-Бурка быстрее ласточки. Махнул Иван Мечом-кладенцом -- яблоко развалилось ровно пополам. И ПБДГ осталась в целости и сохранности!
Всё равно срубили голову и ему.

Но нет худа без добра. Давайте выпьем за невест нашей советской Грузии, которые безобразий таких не устраивают.

В этой сказке есть много описанных Е.М.Милетинским особенностей и сюжетов. Читайте, если хотите с ними познакомиться.
Но предупреждаю: книга такая же скучная, как мой о ней отзыв. Дочитал я её с трудом.

Внезапно увлекательное чтение!
Мелетинский, конечно, хорош, но в "Поэтике мифа" был куда более сухим и даже занудным. Пробивалась с трудом. А вот "Герой волшебной сказки" - совершенно другое дело. За исключением самого начала, в котором обосновывается актуальность работы и рассматриваются труды других учёных на ту же тему, и заключения, где кратко повторяется вся книга (эти части, сами понимаете, не для увеселительного чтения, а для пущей серьёзности) - так вот, за их исключением, от "Героя волшебной сказки" не оторваться.

Нет, правда. Рассматривая центральных героев народной волшебной сказки, Мелетинский даёт такие захватывающие экскурсы в историю, культуру и мифологию самых разных народов, от русского крестьянина до аборигена Океании, такие удивительные пересказывает сказки этих народов, что хоть разорвись - хочется немедленно углубиться во все затронутые темы. Уровень подготовки читателя может быть любым, здесь всё просто и понятно, без зауми - но при этом чувствуется, какие огромные глыбы информации приходилось переворачивать автору при написании. И твои представления о прошлом, о сказках, о фольклоре - особенно если знаний по истории у тебя маловато! - тоже переворачиваются.

Например, минорат - древняя традиция, согласно которой всё наследство после умерших родителей передавалось младшему ребёнку. Да меня просто поразило существование минората! Я ничего об этом не знала раньше. А уж о том, что и на Руси был минорат - представить нашего, насквозь патриархального крестьянина, как того, кто прежде, в незапамятные времена, всё нажитое имущество оставлял вовсе не старшему сыну... Наверное, я выгляжу, как изобретатель велосипеда, но для меня вся глава, посвящённая идеализации младшего брата в сказках (что, по мнению Мелетинского, основывается на борьбе минората с майоратом, преимуществом старшего) стала откровением, и я после каждой страницы восклицала "ого-го!" и бежала делиться новым знанием с Демоном. А мифология Океании, со всеми этими труднопроизносимыми духами! А ирландские сказки, от которых кровь стынет в жилах и глаза лезут на лоб! Вот моя любимая, держите:

...мачеха колдовским заклинанием превратила падчерицу в коровий желудок. Падчерица тоже наложила на неё страшное заклятие: мачеха должна умереть, если не снимет своё заклятие. Тогда мачеха объявила, что коровий желудок будет расколдован, если выйдет замуж за короля.

Коровий желудок поступил в подпаски к старику и погнал скот на поле короля. Разгневанный король, встретив стадо, бросился на коровий желудок, чтоб его уничтожить. Но желудок ловко запутал короля кишками, так что тот не мог пошевельнуться, и потребовал, чтобы король на нём женился. В противном случае коровий желудок угрожал убить короля и опустошить страну. Королю пришлось согласиться. В брачную ночь героиня была расколдована.

Представляете, кровавый кусок плоти обёртывает вас кишками и требует: "Возьми меня!" - в жёны, в жёны возьми. Короче, это нечто.

Ладно, слила основные впечатления, можно чуть-чуть конкретики. Итак, "Герой волшебной сказки" рассматривает становление самых популярных сказочных образов - бедного сиротки, младшего брата, падчерицы, Иванушки-дурачка и его аналогов, "героев, не подающих надежд". При этом Мелетинский полемизирует со многими известными исследователями сказок, и лично мне его построения кажутся более убедительными. Происхождение всех этих образов он рассматривает диалектически, как борьбу между старым и новым в жизни народа - причём симпатии народа всегда на стороне прежнего уклада, прежних правил. Борьба, конфликт необходимы, чтобы родился яркий, популярный персонаж. Образ обделённого сироты появляется, когда разлагается Род и появляется малая Семья. В роду не может быть сироты, мать и отца заменяет многочисленная родня, и даже словом "мать" могут называться сразу все ближайшие старшие родственницы. Сирота появляется вместе с выделением семьи, становясь "и продуктом, и жертвой" нового жизненного уклада. При этом разрушители рода, нарушающие прежние правила в угоду новым, показаны злодеями, а сирота идеализируется - то есть понятно, кому народ симпатизирует. Это я кратенько, чтобы передать общую мысль. Примерно с той же позиции рассматриваются остальные персонажи, хотя обстоятельства их "рождения" разнятся в мелочах. Интереснее всего, пожалуй, "герои, не подающие надежд" - но вообще каждая тема вызывает любопытство.

Как я уже говорила, прилагается уйма сказок, иллюстрирующих главные тезисы, серьёзная, но не занудная, аргументация, и масса интересной информации о самых разных аспектах культуры и истории народов мира. Прекрасная работа, прекрасная книга для читателя любого уровня.

– Прежде чем срывать растения, ты должен говорить с ними, – сказал дон Хуан.

Карлос Кастанеда «Отдельная реальность»

Павел Берснев – современный антрополог, который долгое время провел в странствиях по Южной Америке и Азии, встречаясь с еще сохранившимися носителями шаманских культур. Шаманизм – для многих привлекательная тема, но что она значит для современного человека, почему мы возвращаемся к нашим архаичным истокам и пытаемся найти в шаманизме ключ к нашему сознанию?

В предисловии к книге Берснева профессор Р. В. Светлов называет «трассой разочарований» дорогу, проторенную современными популяризаторами шаманской культуры, вышедшими в основном из поколения хиппизма, которое в 70-е с энтузиазмом бросилось в Латинскую Америку расширять сознание при помощи психотропных средств. Многие на этом и остановились, не поняв до конца (если он есть, этот конец, затерявшийся в космосе сознания) всю глубину шаманизма, который для его подлинных носителей является сакральной нитью, связующей миры.

Павел Берснев в своей книге охватывает разные аспекты шаманизма, начиная с чисто этнографических и до лежащей за внешней культурой космографии. Первые две главы представляют собой общий обзор шаманизма и того, как он представлен в различных культурах. И хотя лично для меня эта часть книги была менее интересной, так как я многое уже знаю по другим источникам, в частности по Мирче Элиаде, Фрезеру, Торчинову, она содержит ценный материал об историческом развитии шаманизма, его психологических корнях, отражении в культуре и современном переосмыслении шаманизма.

Мы следуем за мыслью автора от архаических времен и древних греков, к Библии и корану. Он находит интегрированные шаманские паттерны в рассказах об Аристее, летавшем в Гиперборею (не во плоти, тело его при этом лежало в бессознательном состоянии), и мифах об Абарисе, носившемся по небу на подаренной Апполоном стреле; в вознесении Еноха (путешествие в верхний мир), пребывании Ионы во чреве кита (снисхождение в нижний мир) и путешествии апостола Павла на небо; в восхождении пророка Муххамеда на Седьмое небо; в буддийской притче, повествующей о том, как Будда поднялся в небо и разделился там на части (мотив ритуального расчленения). Найдя, таким образом, элементы шаманизма во всех «продвинутых» религиях, Берснев отправляется дальше: к Юнгу, мистическому соучастию Леви-Брюля; связи сакрального и профанного, по разному представленной в разных шаманистских культурах; к потере современными людьми этой путеводной нити, соединяющей нас с миром стихий и природы; и плавно переходит к явлению неошаманизма.

Тут уже появляются другие персонажи, например, Джими Мориссон, как представитель поколения «бунтарей», такие психоделические экспериментаторы, как Уильям Берроуз, Аллан Гинзберг и Тимоти Лири, а также создавший целую магическую вселенную Кастанеда. И да, в заголовке я бросила замануху с именем Кастанеды, поэтому сейчас пришло время разобраться, в чем же именно он был не прав.

По мнению Павла Берснева, привлекательный образ мага-одиночки, созданный Карлосом Кастанедой, полностью противоречит самой идее шаманизма, в котором создатель учения дона Хуана черпает свой богатый материал. Шаман – это необходимый элемент социума, служащий укреплению миропорядка, он ни в коем случае не эскапист и не может существовать без общества, которому помогает. Именно для исполнения своей социальной роли он призван к этому служению, которому часто сопротивляется (это как бы обязательный элемент, предшествующий шаманской инициации), и ни в коей мере не является колдуном, идущим собственным путем и преследующим цели личного совершенствования. Образ воина-одиночки соответствует идеям того поколения, к которому принадлежал Кастанеда, но не внутренней сути шаманизма.

Тут же поднимается вопрос, существовал ли дон Хуан на самом деле или он – выдумка Карлоса Кастанеды, но ответа на этот вопрос нет. По свидетельству очевидцев, сам Кастанеда уверял, что это – реальный человек, и нет оснований считать, что он просто лгал, но в то же время исследователи культуры индейцев, считают, что этот персонаж плохо связывается с действительностью. По всей видимости, Кастанеда подарил дону Хуану множество своих собственных идей и создал уникальную магическую систему, существующую в «отдельной реальности».

И еще одна тема, которой Кастанеда постоянно касается, но то же время дает о ней крайне мало информации – это тема растений-учителей. Хотя, собственно, вся эта многотомная каша заваривается из-за того, что один студент собирает сведения о лекарственных растениях и именно поэтому хочет стать учеником старого индейца, и в первой книге Кастанеды достаточно много говорится о растениях: их собирают, делают из них снадобья, их употребляют – но, прочитав книгу до конца, понимаешь, что о растениях ты узнал... ничего или очень мало. Из названий кроме пейота вряд ли что-то и упоминается. Глобальная такая абстракция и много глюков. Все.

Так вот, Павел Берснев этот пробел восполняет. Подробно изложив все основные положения и ключевые составляющие шаманизма, а также проанализировав его психологичесую и нейрологическую основу, во второй половине книги он переходит к своему уникальному опыту общения с шаманами Южной Америки. И он-то рассказывает о многих растениях, упоминая их ботанические названия, способы употребления и сакральное значение.

Кроме того, в этой части книги содержится много интересной географической, исторической и культурной информации о регионах Южной Америки, в которых побывал автор, о жизни племен, с которыми он провел достаточно много времени. Эти люди – не абстрактные народности из ученой книжки, они – живые, они жуют коку, пишут картины и обильно поливают себя одеколоном «Агуа Флорида» в ритуальных целях – такой вот кросс-культурный обмен с пришлой цивилизацией. Вы запросто можете посетить лавку брухо, где продается все, что нужно для колдовства; узнать о разборках между шаманами, в которых череп проигравшего может стать экспонатом в магической коллекции победителя; поучаствовать в магической церемонии; отведать морскую свинку.

Последняя часть посвящена шаманам Сибири, Гималаев и Тибета. Тут уже можно попробовать мухоморов и простимулировать ими свою перинатальную матрицу (по Станиславу Грофу), а также поискать божественную сому, провести параллели между искусством индейцев и орнаментами, украшающими мечети Средней Азии, спеть гимн Шиве (тот еще шаман был), встретить Йети и понять, что все в этом мире едино и черпает вдохновение в одном космическом источнике. Когда автор удивился, обнаружив изображение слона в амазонской сельве, он получил пояснение:

«А что тут удивительного? Шаманы могут летать в любую точку земли. Вот и увидели где-то слона. Делов-то».

Да, в определенных состояниях и с помощью растений-учителей возможно все, но при этом нужно понимать, что в шаманских культурах, психоделические растения никогда не употреблялись просто так, без связи с ритуалом, их прием был строго регламентирован и возможен только в определенное время и в рамках церемоний. Именно это часто не понимают искатели, отправляющиеся за психоделическим опытом. У нас внутри множество демонов и скрытых сил, и неосторожно выпустить их с помощью неправильного употребления разных веществ, влияющих на психику, может стать губительным.

И еще в архаических культурах очень важно жить в гармонии с окружающим миром и не нарушать баланса между силами. Именно поэтому дон Хуан говорит, что с растениями надо говорить. Опыты над растениями показали, что они чувствуют нашу энергию и «знают» наши намерения, возможно, раньше, чем мы сами их понимаем (как моя собака реагировала на то, что я собираюсь сделать еще до того, как я это осознавала). Как многократно упоминает Павел Берснев, энергия не бывает злой или доброй, все зависит от того, как ее используют.

И еще: этот мир смотрит на нас, даже когда мы его не видим. И все, что мы выпускаем с пространство к нам же и возвращается. Прежде чем, что-то сделать, стоит подумать, какая мотивация нами движет.

— Если серьезно, моя причина — просто сильное желание этому учиться, просто я хочу знать чтобы знать. Но у меня нет плохих намерений, честное слово.
— Верю. Я курил тебя.
— А?..
— Неважно. Мне известны твои намерения.

А ведь кто-то в этот момент курит и тебя.

Люблю лихие книги! Люблю отвязанных авторов и их безбашенный креатив! Но больше всего люблю свободную интерпретацию известных сюжетов и литературных персонажей, приносимых в дар (или в жертву?) собственным научным идеям. Так что для меня «Страх и смерть желания» были не просто оригинально и интересно написанной книгой – это было, пусть маленькое, но событие для моих капризных мыслей и эмоций. Я не консервативна, и в состоянии обсуждать литературные образы не только в границах школьных шаблонов, но авторские трактовки Фауста («Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идёт на бой»), Снегурочки («Но что со мной: Блаженство или смерть? Какой восторг! Какая чувств истома!...»), Катерины из «Грозы» («Отчего люди не летают? Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы?») я восприняла, как отличница из провинции воспринимает эпатажного и мятежного интеллектуала из столичного мегаполиса.

Но неожиданно, как, видимо, часто случается с впечатлительными девочками из провинции, авторская трактовка меня увлекла. Я поверила в возможность такого истолкования характеров и в чём-то даже согласилась с ним, может быть, потому, что мне никогда не нравилась Анна Каренина, я терпеть не могла Наташу Ростову, Катерину я вовсе не воспринимала «лучом света в тёмном царстве», а в пушкинской Татьяне я видела просто романтичную деревенскую барышню, Вера Павловна с её снами всегда казалась мне слегка нездоровой, Эмма Бовари выглядела жалко, а Ирэн Форсайт казалась эгоистичной. А уж о тех, кто «коня на скаку...» и «в горящую избу...» и говорить нечего.

Наверное, эта книга мне понравилась, потому что в чём-то совпала с моим давним внутренним отрицанием навязанного ещё в школе шаблонного, сформированного ментальностью XIX века, понимания литературных образов и моделей любовных и супружеских отношений. А идея соединить теоретические постулаты Выготского-Леонтьева и Фрейда-Лакана в интерпретации человеческих желаний сама по себе показалась очень любопытной, ведь точек соприкосновения между ними, как я думала раньше, не так уж и много. Что-то в этом есть – взглянуть на классику иначе, сняв привычные «очки».

Только увидев в товаре эту книгу, я сразу понял, что я буду читать в свой выходной. Проблема Бенно Хюбнера состоит скорее в личной неприязни к Хайдеггеру. На мой взгляд философская система Хайдеггера и его личность прекрасно сосуществуют и независимо друг от друга, в отличие от, например, Ги Дебора, но Хюбнер пытается опровергнуть Бытие посредством ниспровержения Хайдеггера. Слишком затянутое вступление (к которому я отношу и первую часть, ибо там Хюбнер топчется перед закрытыми дверями, опасаясь начинать полномасштабную атаку), вторая часть целиком состоит из критики Хайдеггера, а не критики Бытия, идеи Бытия. Хотя я полностью согласен с фразой Хюбнера о том, что Хайдеггер - это некий философский бренд, поэтому я, собственно говоря, и взял эту книгу, рассчитывая увидеть критику "Бытия и времени", но.. В третьей части возникают интересные, увлекательные ходы, как например разделение телеологического и автономного мышления, Хюбнер сначала ведет линию критики теологии, затем приравнивает мышление, исходя из Бытия к ней, перебрасывая весь груз критики на Хайдеггера. Но, увы, затем он опять возвращается к личности самого Хайдеггера, в итоге за всю книгу он заостряет внимание на трех парадоксах логики Хайдеггера, совершает один интересный ход, а все остальное время он попросту критикует самого Хайдеггера. Хюбнеру вполне подходит характеристика, данная им же самим - "одержимый Хайдеггером".