Рецензии на книги издательства «Галарт»

Метеорологи доводят сводку погоды экипажам 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного Таманского Краснознамённого ордена Суворова полка, они же легендарные "ночные ведьмы". Крайняя справа – командир полка гвардии майор Евдокия Давыдовна Бершанская (1913—1982)

«Шекспир – самый известный из всех никогда не существовавших людей»
(М. Твен)

Бывают в жизни и литературе темы, к которым ощущаешь странную сопричастность, несмотря на то, что никаких оснований для этого вроде бы нет: и время другое, и профессия не та, и загадки успешно разгадываются без тебя. Но тебя влечет ко всему связанному с ними и, вовлекаясь, ты чувствуешь, что это необъяснимым образом – твое, для тебя. Вот так и получается, что Шекспир и шекспироведение – один из составных пазлов моей личности, поэтому сколько не читай околошекспировских страстей и сомнений, хоть документальных, хоть беллетризировананых, мне все будет мало, и я с жадностью набрасываюсь на каждый новый текст, погружающий в их волнующую тайну. Не знаю, почему, но мне всегда хотелось об этом знать, читать и думать.

Лет в тринадцать, зная многие сонеты Шекспира, я придумала простенькую мелодию на текст 121-го сонета («Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть…»), и какое-то время, будучи поглощенной собственным музыкальным дерзанием, напевала его на средневековый манер. Позже я познакомилась с альбомами А. Брандуарди, и использовала его мелодии в качестве бэкграунда, чтобы, опираясь на их ритм и на звучание старинных инструментов, читать вслух шекспировские тексты на английском и даже на староанглийском, вслушиваясь в его звучание. Мне совершенно не нужны были слушатели, это были абсолютно медитативные аутоперфомансы, производившие во мне неожиданный терапевтический эффект – нечто сродни копированию китайских иероглифов тушью и тонкой кистью. Я и сейчас думаю, что шекспиротерапия (!) – отличная ветвь библиотерапии.

Казалось, мне знакомы все варианты ответа на вопрос «Кто вы, мистер Шекспир?», но у Ф. Олломоуц оказалась своя литературная версия жизни великого барда, а строки его сонетов были так изящно инкрустированы в текст, подтверждая ее, что в нее хотелось поверить. Не поверилось, конечно, но как же мне нравятся такие книги! В них есть удивительная полнота, покой и соразмерность, какая-то внутренняя устремленность к «золотому сечению». Это был не просто тщательно проработанный и выверенный текст, но история, наполненная полнокровными живыми эмоциями – как самого автора, рожденными при ее создании, так и персонажей, переживающих все перипетии сюжета в прошлом и в настоящем.

Мне нравятся многослойные тексты, меня увлекают «рассказы в рассказе», я люблю аллюзии и интертекстовые отсылки, и всего этого в книге достаточно. Оба ее плана увлекли меня почти одинаково: шекспировский – потому что «и это все о нем», современный – потому что дух демиургической поэзии Пастернака и Бродского витал над изящной историей о любви Виолы и Джима, о нашедших друг друга близких по духу, по «золотому свечению крови» людях, о профессионализме и творчестве, об исканиях человеческой души. Современная часть показалась мне менее выписанной, детализированной, но более яркой и чувственной. Автор даже вплела саму себя в эту историю, что вопреки всем предубеждениям не показалось неестественным. Взаимопроникновение поэзии в науку, науки в литературу, литературы в чувства, чувств в ментальность затягивает, и хочется оставаться в этом пространстве подольше, «неспешно и подлинно» постигая блаженство единомыслия. Это поднимает ввысь.

P.S. https://www.youtube.com/watch?time_continue=31&v=oyh1ZzXR1ok&feature=emb_logo

624 страницы (почти формата А4 ) краткости. Издание хорошее (хоть и неудобное своим объемом) - пристойного качества бумага, много иллюстраций и всё, что важно показать в цвете- показано в цвете.

По содержанию это строго хронологический и последовательный путь через большие стили- от древнего мира, через Византию и Средневековье в Западную Европу и Россию рубежа 19 и 20 веков.
У автора интеллигентный, суховатый язык, без велеречивости и взрывов эмоций, но и не суровая энциклопедичность (Восток всё равно будет "пряным", а не просто так). Живой, интересный, достаточно личный, но и сдержанный рассказ. Читать его будет несложно и тем, кто не в теме, она не загоняет читателя в необходимость выяснять значение специфических терминов или же быть идеально подкованным. Объективна ли она? Я не видела объективных книг по искусству и не верю, что это возможно- Дмитриева отбирала материал, ранжировала его, выбирала слова- уже очень субъективно (это чувствуется, например, когда она говорит о любимом Врубеле и не может остановиться). И это не учебник (который, впрочем, тоже не гарантирует объективности).

Понятно, что существует ещё один принципиальный вопрос- что с тем, что книга закончена в 1975 году? Ну да, Дмитриева не была свободна от ограничений, книга должна была издаваться в СССР и, конечно же, там будут упоминания суровой жизни французского пролетариата и т.п. Но если быть к этому снисходительным и понимать, что это- требование времени, то окажется, что говоря о Делакруа, она вполне умеет найти равновесие между революционным пафосом трудящихся и гораздо более универсальными вещами. В процентном отношении автору удалось сохранить прекрасное чувство меры.

Да, возможно для 21 века она чуть прямолинейна своей хронологичностью и каноническими объяснениями, но, мне кажется, это хорошо, что есть разные способы смотреть на историю искусства.

Сразу уточню, что этот сборник статей и 2014 года отличаются только обложкой, по объему они одинаковы, одинаково и содержание. Это, пожалуй, наиболее полное современное издание, полностью посвященное боям на плацдарме у Московской Дубровки, который советские войска безуспешно пытались расширить все время существования клочка земли за Невой. По содержанию можно выделить прежде всего статьи сотрудника заповедника "Прорыв блокады Ленинграда" Олега Суходымцева, исследовавшего историографию и боевые действия с советской стороны, и уже хорошо известного Вячеслава Мосунова, поднявшего документы немецких частей. Отдельно в сборнике приведены статьи об отдельных частях на пятачке, участниках сражений, аналитика командующих по разбору только что прошедших боев и опыта использования переправы, танков на плацдарме и т.д. Также отдельно выделю две статьи Э.Л. Коршунова об использовании химических средств на переправе для задымления и отвлечения огня противника путем постановки ложных дымовых завес, с кучей документации и рисунков военного периода. Сам сборник еще богат на десятки архивных фотографий, нигде до этого не всплывавших. Это общая информация о сборнике.

Тяжёлая книга. По весу, разумеется. У пожилой продавщицы книжного магазина чуть не вывернулось запястье, когда она стала пробивать покупку. А всё потому, что щедрые издатели решили сделать мелованными абсолютно все страницы книги, да ещё и по высоте её растянуть. Кирпич получился на загляденье и библиотеку укрепил основательно – что продавцу боль, читателю радость.

Очевидно, никто и не собирался доставать с верхней полки залежавшийся труд петербургского искусствоведа Александра Якимовича, выпущенный жалким тиражом в тысячу экземпляров. Кто увидит его в море однотипных тощих альбомчиков, посвящённых живописцам-гениям и живописцам-любимцам, вроде Дали или Ван Гога, с бездушными аннотациями к полотнам? Что сказать: по популярности Диего Веласкес уступает не только вездесущим импрессионистам, но и своим современникам Рембрандту, Вермееру, Рубенсу… А специальные труды на русском языке о нём (поверим здесь Якимовичу) можно пересчитать по пальцам одной руки – Кеменов, Знамеровская, Каптерева. Да ещё книга “Художник и дворец” самого Якимовича. Так что “Портреты…” – это редкая возможность узнать великого испанца получше.

И впрямь, Веласкес прожил на удивление тихую жизнь, его в полной мере можно назвать “человеком без биографии”. Он не был эмигрантом с далёкого Востока, его не похищали пираты, и он не уходил в монастырь на склоне лет, как его современники-гении Золотого века. Напротив, в 24 года Веласкес сделался придворным живописцем Филиппа IV и провёл в Мадриде всю дальнейшую жизнь, не считая двух отлучек для обучения в Италию. О преданности художника идеалам монархии говорит известный факт: крест ордена Сант-Яго он пририсовал себе на уже готовой картине “Менины” спустя три года после её написания – говорящий жест. Долгое время Веласкес и воспринимался историками искусства как искренний обожатель своего короля и художник величия (Якимович приводит в пример труды Луи Жилле). Другой крайности придерживался Хосе Ортега-и-Гассет, провозгласивший великого предка служителем “чистого искусства”, возвышавшимся над толпой обывателей. Как всегда, истина находится посередине: главный герой книги оказывается конформистом по жизни, но удивительно смелым в художественных решениях живописцем. Этот дуализм рассматривается Александром Якимовичем в рамках его концепции – антропологии недоверия.

Эта теория, корни возникновения которой автор относит к сочинениям Э. Гомбриха о Ренессансе, сообщает о важном движении в западноевропейском искусстве Нового времени. В основе его – сомнение, пересмотр всех истин об окружающем мире, возвышенная критика человека, изображение уродств и несовершенств общества. В центре внимания гениев эпохи от Эразма Роттердамского до Диего Веласкеса “такие моменты личности, общества и взаимоотношений личностей в обществе, которые не могут быть предметом гордости, но при этом демонстрируются с великолепным мастерством и доверием к собственному мастерству”. Большие имена и приметы времени в рассказе о Веласкесе не случайны, Якимович “извлекает” художника из дворцового плена и помещает его в центр интеллектуальной жизни Испании и всей Европы. Как придворный, Веласкес был в курсе всех мадридских тайн и хитросплетений политики Габсбургского дома; как участник литературной и театральной жизни двора, он воспринял и переработал в своих картинах идеи и темы Лопе де Веги, Педро Кальдерона, Сервантеса; как хранитель королевской коллекции картин, он непрестанно учился у современников (Рубенс) и гениев прошлого (Тициан).

Главное место в книге как раз и занимают изыскания автора по части родства искусства Веласкеса с главными философскими, политическими, идейными течениями века. Якимович прослеживает скрытые мотивы картин мастера, приглядываясь к деталям и манере письма в разные периоды его творчества (и утверждает, кстати, что до него никому и в голову не приходило выделять в творчестве Веласкеса отдельные периоды). Вот один пример авторского анализа – глава об известной “Сдаче Бреды”, единственной картине испанца на военную тему.

Веками искусствоведы утверждали, что перед нами панегирик мощи испанского оружия. За шедевром даже закрепилось второе название “Копья” – именно их держат строгие и правильные испанцы в правой части полотна. Однако ряд деталей, характер поз персонажей, фон происходящего заставляют усомниться в однозначной трактовке. Хотя бы те же копья – устаревшее оружие, совершенно бесполезное при осаде крепости (испанское выражение “носить копьё во Фландрии” означает “заниматься бессмысленным делом”). А сама крепость? – ведь она перешла к Габсбургам по соглашению, а все голландцы были отпущены с поднятыми знамёнами. Это не победа, а договор, который символизируют две фигуры в центре – испанский командующий Амбросио Спинола и голландский военачальник Юстин Нассау. Первый – в дорогих бронзовых доспехах, с железным воротником, стесняющим движения, – совсем не готов к войне в грязи и болоте, в отличие от его визави, держащегося непринуждённо в своём просторном костюме и прочно стоящего на ногах, обутых в кожаные сапоги. Таковы и все голландцы – практичные, кряжистые, они на своей земле и никуда уходить не собираются. Вдали поле боя, озарённое светом, символизирует пространство установления мира; и впрямь, лучше пожать друг другу руки и разойтись, ведь выгода гуманизма и великодушия очевидна, о чём писал современник Веласкеса Гуго Гроций. Через семь лет ту же мысль мы встретим у Рембрандта в “Ночном дозоре”.

После 1640 года, когда испанские победы сменились катастрофами, а правящий монарх потерял сына, жену и преданного министра Оливареса, картины Веласкеса приобретают отчётливо пессимистический, а позже мистический характер. Изображения “труанес” – карликов, уродов, безумцев – фиксируют обратную сторону придворной жизни, как в кривом зеркале искажая главные темы Золотого века – эволюцию власти и фатум чести. В “Менинах” (1656) все главные герои картин Веласкеса (король, его семья, придворные, уродцы, собака, наконец) изображены рядом с самим художником и его очередным, скрытым от зрителя шедевром. Что же рисует Веласкес? У автора своя оригинальная версия…

Не будем обманывать: “Портреты Диего Веласкеса” – книга не для каждого. Не то чтобы Якимович пишет для каких-то рафинированных потребителей телеканала “Культура” или повязанных шарфами зануд, вовсе нет – слог у него простой, порой даже риторический, то и дело встречаются вопросы и просторечия (хотя без разных “внутригрупповых аппелятивов” он не обошёлся). Это жанр беседы с интересным человеком, и чтобы она получилась, необходимо одно условие: вы должны любить Веласкеса, Золотой век или Испанию, на худой конец. Хорошая новость в том, что не любить их почти невозможно.