Дмитрий Захаров «Средняя Эдда»

Роман-пророчество — манифест культурного сопротивления — выйдет в «Редакции Елены Шубиной» в конце октября

Социально-политический триллер, арт-антиутопия, сага о битве скандинавских божеств — все это «Средняя Эдда», новая книга писателя, журналиста и политтехнолога Дмитрия Захарова.

Беспощадные граффити «русского Бэнкси» — загадочного художника Хиропрактика — начинают сбываться самым страшным образом для их героев — высших российских чиновников. Пока одни с ужасом шарахаются от рисунков, как от черной метки, другие уже готовы разместить у художника «заказ» на конкурентов.

Протестная Москва, стиснутая кольцами ОМОНа, ждет новой крови, а по следу Хиропрактика идут сотрудники «Конюшни» — провластного пиар-агентства для особых поручений. Среди них и главный герой Дмитрий Борисов — эксперт по современному искусству, когда-то сам тесно связанный с «культурным сопротивлением» — художественным подпольем. Он знает, что двенадцатая граффити Хиропрактика принесет «Гибель богов». Но догадываются ли об этом сами «боги»?..

Текст Дмитрия Захарова — безжалостный диагноз русским двухтысячным и одновременно самосбывающееся пророчество. По меткому замечанию Шамиля Идиатуллина (автора другого актуального — в кавычках и без — романа) «поколенческая книга, отходная эпохе». Роман горький, злой, но одновременно дарящий надежду. Книга выходит в серии «Актуальный роман» и появится в продаже в конце октября 2019 года.

Об авторе:

Дмитрий Захаров родился в 1979 году в году в атомном городе неподалеку от Красноярска. По образованию — журналист. Работал корреспондентом и редактором ИД «Коммерсантъ», руководил PR-подразделениями государственных и бизнес-структур. Живет в Москве.

С 1997 по 2001 год участвовал в литературном семинаре Андрея Лазарчука. Повести и рассказы в разное время публиковались в журналах «День и ночь», «Техника молодежи», литературных сборниках. В 2015 году опубликовал первый роман-антиутопию «Репродуктор».

Отзывы на книгу:

«Тот самый роман "про здесь и сейчас", которого нам так не хватало, — одновременно камерный и глобальный; эмоциональная история про живых людей, захватывающий триллер и остросоциальная драма».

Галина Юзефович

«Политический детектив, арт-антиутопия, русский Догвилль, сага о битве скандинавских божеств… Но главное — внимательный и безжалостный диагноз всему поколению русских двухтысячных, диагноз равно болезненный и своевременный. Как и положено роману-пророчеству, «Средняя Эдда» уже сбывается и входит в каждый дом».

Александр Гаврилов

«Жизнь умелых высокооплачиваемых специалистов идет своим чередом: чиновники пилят заносы, политтехнологи готовят к выборам живые трупы, полицейские лениво следят, как гопота на договоре пинает шибко дерзкую молодежь. Привычная картина в привычных рамках — и вдруг рамки с треском ломаются и расползаются под напором совсем непривычных и равнодушно беспощадных рисуночков, сюжеты которых сбываются самым страшным для начальства способом.
В "Средней Эдде" сквозь оскаленную злободневность выпирают мрачные контуры древних саг, а самые завиральные повороты сюжета оказываются документированной правдой. "Не мы такие, жизнь такая" — и роман такой. Поколенческая книга, отходная эпохе и просто актуальный роман — горький, злой и дарящий надежду».

Шамиль Идиатуллин

Цитаты из книги:

Они сильно перетрусили. Асу казалось, что раньше восьмой-девятой не начнется. Но вертикаль стала гнуться еще до удара, на одном предчувствии.
Никакой ложки нет, говорили в «Матрице». Вот именно. Если бы наша оппозиция знала, с какой субстанцией имеет дело, думал Ас, она бы просто пришла на Тверскую и потребовала освободить кабинеты. А кабинеты, кстати, и так уже наполовину пусты. По «коридорам власти» течет полноводный поток внезапных отпускников — срочно проведать маму, повидать дочь, подлечиться врачи советуют. Теперь на всё — «принесите оригинал приказа» и «без визы министра не принимаем». Даже если это какое-нибудь дурацкое согласование на рекламный плакат, которое раньше всегда было устным.
Теперь всё опасность, всё ненужный документальный след.

***

В жужу играют так. Нужно лечь на пол у дальней от двери стены камеры и, закусив зубами какую-нибудь мелкую дрянь, беспрерывно жужжать. Ноги и руки — от земли, как только опустил — штрафной по животу. Перестал жужжать — по зубам. Задача — переползти на брюхе камеру и ткнуться носом в решетку.
Что после этого — неизвестно. Илья не доползал еще и до середины. За каждый проигранный матч — один зуб. У Ильи уже три. Из дырки на месте второго никак не прекращает идти кровь. Он все время чувствует, как ее вкус растекается по небу, а оттуда пробирается в нос. Илье кажется, что кровь внутри него пробила новые русла, и теперь течет, создавая запруды, прорывая плотины, меняя очертания органов. Я не тело, думает Илья, у меня его почти уже нет. Я — арт-объект.

***

— Если вы думаете, что я потащу людей к цензорам, то это смешно, — сказал я. — Не говоря о том, с чего бы они меня послушали.
— Знаешь, а ты это опиши себе иначе: вы вместе с лучшими людьми города выйдите против прогнившего оккупационного режима и дадите ему смертельный бой. Пора уже показать, кто здесь власть! Титушки нас не остановят!
— Вы издеваетесь?
— Разве? — удивился Ас. — А мне казалось, я уловил стиль ваших рукопожатных разговоров. Ну, если нет, извини. Вы же каждый раз именно так врете перед тем, как друг друга сдать?

***

— Я всегда думал, — сказал Георгий, прохаживаясь, — как там советское политбюро вообще копошилось? Они же были совершенно выжившие из ума дряхлые зомби. Они подтираться-то с трудом могли, не то, что рулить миром. С нашим титаном та же фигня — он же совсем развалина. Гриб, проросший на овоще!
— Да ничего подобного, — отмахнулся Слава, — какой он — вообще без разницы. Можно подумать, вице-спикеры что-то решают. Можно подумать, Дума что-то решает. Откуда эти фантазии в твои годы? Мы провожаем заслуженного пенсионера в страну вечной охоты. Он там еще чуть-чуть постреляет в бумажного тигра и баиньки — в колумбарий.
А за то время, что он под ружьем, родственники настреляют себе чего-нибудь пригодного в хозяйстве. А может, и нам тоже.

***

Круглая крышка палехской шкатулки во всю стену — обложка пушкинского «Лукоморья». По цепи вокруг дуба идет на четвереньках праймтаймовый телеаналитик, из одежды — только очки. В ветвях — русалка со смутно знакомым лицом играет гимнастической лентой. Лента спеленала мужика в костюме. Из барашков морских волн один за другим выходят утопленники в черной форме подводников. В небе над ними человек в маске Гая Фокса рубит бороду световым мечом не то председателю центризбиркома, не то популярному патриотическому блогеру. В центре — огромная голова витязя-нефтяного барона — с крестиками вместо глаз, раздувшаяся и густо утыканная копьями, как лицо персонажей фильма «Восставший из ада». Вокруг головы водят хороводы сказочные существа: лешие, кикиморы, Баба Яга и Кощей. Вроде бы тоже с какими-то неслучайными лицами. В углу — солнечные часы с тенью на семи. Седьмая, значит.