Нарния где-то рядом: что еще написал Клайв Стейплз Льюис

Первая ассоциация при упоминании Клайва Стейплза Льюиса — Нарния. Второе — дружба с Толкином. 11/22/63 в связи с ним не вспоминают, а между тем, день убийства Кеннеди — это и дата его смерти. Как странно, можно сказать, всюду второй: творить в тени знаменитого друга, умереть незамеченным на фоне смерти президента. Честно говоря, я люблю Нарнийский цикл больше «Властелина колец» и готова говорить о нём бесконечно. Но, коль скоро мы заметили эту «теневую» особенность Льюиса, давайте сегодня вспомним о тех его книгах, которые не стали мейнстримом. Да и не из тех он был, для кого слава и побрякушки значили чересчур много. Во всяком случае, от Ордена Британской Империи отказался, чтобы не быть связанным с какими-либо политическими движениями.

Ирландец из родовитых, рано потерял мать, с детства много читал. Сочинял с братом истории о волшебной стране «Самшит», населенной говорящими зверями. Подростком утратил веру и стал атеистом. Вскоре после поступления в Оксфорд был призван в ряды армии, шла Первая Мировая. Воевал, был ранен. Во исполнение обещания, данного фронтовому другу (они поклялись, что выживший, если другого убьют, станет заботиться о его близких), принимал живое участие в судьбе матери и сестры погибшего. Эту женщину, двадцатью шестью годами старше, которую сам называл матерью, кое-кто считал его любовницей. Какое нам до этого дело, если он заботился о ней до конца ее жизни?

Не в последнюю очередь под влиянием ревностного католика Толкина, снова обрел веру, выбрав англиканскую церковь, к разочарованию друга. Хотя в своем творчестве, которое всё стало апологией христианства, не делал различий между конфессиями. В сорок первом выступал на радио BBC с циклом проповедей об искушениях, которые облек в форму посланий беса-наставника к своему племяннику искусителю. Это стало основой «Писем Баламута», принесших Льюису первую литературную славу.

Теперь много рассуждают об обаянии зла, о том, что отрицательные герои, зачастую, бывают ярче и интереснее положительных, так вот, У Льюиса зло предстает тем, что оно есть: алчущим, циничным, вечно голодным. Когда видишь этот обращенный на тебя голод, желание присвоить и поглотить всякого, кого удастся уловить в сети, сделать данником, от которого кусок за куском станет отъедать плоть души, глоток за глотком пить страдания — целую Вечность, то называть его носителя обаяшкой не захочешь.

«Расторжение брака» написано чуть позже, такой современный путеводитель по аду и чистилищу, осиянный отблеском райского света. Ясностью, простотой, прозрачностью метафор это ближе не к дантовой «Божественной комедии», но к рассказу Тэда Чена «Ад — это отсутствие Бога», похоже, имевший «Расторжение...» литературным источником.

В здешнем аду нет чертей с раскаленными сковородками, а публика словно бы и не умирала: продолжает длить тягостное существование, полное злобы, зависти, упреков всех подряд во всём подряд, в призрачных домах, не спасающих от холода и сырости. Те, кто при жизни обращал существование окружающих в ад, после нее продолжают делать то же, только в отношении себя самих. Серый город ада удивительно просторное место, предоставляющее возможность каждому держаться на расстоянии от других.

В чистилище отсюда уезжают на... автобусе. Ну, те, кто готов изменить в себе что-то. Тут-то и выясняется, что одного декларированного хотения недостаточно. Да, место в целом куда более приятное, краски, звуки и запахи вернулись сюда, но бесплотные души не имеют здесь сил поднять цветочное семечко или упавший лист, а кромка травы алмазно тверда и режет подошвы. Для воплощения, чтобы иметь возможность пойти к прекрасным манящим горам, вслед за проводником — кем-то из прошлого, кто теперь в раю — нужно отречься от своего главного греха. Похоть, гордыня, алчность, любовь.

Стойте, а разве Бог не есть любовь? В том и дело, что есть разница между натуральной любовью, типа «онажемать», стремящейся подчинить, переделать, присвоить и в конечном итоге поглотить объект любви, и подлинной, дарующей поддержку, веру в себя, дающей свободу. Первая делает тебя меньше, вторая беспредельно расширяет энергетику. И да, размер имеет значение в континууме «Расторжения...» Ад буквально щель, крысиная нора, которая представляется обитателям огромной лишь потому, что сами они бесконечно малы. Освобождаясь, не только обретаешь плоть, но растешь.

Праведникам не место в аду буквально, для них не найдется достаточно места. Как по мне, гениально понятное объяснение.

Вслед за маршалом авиации Дональдом Хардманом могу сказать: «Многие из нас нуждались в обретении смысла жизни. Льюис дал нам его». Для меня в далеком девяносто первом его «Лев, Колдунья и Платяной шкаф»  стал источником первого сильного религиозного переживания, пробившего скорлупу социально навязанного советского атеизма. Золотой Лев шел, пел свою песню и творил мир. В нём было всё, он был всем, и тогда впервые поняла, что теперь уже никогда не буду одна. Льюис умел найти самые правильные слова.

«Пока мы лиц не обрели» удивительная книга, успевшая обрасти легендами. Льюис писал ее для больной раком жены Джой и прочитывал ей главами. И когда книга была закончена, случилось чудо — болезнь отступила. Это только легенда, писалось раньше, а переводчик, пересказавший для нас эту историю, тот самый Илья Кормильцев, что написал лучшие песни первых звездных концертов «Наутилуса Помпилиуса». Илья Кормильцев, умер от этой же болезни. Это не к слову даже, просто всё как-то странно связано со всем в мире.

А смерть, что смерть, случается, и зовут ее люди. В сумеречно-надрывных состояниях, столь любезных великой русской литературе. Случается, и у Льюиса зовут. Потом встают с ней лицом к лицу, заглядывают в глаза ее и продолжают жить. Покуда здесь работа не выполнена. Туда успеется, лучше уходить, всё от тебя зависящее, сделав. Раздав долги, попросив прощение, простив. И оставляя за собой детей или налаженное дело (благоустроенное государство, как вариант) или красивую легенду, которая другим поможет жить.

И всё же, не могу не вернуться к «Нарнии», буквально позавчера интернеты принесли весть, что новую экранизацию первых двух книг великого цикла будет делать режиссер Грета Гервиг. Да-да, та самая прекрасная талантливая и теперь уже культовая дама-режиссер, которая подарила нам «Маленьких женщин» и «Барби». Об этом сообщил The New Yorker. Грета пока не подтверждает, но будем держать кулаки, чтобы оказалось правдой. Это великие книги, и они заслуживают достойных себя фильмов.

Текст: автор канала «Читаем с Майей»Майя Ставитская