Лиза Биргер: рецензия на книгу «Идиот» Элиф Батуман

Критик: Лиза Биргер
Рецензия на книгу Идиот
Оценка: *

Элиф Батуман, американская писательница турецкого происхождения, русскому читателю долгое время была неизвестна вообще, хотя, казалось бы, ее роман — или мемуар? или сборник эссе? — «Бесы» («The Possessed» — классический перевод романа Достоевского звучит именно так), вышедший в 2010 году, буквально требовал перевода. Это рассказ о человеке, одержимом русской литературой, о начинающей писательнице, чье собственное личное путешествие в мир большого романа начинается с изучения русских писателей в Стэнфорде и через напряженное сочувственное думанье о Бабеле, Толстом и Достоевском. Несмотря на то, что изначально эти эссе публиковались в журналах вроде New Yorker, они вовсе не воспринимаются как отдельные очерки — наоборот, как цельная история писателя в поисках призвания. В начале книги Батуман вспоминает, как на писательских курсах ее отговаривали от слишком усердного чтения классических романов: мол, от этих голосов в голове потом никак не избавиться и получается постмодернизм. Но Батуман придумала форму разговора с классикой, прямо противоположную постмодернизму, где через классические сюжеты — то есть через знакомый по романам опыт — читатель оказывается способен прожить чужую жизнь.

На русском «Бесы» вышли только прошлой осенью, а почти вслед за ними появился перевод второй книги Батуман, «Идиота». Обе книги — в безупречном во всех отношениях переводе Глеба Григорьева, переводчика, известного прежде всего неофициальными переводами Пинчона. После Пинчона, очевидно, афористический стиль Батуман должен оказаться задачей плевой, и все же ее язык требует точности, в которой перевод ей ни разу не отказывает.

На английском «Идиот» вышел в 2017-м, вошел в шорт-лист Пулитцеровской премии, и, несмотря на явную отсылку к Достоевскому в заглавии, это уже гораздо более американская книжка — буквально университетский роман с сюжетом. Роман при этом автобиографический, мало того, все его события описаны в нескольких абзацах на первых страницах «Бесов», сюжет можно рассказать в одном предложении без ущерба для читательского переживания. Главная героиня, Селин, американка турецкого происхождения на первом курсе Гарварда, влюбляется в Ивана, двухметрового венгра-математика, переживает с ним короткий эпистолярный роман, несколько встреч, едет за ним в Венгрию учительницей английского. На дворе 90-е: СССР распался, а гарвардские студенты одержимы Россией, ходят на курсы русского, берут себе русские имена (так Селин становится Соней), разыгрывают диалоги по совершенно сюрреалистической истории из учебника для начинающих и не очень приспособлены к реальной жизни. Селин 18 лет. О жизни она не знает примерно ничего.

«Идиот» — роман, в котором нарочито почти ничего не происходит. Такой роман воспитания, где человек в начале жизни не проживает никаких событий и должен как-то слепить себя из полного отсутствия опыта. Ни фейерверков, ни веселых вечеринок, ни огненных приключений, ни судьбоносных встреч — ничего. Университет, то есть место, где этот опыт должен произрасти, оказывается самым абсурдным местом, чтобы получать какие-то знания о жизни. На одном семинаре профессор одержим идеей объяснить язык марсианам, другой профессор зачитывает из французских романов в оригинале — и студенты ничего не понимают. Или все-таки понимают, что существует целый monde, совершенно отличный от их собственного. Общественное устройство России XIX века или тонкости французской грамматики не могут объяснить героине, почему Анне Карениной непременно надо было погибнуть и, тем более, почему ей непременно надо жить.

Одна из сцен, которая повторяется в «Идиоте» и «Бесах»: мать героини спрашивает у нее, любил ли Вронский Анну по-настоящему или нет, как будто это в «Карениной» самое важное. Такое искреннее, непосредственное чтение романов кажется настоящим откровением для читателя, которого годы литературной школьной программы (а еще хуже, если университетской) научили именно видеть в литературных героях далекую теорию, не соотносимую с, собственно, жизнью. Героине Батуман удается разбить стену между романами XIX века и опытом своей жизни именно потому, что она совершенно невинна и лишена всякого опыта. Идиот, так сказать. Или, ее же словами, «человек, который каждую новую для себя ситуацию оценивает с чистого листа, словно она возникает впервые».

Если у «Идиота» и есть недостаток, то он в том, что чистота героини доведена до какой-то не всегда убедительной крайности. Когда Иван спрашивает Селин, любит ли она пиво, та честно отвечает «не знаю», он предлагает разделить по стакану, она отвечает «хорошо». В их диалогах ей почти всегда нечего сказать, нечего добавить. Даже ее мечты о «возлюбленном» так невинны, что она только к концу книги позволяет себя пофантазировать о сексе, играясь с душем. От массовой культуры она тоже далека: впервые слышит Битлз, готовя уроки английского, и поражается «противоречием между их бойкими, как бы невинными трелями и скрытым за ними расчетливым, циничным мировоззрением».

Нетрудно представить читателя, который будет ждать от «Идиота» каких-то игр с русской классикой и жестоко разочаруется в итоге, читая откровения гарвардской студентки, которой не о чем откровенничать. Русская классика здесь сюжет совсем второстепенный: тут героиня купила себе плащ, напоминающий «Шинель», там задумалась о судьбе Карениной, да и Достоевский ее грузит. Но при этом само переживание здесь максимально близко к переживанию классики, только если убрать из классического романа сюжет. Тогда остается человек, который движется к пониманию себя через преодоление огромной, трагической в нем пустоты. Осознать эту пустоту можно только через постоянное наблюдение за собой. И роман Батуман вырастает из такого наблюдения. В итоге он оказывается гораздо ближе к Прусту, чем ко всей русской классике, — отчаянная попытка описать и тем самым немного продлить последние дни невинности.

Но парадоксально: это отсутствие событий приводит к тому, что героиня оказывается здесь трагически заперта в собственном романе, — переживая его только через наблюдение, через слово, доводя этот несомненно главный писательский навык до совершенства, она так и не находит в себе сил на поступок, на какое-то событие, которое бы ее из этого состояния внешнего наблюдателя за своей жизнью вытолкнуло. Поэтому «Идиот» прежде всего роман о писательстве, о том, как наблюдение вытесняет жизнь, и о том, что идеальным объектом такого наблюдения всегда будут чистые сердцем, — вполне по Достоевскому.

* Оценка указана редакцией Livelib