Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники

Музыка нас связала…

Исключительную роль в моей и Викиной детской жизни играла музыка: она лепила наше эмоциональное тело и облагораживала растущую личность.

Разумеется, дома у нас был проигрыватель – размером с туалетный столик деревянный ящик на ножках, со встроенными динамиками. Он позволял слушать любимые песни в автономном режиме – не тогда, когда государство изволит тебя угостить музыкальным лакомством, а когда сам того пожелаешь.

Однако выпуском грампластинок заведовало все то же государство, и этот товар был не менее дефицитным, чем сухая колбаса и голландский сыр. Конечно, классики в магазинах было навалом, но в нашем семействе к ней относились равнодушно, и ценности для нас с Викой она не представляла. За хорошей же, эстрадной музыкой приходилось в буквальном смысле охотиться: выспрашивали у продавцов, когда ожидается поступление новых пластинок Пугачевой, Ротару, «Бони М.», и, дождавшись оглашения даты, спешили в ЦУМ за час до открытия, чтобы диски, о которых ты месяцами мечтал, не раскупили более расторопные меломаны.

Случалось, зайдешь наобум в музыкальный отдел, а там дым коромыслом: на прилавок выкинули (сленг той эпохи) что-нибудь совсем фантастическое – к примеру, альбом Rainbow или Deep Purple. Встаешь в хвост километровой очереди и начинаешь гадать, хватит на тебя винила или нет. Вика оказывалась более удачливой, порой ей удавалось отхватить последний диск, – а на мне товар, как правило, заканчивался, и я брел домой совершенно убитый: вот ведь почти в руках держал золотую рыбку, ан нет, сорвалась с крючка.

Мне было лет пять, когда жителей СССР околдовала своими мелодиями шведская группа «АББА». Однажды в «Утренней почте» показали видеоклип песни SOS – для меня это событие стало огромным потрясением, а одновременно началом новой эпохи в поп-музыке. Поразительно, этот квартет по сей день остается знаковой фигурой в моей личной музыкальной вселенной.

Тогда, ребенком, я начал бредить «беленькой» и «черненькой» певицами с их волшебными голосами и умолял Вику купить пластинку «АББА»: жизнь без песен шведских музыкантов казалась мне лишенной какого-то очень важного содержания. Однако верное своей политике государство еще нескольких долгих лет даже не думало выпускать собственные пластинки с их записями или покупать фирменные диски за рубежом.

Как-то во время сончаса в детском саду ко мне подошла воспитательница и тихо сказала, что за мной пришли. Я удивился столь раннему «освобождению» (обычно мать забирала меня вечером после работы), но еще больше обрадовался: ежедневное пребывание в садике порой было обременительной обязанностью.

Стремглав одевшись и убрав постель с раскладушкой, я выбежал в коридор – там стояла Вика, а под мышкой у нее была какая-то пластинка. Подойдя ближе и взглянув на диск, медленно офигеваю: по краю обложки красной вертикалью выстроились четыре огромные буквы – А, B, B, A. В то время я уже знал несколько знаков латинского алфавита и догадался, что могла означать надпись! В подтверждение моей догадки, из-под Викиной руки высовывались четыре знакомых лица – два женских и два мужских.

– Неужели «АББА»? – не веря в возможность свершившегося чуда, спросил я и потянул к диску ручонки. – Дай посмотреть!

– Убери клешни – щас все испортишь! – окриком остановила мой порыв сестра и быстро повернулась другим боком. – Я целый час перед зеркалом репетировала, как взять пластинку, чтобы надпись и портреты было видно! Представь, сейчас люди мне вслед оборачивались с разинутыми ртами: дескать, ого, у девушки есть пластинка «Аббы»!

– Ну дай хоть на обложечку взглянуть, – жалобно попросил я.

– Дома посмотришь, – отрезала Вика и двинулась к выходу.

Не помню уже, заглядывал ли в тот день кто-нибудь сестре под мышку, когда мы шли по улице, зато хорошо помню, что это был мой самый долгий путь из садика до дома! Казалось, время остановилось и мы никогда не доберемся до проигрывателя, чтобы наконец-то начать бесконечное прослушивание диска, о котором уже даже перестал мечтать!

В конце концов переступили порог квартиры, и я тут же выхватил у Вики пластинку. Фирменный конверт выглядел очень странно: весь затертый, какой-то пожеванный, с надорванными уголками, он будто прошел через тысячи рук. Виниловая поверхность тоже находилась в плачевном состоянии: невооруженным глазом были заметны царапины, а розовый кружок в центре пластинки украшали какие-то красно-бурые пятна – не то следы от помидоров, не то запекшаяся кровь. Одним словом, у диска была история.

– Ты где такой откопала? – с удивлением спросил я, растерянно глядя на поруганное сокровище.

– А, у знакомых алкашей дома валялся, – ответила моя десятилетняя сестра. – Дали на недельку. Сказали, за сохранность отвечаю головой.

– На недельку? – уточняю с грустью. – А я-то уже надеялся, что это наш.

– Найдем где-нибудь, – деловито обещает Вика, сдувая с черной поверхности пылинки. – Может, на барахолке куплю.

Она кладет пластинку на резиновый вращающийся диск проигрывателя и аккуратно ставит звукосниматель на бороздку перед первой песней. Слышится характерное шипение – и мы замираем, ждем начала композиции.

Ожидание как-то затягивается – черт возьми, заело, даже не начав играть! Вика переставляет иглу чуть дальше, и пространство вдруг заполняют лукавые аккорды, которые в жизни никогда ни с чем не перепутаешь: звучит знаменитая тема Money, money, money. Исполненные восторга, мы неподвижно сидим в креслах, внимая солирующему голосу «черненькой» Анни-Фрид.

Не успела начаться вторая песня, как игла принялась скакать на одном месте из-за очередной царапины.

– Едрена Матрена! – в сердцах произносит Вика, снимая иглу с пластинки. Она вынимает из школьного портфеля ластик и, утяжелив им звукосниматель, снова включает песню. Играет Dancing Queen – правда, в замедленном темпе, и голоса исполнителей какие-то «простуженные», но даже это не может убить ощущение, будто наш дом посетили ангелы музыки.

Диск оказался наполовину покоцанный, и некоторые песни удавалось послушать лишь фрагментами, потому что выровнять изувеченные царапинами места не мог никакой утяжелитель, – от досады хотелось вскрикнуть вместе с исполнителями: Mamma mia! Но мы, дети эпохи дефицита, радовались даже таким крохам, а уж каким наслаждением было снова и снова слушать полностью уцелевшие композиции!

К счастью, наша любимая SOS совсем не пострадала, и Вика в ходе многократных прослушиваний даже сумела снять текст песни. Ну или как бы снять: английским никто в семье не владел, а в школе она только-только начала «шпрехать» по-немецки.

Процесс шел следующим образом: «беленькая» Агнета начинает петь своим жалобным голосом, и Вика быстро записывает на бумаге некую звуковую абракадабру, которая чудится ее уху. Потом она еще раз двадцать выслушивает записанную «песню», снова и снова внося коррективы, а после этого принимается напевать вместе с исполнительницей, пытаясь выучить текст наизусть. Понятное дело, я принимаю в этом активное участие. И вот уже песня разучена, и мы вдвоем горланим ее на всю ивановскую, и в мире нет никого счастливей нас…

Сегодня наши детские попытки раздобыть слова любимой песни кажутся чрезвычайно забавными: с появлением Интернета можно просто зайти в Яндекс и взять текст на любом языке мира. Однако в то далекое время песенным фанатам было непросто отыскать слова даже на русском языке.

Какой же выход придумала Вика? Она научилась молниеносно записывать слова песни в реальном времени, пока та звучит по радио или с экрана телевизора. В эпоху тотального информационного голода такой навык был бесценным – по крайней мере для тех, кто не мог представить свою жизнь без пения.

Допустим, по радио объявляют, что сейчас прозвучит композиция Раймонда Паулса «Листья желтые над городом кружатся». Сестра тут же бросает свои дела и кричит мне: «Ромашильда, живо бумагу и ручку!» Я наспех выдираю из тетради разлинованный листок, хватаю если не ручку, то огрызок карандаша и несусь в гостиную, где висит радиоприемник. Эти приготовления проходят на вступительной мелодии, а когда звучат первые слова, Вика уже во всеоружии и начинает делать «стенограмму» песни: пишет чрезвычайно быстро, на ходу сокращая слова; если не укладывается в темп, удерживает в памяти по две-три строки и в результате ухитряется записать текст полностью, практически без искажений.

Случалось, конечно, что Вике недоставало лексического запаса и общего культурного уровня, чтобы распознать слово, и в результате у нее из-под пера выходили такие ляпы, что можно только диву даваться. Вот, к примеру, ее запись пугачевской песни «Золотая карусель»: «Я беднягам воробьям подарю свой непокой, свои окна от тебя занавешу киселем» – вместо «занавешу кисеей».

А вот так она записала отрывок из шутливой песенки «Надо подумать»: «Ах, какая ночь была, и в облаках тума плыла…».

– Вика, что такое «тума»? – озадаченно спрашиваешь у нее.

– Ну, тума и есть тума – что тут непонятного, – отвечает она, но, видя твое недоумение, добавляет чуть менее уверенно: – Не кума же плыла!

Мне всегда было интересно, какой образ пронесся у Вики перед глазами, когда она писала это странное слово – наверняка нечто туманное, бесформенное. И поражаюсь, почему у нее «не хватило тямы» догадаться, что таинственная тума – не что иное, как луна.

«Так ведь полудурь – что с нее взять?» – не преминули бы сказать родители. Счастливые люди: у них на все был готовый ответ, они ведь знали скорбную правду об умственных способностях младшей дочери.