Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
© А. А. Глашев, пред., прим., библ., 2018
© Издательство М. и В. Котляровых, 2018
Предисловие
Сочинение Абулгази (Абул-гази Бахадур-хан, Абульгази Багадырхан) «Родословное древо тюрков», «Родословное древо тюрков» или «Родословная тюрков» (Шäджäрä-i тӱрк) является одним самых значительным памятников не только как источник исторических и фольклорных материалов, но и как колоссальный источник по истории тюркских языков, который трудно переоценить. Как ни странно, последний раз на русском языке этот труд издавался в 1906 г. в переводе Г. Саблукова. Хотя данный перевод также нуждается в уточнениях, это издание давно стало большой библиографической редкостью и во многих научных библиотеках отсутствует. В советский период так и не была предпринята попытка его переиздания вместе с факсимиле текста. Еще раз следует сказать, что вызывает недоумение тот факт, что даже тюркологи не потрудились это сделать, несмотря на то, что этот памятник представляет собой просто кладезь для тюрколога, ибо язык сочинения максимально был приближен автором к старым исконным народным диалектам тюркских языков. Он в равной мере представляет огромное значение для изучения как кыпчакских (кипчакских), уйгуро-карлукских, так и огузских языков.
Абулгази родился 24 августа 1603 г. в Ургенче. Он является потомком хивинской династии Шейбанидов, сыном Араб Мухаммад-хана. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он был столь образован и смог создать столь значительный труд. В 17 лет Абулгази получил от отца в управление улус. Однако Абулгази был необычным человеком, соединяя в себе качества талантливого управленца, полководца и ученого. Поэтому вскоре у него произошел неминуемый конфликт с братьями. В результате в 1630 г. он был изгнан ими и вынужден найти «приют» у сефевидов, где фактически содержался под неусыпным наблюдением. Почти десять лет он фактически провел под почетным арестом, получая все почести и даже ежемесячное жалование от правителей Ирана.
В 1634 г. Абулгази в сопровождении нескольких верных слуг все же бежит из-под опеки сефевидов и прибывает в Ургенч в 1636 г. До этого он был вынужден прожить два года у туркменов и калмыков. С этого момента начинается его упорная борьба с братьями во главе с Исфендияром. Ургенч имел большое значение для укрепления позиций Абулгази. Именно этот город был первой столицей государства Шейбанидов и сменившей их новой тюркской династии кочевых узбеков (потомков карлуков), отпочковавшейся от Шейбанидов. В 1512 г. эта новая династия фактически создала свое самостоятельное ханство, столицей которого и стал Ургенч (Гургандж), расположенный на территории современного Туркменистана. Лишь в 1598 г. из-за засухи, вследствие чего Ургенч постепенно начал хиреть, столица была перенесена в Хиву. Однако жители Ургенча не смирились с его фактической гибелью и основали у нового русла Амударьи Новый Ургенч. В 150 км от современной Хивы, недалеко от туркменского города Кöне-Ургенч (Старый Ургенч), еще видны руины древнего Ургенча. С этого времени Хива становится центром всего Хорезма. Легенда о происхождении Хивы повествует, что город вырос вокруг колодца Хейвак, вода из которого имела чудесный вкус, а колодец был выкопан по приказу самого Сима, сына библейского Ноя. Этот легендарный колодец вроде еще сегодня существует во внутренней части древнего Хорезма (Ичан-кала). Это время упадка Хорезма. Но именно благодаря усилиям Абулгази и его сына не только Хива, но и весь Хорезм вновь стали выдающимся центром мусульманской духовной культуры, искусства, литературы и науки. Поэтому понятно, почему свое возвращение в Хорезм Абулгази начал именно с Ургенча.
В 1644 г. Исфендияр умер и Абулгази провозглашается ханом. Еще через год Абулгази становится полновластным правителем Хорезма, всей территории хивинских ханов и единым наследником политической власти Шейбанидов. Придя к власти, Абулгази занялся укреплением государственного аппарата, расшатанного бездарными братьями. Он также укрепил внешнюю политику государства, проведя крупные и успешные военные акции против беспокойных калмыков, а также Бухарского ханства. Но в 1663 г. он неожиданного для многих отказался от престола в пользу своего сына Ануш-Мухаммеда и, удалившись на покой, «занялся делами покаяния и благочестия». Абулгази умер в месяце рамазане в марте 1664 г. в Хиве. Он также оставил о себе память как о выдающемся литераторе и историке, хотя в основном известен, как автор двух исторических сочинений: «Родословная туркмен» (закончена к 1661 г.) и вышеназванная «Родословная тюрков» (считается, что окончена его сыном).
Абулгази, как это выясняется из «Родословного древа тюрков», был хорошо начитан в исторической литературе и эту начитанность он, по мнению А.Н. Кононова, приобрел во время своего почти десятилетнего (1630–1639) пребывания в Исфахане, где имел возможность познакомиться с обширной персидской исторической литературой. Абулгази ссылается в своем сочинении на Рашид эд-Дина и Шереф эд-Дина Йезди как на источники своего труда и говорит, что в его распоряжении было восемнадцать сочинений, излагающих историю Чингизидов, царствовавших в Иране и Туране. Абулгази несомненно также хорошо знал народные предания и легенды, тюркский и библейский эпосы. Поэтому сочинение его действительно содержит ценные сведения по истории, этнографии и языку тюркских и монгольских народов (огузов, туркмен, кипчаков, карлуков, уйгуров, узбеков, казахов, ногайцев, монголов и др.), по политической истории Средней Азии, Ирана, Афганистана, Индии, Кавказа.
«Родословная тюрков» («Родословное древо тюрков») в научный оборот была введена пленным шведским офицером Таббертом (фон Страленберг), который якобы обнаружил рукопись в Тобольске и перевел ее на немецкий язык. Сочинение впервые было напечатано в 1726 г. в Лейдене на французском языке, а в 1780 г. уже на немецком языке. С этого французского перевода был сделан русский перевод В. Тредиаковским, который был напечатан в 1780 г. Впервые сочинение было напечатано на русском языке в 1768 г. в переводе Г.Ф. Миллера в Санкт-Петербурге под названием «Родословная история о татарах» (в 2 т). Это издание не лишено своего значения, но изобилует ошибками и неточным переводом с тюркского.
После этого труд был напечатан в Казани в 1825 г., а затем И. Н. Березин напечатал перевод сочинения на русский язык, выполненный Г. Саблуковым в 1854 г., «Библиотека восточных историков» (т. III), также в Казани. В 1871 г. выходит критический текст сочинения с переводом, рядом примечаний, указателем и переводом на французский язык П. И. Демезона (1807–1873). В основу критического текста П. И. Демезона был положен список из коллекции В. И. Даля, принадлежавший Азиатскому музею и хранящийся в рукописном собрании Института восточных рукописей РАН в Санкт-Петербурге (шифр В 721, старый шифр 584а). Текст этой рукописи был сверен П. И. Демезоном с первым (казанским) изданием текста «Родословного древа тюрков» (1825) и со списками, хранящимися в Геттингене и Берлине. По мнению С. Н. Иванова, выполненный П. И. Демензоном с большой тщательностью критический текст является надежным источником для изучения языка «Родословного древа тюрков».
Нельзя не сказать о языке сочинения. Как уже отмечалось выше, «Родословное древо тюрков» – это бесценный и богатейший кладезь для исследования тюркских языков, а также для восстановления их исконной лексики. Последние годы своей жизни Абулгази посвящает изучению древних кипчакских диалектов и восстановлению чистоты староузбекского языка, очищению его от арабизмов и фарсизмов. Современный ему узбекский язык он хотел максимально очистить и приблизить его к древним народным говорам, восстановив утраченную древнюю исконную лексику. Для этой цели как нельзя лучше подходили именно кипчакские диалекты, в наибольшей степени сохранившие исконную тюркскую лексику. И свою эту деятельность он начал именно с открытого выступления против употребления литературного чагатайского языка, который был уже к тому времени наводнен изрядным количеством заимствований из арабского и особенно персидского языков.
Уже в новейшее время подобную работу, но в отношении турецкого языка пытался провести Ататюрк, который «чистил» турецкий язык от арабизмов и особенно от фарсизмов с помощью карачаево-балкарского и караимского языков (оба относятся к кипчакской группе), в результате чего в современный турецкий лексикон вошло примерно 300 лексем из карачаево-балкарского и более 300 из караимского языков. Язык Абульгази, на котором он написал свое сочинение, действительно простой, ясный и легкий. Он одинаково понятен балкарцу, узбеку, казаху, киргизу, татарину. Язык хивинских узбеков сильно отличается от чагатайского литературного языка. Достаточно привести ту характеристику, которую дает сам Абулгази языку своего сочинения: «Эту летопись изложил я на тюркском языке, чтобы все понимали [ее] – знатные и простые (досл. хорошие и плохие). При этом тюркским языком я сказывал так, что и пятилетнее дитя поймет, и ни одного выражения не добавлено ни из чагатайско-тюркского, ни из персидского, ни из арабского [языков], дыбы было понятно». Современные исследователи по-разному оценивают эти слова автора сочинения и вопрос о степени чистоты тюркского языка сочинения, в частности степень «очистки» его от арабизмов и фарсизмов. Так, грамматический строй сочинения, как отмечает С. Н. Иванов, характеризуется простотою слога, синтаксические же фарсизмы незначительны и характеризуются наличием изафета и конструкциями с некоторыми союзами. Синтаксических арабизмов почти нет. По мнению С. Н. Иванова, именно это и имел в виду Абулгази, говоря о чистоте языка своего сочинения. Это очень важно. Ибо здесь мы имеем стремление автора сохранить древний тюркский синтаксис, т. е. сохранить костяк языка, его основу и наиболее яркий признак, а не попытку просто очистить язык от иноязычной лексики, что в принципе и делал позднее Ататюрк в отношении турецкого языка, не трогая его синтаксис.
Относительно же лексики исследователи считают, что в языке памятника все же еще много арабизмов и фарсизмов, хотя при этом признают, что их у Абулгази заметно меньше, чем в других памятниках на староузбекском языке. Ввиду этого С. Н. Иванов, видимо, и заключает: «Из сравнения «установок» Абу-л-Гази-хана и особенностей его языка можно сделать вывод, что чистоту языка, его упрощение автор видел не в том, чтобы изгонять из того литературного языка, на котором он писал, арабскую и персидскую лексику, уже усвоенную языком, а в том, чтобы «выражения» его были вполне тюркскими и потому понятными даже для тех, кто не владел основами мусульманской образованности.
Представляется правильным мнение А. Н. Кононова о том, что Абу-л-Гази-хан старался придать своим произведениям характер «занимательного повествования, рассчитанного на широкое понимание». Грамматический строй языка «Родословного древа тюрков» чрезвычайно интересен для изучения…». И этот тезис (о грамматике) верен. Так, например, в языке сочинения Абулгази сохранены древнетюркские формы вспомогательного глагола прошедшего неочевидного времени –äртi: «Оң хан бирлäн Мäркит ханының арасында достлуқ бар äрди – между Онг-ханом и меркитским ханом была дружба». Из современных живых тюркских языков только карачаево-балкарский язык сохранил эту древнюю форму вспомогательного глагола в форме -äдi, и некоторые другие древнетюркские черты, которые уже утрачены во всех других живых тюркских языках и даже в некоторых мертвых языках. Эти черты сближают грамматику живого карачаево-балкарского языка с грамматикой не только сочинения Абулгази, но и с грамматикой языка древнетюркских рунических памятников: «Äкiн сÿ äбдä äртi – Второе войско было дома – кар. – балк. Äкiнцi аскер äльдä äдi». Этот древний элемент тюркской грамматики утрачен во всех остальных живых тюркских языках. Он также зафиксирован в языке армяно-половецких (кыпчакских) документов (напр. satyjed – «он продавал»). Однако, как ни странно, до сих пор никто из тюркологов (включая С. Н. Иванова) так и не обратил внимания на эти ценнейшие материалы живого карачаево-балкарского языка и сочинения Абулгази.
В области морфологии язык сочинения находит еще более интересные параллели в карачаево-балкарском языке, сохранившиеся только в его верхнебалкарском (малкъарском) диалекте. Этот диалект сохранил наибольшее количество древнетюркских грамматических и лексических форм, утраченных в других диалектах карачаево-балкарского и во всех остальных живых тюркских языках, включая чувашский язык. Верхнебалкарский диалект обнаруживает также параллели с древнеуйгурским языком. Эти черты указанного диалекта проявляются, например, в наличии желательной формы первого лица на -йын вместо -йым: барайын (вм. барайым) – «я пойду», что наблюдается также в древнетюркских рунических текстах (например, Памятник в честь Тоньюкука): Бäн äбгäрÿ тÿсäjiн – «Я хочу отправиться домой» или в чагатайских текстах: Мен аныŋ бiрлäн сузлäшäiн, в др. – уйг.: Аны эмти мэн айтайын – «Теперь давай я скажу это». Интересно, что это же явление фиксируется в диалектах киргизского языка: жазайын – «напишу-ка я». Это же явление характерно, например, для алтайского языка (ойротский): Бӱгӱн анъдаарга сен бар, ол эмезе мен барайын – «Сегодня ты иди охотиться или я пойду» или Ээртейин – «Оседлаю-ка я» и т. д. Этот аффикс считается более древней формой и восходит к древнему аффиксу желательного наклонения -ын, а –йым является дальнейшим развитием формы -йын. Здесь лишь стоит оговориться, что глаголы на -йын мне довелось встретить также в речи некоторых карачаевцев. Эта грамматическая форма также встречается часто в языке сочинения Абулгази.
В верхнебалкарском диалекте сохранилась древняя специфическая форма личного местоимения 3-го лица аŋаr вместо аŋа в литературном диалекте и в других живых тюркских языках. Эта форма личного местоимения 3-го лица также встречается в Codex Cumanicus, в древнетюркских рунических памятниках (Памятник в честь Кюль-Тегина, малая надпись, 11-я строка) и древнеуйгурских текстах: Äliк äнч äзäнiн тiрilзÿ узун – аңар мäн полаjын улуk пу узун! – «Пусть Элик долго живет спокойно и здорово, я для него хочу быть с этой великой мудростью!». В. Г. Кондратьев особо отметил эту форму, как характерное явление древнетюркских рунических текстов, расчленяя его следующим образом: aŋar <ан+ғару. Эта же форма личного местоимения 3-го лица встречается в староузбекских текстах. В сочинении встречаются и другие грамматические формы, сохранившиеся лишь в некоторых живых тюркских языках (караимский, карачаево-балкарский, татарский, чувашский) или мертвых (половецкий, кипчакский литературный язык Египта, официальный среднекипчакский язык Золотой Орды). Например образования, состоящие из деепричастия на -ып от глаголов движения, нейтральных с точки зрения направленности действия, и глаголов кäл – «приходить» и кäт – «уходить» в личной форме, оба названных глагола служат для выражения направленности движения, т. е., сохраняя свое лексическое значение, сливаются с деепричастием для обозначения единого действия: Ахыр Äмир Тимȳр нусрат тапып Тоқтамыш хан қачып кäтти – «В конце концов Амир Тимур одержал победу, а Тохтамыш-хан обратился в бегство (букв. «бежал»)».
Нельзя не сказать несколько слов и о точности перевода языка Абулгази. Этот вопрос очень важен не только с лингвистической точки зрения. Сразу оговоримся, что серьезных работ по грамматике и лексике сочинений Абулгази мало. Но и в них авторы не всегда делают верные заключения. Даже в таких фундаментальных работах по грамматике языка сочинения Абулгази, как работа крупного специалиста по узбекскому и другим тюркским языками С. Н. Иванова, есть неточности в переводе ряда слов, а иногда и несколько вольный перевод, чем страдают все известные переводы этого памятника. Это, возможно, связано с неглубоким знанием таких языков, как кипчакский, особенно половецкий, а также ряда живых тюркских языков кипчакской группы (карачаево-балкарский, караимский, крымчакский), без чего невозможно точно понять смысл многих грамматических форм и лексики языка Абулгази. К сожалению, все исследователи нашего памятника в основном были специалистами по узбекскому, уйгурскому и турецкому языкознанию, практически не имея прочных знаний в области кипчакского языкознания. А жаль, ибо в сочинении Абулгази нас ждут еще удивительные открытия в области тюркского языкознания и фольклора, духовной культуры тюрков. Для иллюстрации достаточно сказать, что вышеприведенную фразу Ахыр Äмир Тимȳр нусрат тапып Тоқтамыш хан қачып кäтти – «В конце концов Амир Тимур одержал победу, а Тохтамыш-хан обратился в бегство (букв. «бежал»)» С.Н. Иванов перевел так: Ахыр Äмир Тимȳр нусрат тапып Тоқтамыш хан қачып кäтти – «В конце концов Эмир Тимур одержал победу, а Токтамыш-хан отступил». Но это перевод несколько вольный и неточный. А сам деепричастный оборот қачып кäтти, на который С.Н. Иванов правильно обратил внимание, является очень важным с точки зрения чистоты языка памятника. Переводит же его С. Н. Иванов, как «отступил». Если бы сочинение переводил историк для издания его в качестве исключительно исторического источника, то военный термин «отступил» здесь был бы, возможно, уместен. В другом месте С. Н. Иванов дает следующий перевод: Ол вақтта қыпчақ ва аланлар аларның йолларыны тутуп туруп äрдилäр – «В то время кыпчаки и аланы держали их пути [в своих руках]». Г. Саблуков дает следующий перевод: «В то время эти пути были заняты кипчаками и аланами». Представляется, что Г. Саблуков ближе к смыслу, который имел в виду Абулгази, говоря йолларыны тутуп туруп äрдилäр, т. е. именно «эти пути были заняты». Однако, если Г. Саблуков переводил наш памятник именно как исторический источник, то С. Н. Иванов исследует памятник именно как лингвист.
В связи со сказанным очень важно, как мы уже неоднократно отмечали выше, чтобы перевод именно сочинения Абулгази был выполнен не только как исторический источник, но и как памятник языка. Как видим, ни один из известных переводов на русский язык нельзя признать совершенным и еще лишь предстоит объединить усилия историков, этнографов и лингвистов, чтобы сделать максимально точный перевод этого сочинения. Но наша задача весьма скромна. Мы хотим ввести в научный оборот давно не издававшийся выдающийся памятник, чтобы дать новый импульс для его глубокого исследования.
