Сокровища Моргана Форта. Книга 1

Побег

Летом 1754 года в Париже стояла сильная жара, совсем не характерная для начала июня. Город изнывал от зноя и духоты. В воздухе висело тяжелое марево, просто сводившее с ума запахами дыма жаровень, готовящейся еды и разлагающихся отходов. Горожане были похожи на рыб, выброшенных на берег во время отлива, вялых и апатичных, пробуждающихся к привычной жизни рано утором и ближе к вечеру.

Особенно тяжело приходилось различного рода «служивым», из-под напудренных и, большей частью дурно пахнущих париков которых, на красные, разомлевшие от перегрева лица, обильно струился пот.

Извозчики старались не работать в полдень и «брали клиентов» только по большой необходимости, потому что лошади стали околевать все чаще прямо посреди мостовой.

Все, у кого была хоть малейшая возможность выехать за город, использовали этот шанс. А те, кто вынужден был оставаться в каменной раскаленной ловушке города, думали только об одном: «Господи! Когда же эта адская жара закончится!».

«Господи! Когда же эта адская жара закончится!» – Как и все горожане думала Марианна. «Когда мы сможем, наконец, покинуть этот дом!» – Это было ее второй мыслью-мольбой. Проведя взаперти почти месяц, без каких– либо видимых для затворничества причин и отсутствия объяснений со стороны родителей, девушка мечтала вырваться на свободу.

Жара и неизвестность делали ее пребывание в родном доме почти не выносимым. Один однообразный тягостный день сменялся другим. На смену серому утру и зашторенным окнам приходил такой же вечер, с зашторенными окнами, изматывающей духотой и полумраком внутри комнат.

«Когда же отъезд?!» – Девушка сгорала от нетерпения, но ничего в ее поведении не выдавало истинных ощущений. «Огонь подо льдом». Это было о ней. Взрывной южный темперамент был облечен сильной волей, так же надежно, как дамасская сталь до времени покоится в ножнах и извлекается только в нужный момент, чтобы нанести разящий удар.

Вот и этот день обещал быть похожим на однообразную череду предыдущих. Хотя еще с утра Марианна почувствовала какую-то непонятную тревогу. Она не могла объяснить себе, почему ей так хочется опрометью бежать из дома, как лесному зверю накануне лесного пожара, когда между деревьев только начинает стелиться еще невнятный запах начинающих тлеть прелых травы и листьев.

К вечеру девушка уже не находила себе места, настолько велико стало ее беспокойство, но она старалась не показывать своей слабости перед родителями и отчаянно скрывала свои ощущения за маской равнодушного спокойствия. Марианна прекрасно понимала, что родители от нее что-то скрывают. Что же это за тайна, почему они должны от кого-то скрываться, а затем бежать? От кого? Что это за опасность? Почему они до сих пор бездействуют?

Всех слуг отпустили еще два месяца назад. Еду приносил посыльный из соседнего трактира, а белье отдавали в стирку прачке. Для путешествия Марианне выдали комплект мужского платья, и мама заботливо обстригла ей волосы до плеч «что бы в пути в рыжей гриве не завелись всякие гниды», отчего и без того худощавая девушка стала похожа на мальчика-подростка.

Было очевидно, что они уже давно должны были уехать, но какие – то дела все не улаживались. Помощник отца и его доверенное лицо в Париже мсье Жетуй нервничал. Марианна впервые слышала, что бы отец повысил на него голос. Эжен Д Мар велел собрать им с мамой все ценное и самые необходимые вещи, основную часть которых он передал мсье Жетую. Единственное, что было сказано Марианне, так это то, что они едут к бабушке, Маргарите Д Мар, живущей в предместье Малаги, у которой она обычно гостила каждое лето.

«Странный отъезд», – думала девушка, – «очень странный».

Марианна была умна, и не находя ответов на происходящие с ней и ее семьей странные перемены, она начинала злиться, а вместе с этим росла и ее внутренняя тревога, которая в этот вечер достигла своего апогея.

Несмотря на то, что в гостиной царил все тот же вечный полумрак, а плотные шторы на окнах были по-прежнему задернуты, было ощущение надвигающейся грозы. И тревога снедала не только Марианну.

В этот вечер после ужина отец тоже как никогда был на взводе. Он старался не выдавать своего беспокойства, но от этого оно становилось только очевиднее для хорошо знающих его характер близких.

Подталкиваемая переменами в его поведении и собственной тревогой, Марианна уже не могла мириться со своим неведением. Она, наконец, решилась, и спросила его:

– Папа, почему мы уже целый месяц сидим взаперти? Почему мы до сих пор не уехали? Почему мы должны бежать и от кого? Что это за опасность?

Марианна просто обрушила на него шквал вопросов, которые не давали ей покоя, и устремила на него свои огромные черные глаза, напряженно ожидая ответа.

Эжен Д Мар сидел напротив нее в кресле, покрытом светлым холщовым чехом, и медлил, не зная с чего начать.

Марианна ненавидела эти чехлы, дань их скорого отъезда, они напоминали ей колпаки висельников и рождали в ее воображении все более и более нерадостные мысли.

В комнате на несколько минут повисла неловкая тишина.

Наконец отец тяжело вздохнул, поднялся со своего места и прошелся по комнате. Марианна не сводила с него глаз, ловя каждое движенье, но Эжен Д Мар по-прежнему молчал, обдумывая ответ. Тогда дочь опустила глаза и с отчаяньем добавила:

– Я чувствую, что опасность совсем рядом! Меня целый день преследует необъяснимая тревога…

Эжен Д Мар обнял Марианну и поцеловал в макушку. Ему то же сегодня было не спокойно… Но он заглушал этот внутренний голос усилием воли и старался не обращать на него внимания. Хотя некоторые факты говорили, что лучше было бы его послушаться, а не действовать вопреки.

Что же говорить о бедной девочке! Еще бы, целый месяц взаперти, в душном доме, при непонятных обстоятельствах, без всяких объяснений, тут и с ума сойти не долго, не то, что испытывать чувство тревоги!

В то же время он удивлялся выдержке и стойкости Марианны, и, по правде говоря, думал, что дочь задаст ему эти вопросы гораздо раньше. Но в решающий момент он совершенно растерялся, не зная, что сказать.

Да, бессонными ночами он уже давно готовился к серьезному разговору с ней и каждый раз его откладывал. Он ненавидел свое прошлое. Поэтому, когда пауза затянулась, Эжен Д Мар как будто переспросил сам себя, что бы еще выиграть время:

– Из-за чего все это? – В его голосе была грусть и тревога. – Я был бы рад давно тебе все объяснить… Но это такая неприглядная и длинная история, что если честно, я каждый раз откладываю наш разговор…

Он ответил максимально честно, чтобы не потерять тающую нить доверия дочери, но в то же время постарался избежать ответа по существу.

– Я тоже чувствую опасность, Мирри, и сегодня как никогда! – Добавил Эжен Д Мар и снова отвел глаза в сторону.

– Эжен, Марианна уже взрослая, и возможно ей надо кое– что знать! – Мать Марианны, мадам Сесиль, через силу улыбнулась мужу и отложила в сторону свое рукоделие.

Эжен Д Мар в ответ ласково и грустно улыбнулся жене, подошел к ней ближе и одобрительно положил руку на плечо:

– Знаешь, Сесиль, мне кажется, ты лучший рассказчик, чем я. Расскажи девочке о наших планах.

Он снова отсел в зачехленное кресло с трубкой, а Марианна и Сесиль остались за столом.

– Знаешь, Мирри, наверное, надо было бы рассказать тебе обо всем раньше… – Начала Сесиль, но отец так сильно и деланно кашлянул, что она вынуждена была прерваться, чтобы подобрать слова, – ты, наверное, заметила, что этот год был не совсем таким, как предыдущие…

Марианна кивнула. Интуиция ей подсказывала, что отец не дает маме сказать чего-то главного.

– Это связано, – Сесиль тяжело выбирала слова, – с далеким прошлым, с тем временем, когда мы еще не встретились с твоим отцом. В общем– то никто не думал, что это может как– то напомнить о себе сейчас. Мы едем к бабушке, и как сложатся дальнейшие обстоятельства, мы пока не знаем. Но нам бы хотелось, чтобы о нашем отъезде почти никто не знал. Во Францию в ближайшее время мы, наверное, не вернемся…

Сесиль замолчала и посмотрела на мужа. Он одобрительно кивнул. Марианна поняла, что пока больше узнать ей ничего не удастся. Она машинально встала и обняла мать и отца.

«Значит, бегство!» – Подумала девушка.

«Зачем и от кого или чего они пытаются ее оградить? Гораздо лучше и проще было бы знать истинную причину происходящего. От кого они прячутся?».

Но вопреки своим мыслям Марианна решила приободрить родителей:

– Все должно быть хорошо! – Сказала она.

– Не теперь! – Лицо Эжена Д Мара стало вдруг суровым, а тело напряглось, как тело зверя, почувствовавшего скрытую угрозу и готовящегося к прыжку:

– Разговор был кстати! – Резко сказал он, вставая, – боюсь, уходить нам надо будет прямо сейчас. Поторопитесь. Жду вас у лестницы на мансарду. Времени на сборы не более получаса!

Он поднялся со своего места и продолжил размышления вслух:

– Хотя если подумать логично, у нас не так много вариантов. От медведя убежать невозможно, надо выиграть схватку с ним…

Сесиль обреченно посмотрела на мужа, склонила голову и стала подниматься наверх. Она думала совсем по-другому.

Меньше, чем через полчаса Марианна стояла у выхода на мансардный этаж с небольшим кожаным саквояжем, имеющихся у них с мамой ценностей и частью отцовского багажа – медицинскими инструментами. Мама тоже была переодета мужчиной, она несла сумку с самым необходимым. Подошел отец. Из-под его куртки выглядывали рукоятки мушкетонов. Он поймал вопросительные, тревожные взгляды женщин и постарался их успокоить:

– Надеюсь, не пригодятся, – сказал Эжен Д Мар, – однако, лучше быть во всеоружии! – Он постарался приободрить улыбкой своих дам.

Затем отец дал по небольшому охотничьему ножу каждой, и Марианна, и Сесиль умело спрятали их за голенища своих сапог. Временные постояльцы дома бабушки Маргариты Д Мар под Малагой каждое лето учили Марианну пользоваться разным оружием, каким владели сами, и теперь это могло ей сослужить хорошую службу. А в метании ножей она превзошла даже отца.

– Пойдемте. Старайтесь не шуметь! – Скомандовал Эжен Д Мар.

Они вышли на крышу. Было видно, что он продумал этот отход. Сверху Марианна увидела, что у парадной двери распластался человек. Казалось, что он сильно пьян. Со стороны внутреннего двора доносился легкий шорох. По спине Марианны пробежал холодок. Они почти бесшумно миновали несколько крыш. С одной из них они спустились по лестнице, оставленной чьей – то заботливой рукой. Стало совсем темно. Мать схватила ее за запястье, и они почти провалились в бесформенную черную дыру. Марианна споткнулась, расшибла колено, но сумела сдержать крик и лишь сильнее стиснула ручку саквояжа. Они двигались в сырой темноте почти на ощупь, и через какое-то время почувствовали дуновение свежего воздуха. Тьма расступилась между стенами заброшенного портового дока. Порт гудел, несмотря на поздний вечер.

– За мной. Спокойно! – Снова скомандовал отец. Они шли, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания.

В голове у Марианны не было мыслей. Она стала большой дикой кошкой, уходящей от опасности. Девушка слушала звуки, она слышала ночь и биение сердец – свое, отца, матери и вдруг еще такой маленький стук – рядом с мамой. Однажды она уже видела, как ее подруга Колетт в пансионе опрокинет на себя стакан с кипятком еще до того, как та вошла в комнату. И было еще кое-что, что она старалась не помнить, не запоминать, не чувствовать. Она объяснила это как-то бабушке. И та сказала, что это или пройдет, или она поймет, как этим пользоваться.

Марианна корила себя, почему она ничего не чувствовала до этого – ни бегства, ни этих сборов, ни какой-то тайны. Как будто у нее были завязаны глаза и уши.

Стоп. «Тук – тук – тук» – стучало чье-то сердце. Она непроизвольно дотронулась до плеча матери:

– Жан! – Сказала Марианна, осознав, что их уже четверо. Это был неподходящий момент, но Сесиль обернулась, посмотрела дочери в глаза, все поняла и обняла ее.

– Быстрее, что вы там! – Прикрикнул Эжен на замешкавшихся спутниц.

Наконец они добрались до большой рыбацкой барки, на которой их встретил крестный Марианны, друг и компаньон ее отца.

– Я не ждал вас так рано! – Немного ехидно улыбнулся Жоффруа Де Пеньяк, поцеловал Сесиль руку и обнял Марианну. Он был действительно счастлив видеть жену и дочь своего друга целыми и невредимыми, но ироничный характер давал о себе знать всегда.

– Лучше, если бы мы были здесь еще вчера! – С досадой ответила Сесиль, игнорируя шутливые нотки в его голосе. Де Пеньяк согласно кивнул, он был точно такого же мнения.

Эжен промолчал. Он не мог сказать, почему откладывал отъезд до последнего, проявляя непозволительную беспечность, и вот, ему пришлось предусмотреть и такой вариант с бегством по ночным крышам Парижа.

– Они были уже у дома, когда мы уходили. – Сдержанно сказал отец, выделяя голосом слово «они».

– Полагаю, все думали, что вас там давно уже нет. Вы же сидели тихо, как мышки? – снова с некоторым сарказмом сыронизировал Де Пеньяк.

– Не знаю… – Бесстрастно ответил Эжен. В его карих глазах уже горел другой, черный огонь. Он был охвачен новой идеей:

– Мне надо вернуться, и кое-что посмотреть. – В его голову внезапно пришла одна шальная мысль, от дерзости которой у него поднялось настроение.

– Не вижу смысла, Эжен. Подумай головой! Мы и так слишком сильно рискуем! – Попытался его отговорить крестный Марианны.

Эжен Д Мар отрицательно покачал головой и махнул рукой в сторону.

Жоффруа Де Пеньяк очень часто не понимал такого неоправданного безрассудства своего друга:

– Ну, уж если ты так решил, возьми Тьяго, он изворотливый и сильный, просто бестия! Но я лучше бы снялся с якоря и незамедлительно отправился в путь! Зачем тебе это?! Вопрос решенный! – Постарался удержать он его от рискованного шага.

– Я кое-что забыл! – Слукавил Эжен, – я должен вернуться!

– Я знаю, что ты врешь! – Отрезал Де Пеньяк теряя терпение.

– Пусть так. Я догоню вас в Гавре. Будь готов к отплытию, как только я ступлю на палубу!

И Эжен ДМар растворился в темноте ночи. А за ним бесшумно последовал гигант Тьяго, телохранитель и «правая рука» Жоффруа Де Пеньяка.

Сесиль Д Мар стала белее белого. Она попыталась что-то сказать, но слова растаяли, не успев сорваться с губ. Тело ее обмякло, в глазах стало темно, и она потеряла сознание. Жоффруа вовремя подхватил жену друга на руки и крикнул матросам:

– Эй, парни, чего стоите, встречайте гостей! Отчаливаем! Живо!

Шаланда почти бесшумно снялась с якоря и поплыла вниз по течению, где в нескольких днях пути на причале в Руане их ждала красавица «Голубка», торговый фрегат, принадлежащий крестному. Для Марианны это было несколько удивительно, потому что последние несколько лет в Малагу они отправлялись из Марселя, а до Марселя четыре-пять дней, а при хорошей погоде и того меньше, проделывали в карете. Потом еще неделя и при попутном ветре и отсутствии шторма они были у бабушки. «Почему из Гавра?» – Вертелся вопрос у девушки в голове.

– Нам в Гавре надо забрать груз, – будто прочитав ее мысли сказал Жоффруа Де Пеньяк, – добрый крюк, надо сказать, до Малаги. Но в Малаге надо забрать еще один груз, а потом уже мы пойдем к берегам Новой Франции.

Марианна не знала, что как запасной вариант в Марселе их ждал корвет «Быстрый». По договоренности с капитаном, если в течение недели они не поднимались на борт, «Быстрый» снимался с якоря и шел, наполнив трюмы товаром, пресной водой и провизией своим курсом в порт Малаги.

Сесиль начала приходить в себя.

– Ну, вот и чудно! – Сказал Де Пеньяк, растирая ей ладони. – Теперь главное побыстрее добраться до «Голубки».

Речная сырость и ночной холод начали давать о себе знать, и женщины поплотнее укутались в одеяла и пледы, которые заботливой рукой были припасены в барке. Сесиль Д Мар, по-прежнему была белее белого, а в глазах застыли тревога и досада. Де Пеньяку очень хотелось ее приободрить и успокоить, хотя ситуация и ему представлялась из рук вон негодящей:

– Он будет в Гавре раньше нас! – Жоффруа приобнял Сесиль и дружески похлопал по плечу, – вот увидишь!

Сесиль снова промолчала. Она не находила слов, чтобы оправдать поведение мужа. Мадам Д Мар видела, насколько зол на него сам Де Пеньяк, и как тяжело дается ему эта наигранная беззаботность. Она в ответ кивнула головой и искренне поблагодарила за заботу, уютнее устраиваясь на своем месте, ведь все, что было им необходимо, всегда оказывалось у них под рукой. Страшно подумать, что бы они делали без рассудительного крестного Марианны?!

«В конце концов», – подумала Сесиль, – «надо позаботиться о Марианне, себе и еще нерожденном малыше».

Сколько лет после рождения Марианны у них с Эженом не было детей, и вот только теперь, с началом всей этой кутерьмы, она поняла, что в ней затеплилась новая жизнь. Она не стала говорить пока об этом Эжену, хотя еще немного, и, пожалуй, он обо всем догадается сам, если обратит на нее хоть немного внимания, потому что складки платья уже скоро не смогут скрыть ее округлившийся живот. Кроме того, это никак не изменило бы ситуации. Больше всего она боялась, что может потерять это крохотное существо в каретной тряске до Марселя, но господин случай привел их к водному пути. Видение Марианны, вселило в ее сердце надежду, о том, что все будет хорошо. Маргарита, ее свекровь, еще прошлым летом сказала ей, что у девочки появляется особый дар и что не стоит пока заострять на этом внимание. Жаль, что у Эжена нет этого дара! Сесиль слишком досадовала на него и в то же время была зла на себя. Сколько лет она шла у него на поводу! С другой стороны, повлиять на него было делом крайне сложным, если не сказать почти невозможным. Она тысячу раз говорила, что им не надо жить в Париже. Она полностью поддерживала его друга, Жоффруа Де Пеньяка, семья которого жила в Новой Франции. Часть серебряных рудников принадлежала им, и они прекрасно могли бы жить там и чувствовать себя в большей безопасности. Или хотя бы в Малаге, где прекрасный, в отличие от Парижа, климат. Она отлично ладила со своей свекровью, Маргаритой Д Мар, считая ее своей второй матерью. Ах, если бы все было так, как она думала! Погруженная в свои мысли, Сесиль незаметно задремала. Темные воды Сены несли их в Руан.

Марианна, напротив, долго не могла уснуть. Она повернулась на бок и сделала вид, что спит. Девушка надеялась узнать что-нибудь новое из разговора Жоффруа Де Пеньяка с матросами. Но кроме обычных распоряжений ничего не последовало. А вскоре и он сам, скорее всего, задремал на другом конце барки, потому что разговоры стихли, и стал слышен лишь плеск воды.

Что бы немного успокоится, она попыталась вспомнить события последнего года и попробовать дать самой себе ответы на свои же вопросы, которые пока оставались без вразумительных ответов.

Когда отец в конце февраля приехал к ним в Париж, Марианне начало казаться, что мир обретает новые, свежие краски. Это было приятно, но неожиданно и рано для него – обычно он приезжал в середине апреля – начале мая, чаще всего на Пасху.

Голубое небо, теплые лучи солнца на коже, тающий снег. Ничто не предвещало надвигающейся бури. «До свидания, пансион мадам Буарон!» – весело кричала Марианна, выглядывая из окна кареты. Она еще не знала, что, наверное, детство закончилось, и с отъездом из Парижа жизнь ее изменится теперь уже навсегда.

Чувство безмятежности и счастья, прибывавшие с Марианной в течение первой недели приезда отца, стало постепенно блекнуть. Последовала та самая череда событий, которая привела их на рыбацкую барку, плывущую в Руан. Марианне стало обидно и грустно. Более всего ее тревожила неизвестность. Губы ее вдруг дрогнули, и с ресниц скатилась скупая слеза. Но она быстро взяла себя в руки, и чтобы не расстраиваться, опять предалась воспоминаниям.

Пансион мадам Буарон был заведением для дочерей буржуа и обедневших дворян. Дни в пансионе были похожи один на другой, стоялый воздух пах пудрой и влагой старых, только что вымытых полов.

Что должна знать добропорядочная девушка? Как правильно вести дом и заниматься хозяйством, а для этого надо уметь читать, писать, и еще лучше считать. Как правильно стирать белье. Сколько раз в год должна быть генеральная уборка, как правильно чистить серебро. Из каких тканей, что надлежит шить, и как можно это сделать экономнее. Как составлять меню семьи с минимумом затрат бюджета, как правильно накрывается стол в зависимости от ранга гостей и случая, какие к чему уместны вина, когда и с чем подаются кофе и чай. Как правильно сделать заготовки на зиму. Давались элементарные навыки кройки, шитья и кулинарии. Кроме того, девочек учили, как поддержать беседу, как танцевать модные танцы, музицировать, петь, знать немного литературу и поэзию. И, безусловно, занятия по нравственному облику и религии. Еще была география и астрономия, которая была интересна, наверное, только одной Марианне, но в неделю было не больше одного урока по одной из этой дисциплин, поэтому остальные барышни не слишком утомлялись.

В пансионе была неплохая библиотека. Марианна брала книги по географии, астрономии, ботанике и даже медицине. Как-то она нашла там книгу по строительству и столярному делу и прочла от скуки, и теперь проезжая или проходя мимо стройки ей было любопытно наблюдать некоторые детали. Она вспоминала, как чинили палубу на «Голубке» и сочла, что правильно, почти как в той книжке. Для нее в пансионе была скука скучная. Хотя ее подруги Колетт и Женевьева, не давали скучать там никому. Они то и дело придумывали всякие милые и не очень шалости, но за хорошую доплату родительниц это сходило им с рук. Но, во всяком случае, их проделки были не злые, в отличие от других.

Одна из учениц, дочь судьи, в отместку за розыгрыш, подстроила так, что Колетт обожгла руку. Какая же эта Элоди вредная! Тем не менее, несмотря на минорную ноту эпизода, нарисованного ее памятью, Марианна невольно улыбнулась при мысли о красотке Колетт и «хомячке» – Женевьеве. У них обеих, как и у большинства девочек в пансионе на уме были наряды и всякая ерунда. Колетт, которой в декабре исполнилось восемнадцать лет, мать уже готовила «к большому выходу». Мать Колетт, была дорогой содержанкой, и в этом сезоне планировала «перевесить» милую Колетт, на чью-нибудь более обеспеченную шею. Девушка была свежа, хороша, неглупа и обладала веселым характером, что было тоже замечательно. Саму Колетт это не смущало, единственно чего она никак не хотела, так что бы это был старый паучище. Но мать ее заверила, что в возрасте Колетт с ее красотой и умом она выберет себе кого захочет. И они болтали про всякие дамские ухищрения и глупости с Женевьевой.

Женевьева была ровесницей Марианны. Марианне семнадцать лет исполнялось в начале марта, а Женевьеве должно было исполниться только в конце августа. Мать Женевьевы была держательницей одного из дорогих и известных борделей в Париже – «Королева ночи». Но дочь приобщать к своему ремеслу она не спешила, и вообще у нее были немного другие планы по поводу Женевьевы. Честно говоря, ей совсем не хотелось такой судьбы для дочери. Внешность девушки была довольно заурядной, что немного расстраивало ее родительницу, но красивая прическа и модное платье делает из дурнушки если не красавицу, то милашку однозначно! У Женевьевы был старший брат, Полен. Между Женевьевой и Поленом была достаточно большая разница в возрасте – двенадцать лет, он-то и помогал матери во всех делах. Ему же она и хотела передать бразды правления. Женевьеву же они хотели выгодно выдать замуж за буржуа. Но пока нужных кандидатов на примете не было. Хотя своими формами Женевьева была куда виднее Колетт. И виднее всех в пансионе, и даже, наверное, превосходила мадам Буарон. По этому поводу матери Колетт и Женевьевы всегда пикировались:

– Не передержи свою плюшку, а то тесто и так переподнялось.

– Посмотри на свое пироженце, не залежится ли из-за этого в булочной старый круассан?

– На каждую выпечку свой любитель, милая, уж кто-кто, а держательница буфета со сладостями должна знать!

Почему Марианна сдружилась именно с Колетт и Женевьевой – сложно было сказать. Они были веселые. Дочери торговцев и судей были слишком чопорны и скучны, и может быть, даже глупы. Надменные обедневшие дворянки, презрительно дувшие губки, державшиеся своей стайкой, ее тоже отталкивали, не смотря на фамилию Д Мар, возможно из-за экзотической и необычной внешности девушки. Но Марианна не любила хандрить, не была ханжой или занудой. Поэтому с этими двумя девушками ей было комфортно и весело. При этом они опекали ее как младшую и бестолковую сестру, которая не знает, что в жизни почем. Скорее всего, так оно и было.

Почему отец определил ее именно в пансион мадам Буарон? Возможно, это был случайный выбор. Мама, мадам Сесиль, была против. Ее бы воля, она жила бы в их имении, в Оверни или в Канаде, в Квебеке. У дочки была бы гувернантка. Ей очень хотелось этой идиллии, покоя, тишины. А так за все время, что Марианна себя помнила, она была в Оверни два раза и особенных воспоминаний эти поездки ей не оставили. Может быть, это просто была осень? Может, она была еще мала? К чему все это, если она снова едет к бабушке! К бабушке, на прекрасном фрегате «Голубка» … не считая всех обстоятельств…

Ее отец, Эжен ДМар, был из семьи обедневших дворян и занимался коммерцией вместе со своим другом, компаньоном и крестным Марианны мсье Де Пеньяком. Одним из его больших увлечений была медицина, и как казалось девочке, это занятие увлекало его намного больше, чем торговля. Он всегда поставлял травы, минералы и какие-то снадобья, а также необходимые лекарственные ингредиенты для большей половины лекарей Парижа. Марианна не могла понять одного, почему он заставляет маму служить камеристкой «сто первой» фрейлины во дворце. Мама терпеть не могла всего этого, но отец видел в этом отблески дворянства и «силу титула». Его жена служит во дворце.

В данном случае, он намеренно выхлопотал ей место камеристки фрейлины именно при дворе королевы Марии Лещинской. Сесиль Д Мар была во дворце, и в тоже время, в безопасности «от всей этой безнравственности». Сама она печально шутила по этому поводу. Единственным объяснением положению своей матери Марианна находила выгодные контракты, которыми регулярно обеспечивалась их торговая компания. Правда, последний год отец наконец-то положил конец маминым мучениям. И, как показалось Марианне, не по доброй воле. Всю осень и зиму мама провела дома, занимаясь какими – то поручениями отца.

Как встретились ее родители? Достаточно необычно. Как ей рассказывали, отец выкупил Сесиль на рынке Марокко, когда ей едва исполнилось семнадцать. Столько, сколько сейчас было Марианне. Так случилось, что отца Сесиль направили прокурором в Новый Свет, до которого, к сожалению, он не доплыл. Их корабль потерпел крушение в сильный шторм, а выживших волею судеб подобрали пираты. Судьбу своей семьи Сесиль не знала. На пиратском судне среди уцелевших ее родных не было. Она знала только одно, что своему спасению она обязана Эжену и Господу Богу. Сесиль никогда не рассказывала, никаких подробностей. Только однажды Марианна случайно подслушала обрывок разговора между мамой и бабушкой, они вспоминали какую-то Морган и дядю Жофруа де Пеньяка, папиного друга, владельца торговых судов, но стоило им заметить приближение Марианны, как они сразу сменили тему.

Роды у матушки были очень тяжелыми, поэтому у Мирри не было ни сестер, ни братьев. Бабушка всегда говорила, что организм Сесиль когда-нибудь восстановится и может быть, у Эжена родится еще сын или дочь. Бабушка Марго, всегда старалась сгладить углы и надеялась на лучшее. Отец, как и большинство мужчин, очень хотел сына. Тем более, что у крестного, Жоффруа Де Пеньяка, было двое сыновей. Поэтому Марианна умела метать ножи, стрелять, плавать, лазить по деревьям и даже ставить паруса. В прошлую поездку по дороге к бабушке и обратно он даже немного рассказал ей о судовождении, хотя за штурвал она держалась с тех пор, как первый раз взошла на борт «Голубки».

Воспоминания и плеск воды успокаивающе действовали на девушку, и Марианна не заметила, как, наконец, провалилась в глубокий сон усталости.

Утро было немного пасмурным, но дождя не было. Дул резкий ветер. Стало значительно прохладнее, что не могло не радовать путешественников. Марианна проснулась с желанием, что бы они были уже в Руане, но, этого как бывает в реальности, не случилось. Река несла их быстрее и быстрее, усиливая бортовую качку. Девушка видела, что мать чувствует себя ужасно. Приступы дурноты следовали один за другим, и попытки улучшить ее состояние, к сожалению, ни к чему не приводили. К полудню Жоффруа Де Пеньяк сжалился над бедной Сесиль и причалил к берегу. Внезапно напавшая «морская болезнь» на жену его друга была очень некстати, потому что они и так задержались в порту Парижа дольше, чем планировали по неведомым причинам Эжена Д Мара, и теперь была дорога каждая минута.

К берегу они пристали в безлюдной местности, чтобы избежать ненужных вопросов и непредсказуемых встреч. Через полчаса с ними поравнялась товарная барка, плывущая в Париж, но, к счастью, на них никто не обратил внимания.

Пребывание на твердой земле немного улучшило ситуацию: Сесиль перестало так отчаянно тошнить, и она смогла выпить хотя бы немного воды. Марианна, пользуясь передышкой, решила приготовить легкое снотворное, из запасов саквояжа своего отца. Жоффруа Де Пеньяк не торопил ее. Конечно, и он, и команда могли бы наплевать на страдания молодой женщины. Они повидали и не такое. Но обаяние, ум, кротость и утонченная красота Сесиль не позволяла относиться к ней без уважения. И к тому же, капитан никогда не позволил бы себе равнодушно взирать на болезненное состояние любой женщины, не говоря уж о жене друга и матери своей любимой крестницы, тем более, он уже начал понимать, с чем связано ее отвратительное самочувствие.

Крестный Марианны неторопливо прохаживался по берегу и гнал от себя тревожные мысли. Интуиция подсказывала ему, что надо быть начеку. Нехорошее предчувствие не покидало Де Пеньяка еще со вчерашнего вечера, но он старался гнать от себя тяжелые размышления и не показывать беспокойства перед командой. Однако расположение его духа с каждым часом становилось все мрачнее и мрачнее.

Как только снадобье было готово, они снова тронулись в путь. Сесиль Д Мар стало немного лучше, лекарство минута за минутой стало оказывать свое действие, и она потихоньку задремала. Марианна примостилась рядом с матерью и погрузилась в свои мысли.

Несмотря на всю драматичность сложившейся ситуации, девушка была рада снова поехать к бабушке, встретиться с командой «Голубки», своей «нянькой» Харпером и… Де Пеньяком младшим. Мысль о том, что Гийом Де Пеньяк посмотрит на нее своими зелеными глазами и улыбнется ей, грела сердце. Обычно Гийом не обращал на нее внимания, или относился как «к своему парню». Поэтому Марианна очень надеялась, что он придет к ним на обед, если «Голубка» постоит пару дней на рейде у Малаги. И тогда она оденет розовое платье с милым белым кружевом по вырезу, и постарается так затянуть корсет, что бы в вырезе появились такие же округлости как у Колетт… И, может быть, тогда он посмотрит на нее по-другому?! Нет, нет нет! Она и так хороша – сама по себе! Марианна всегда начинала злиться на себя за такие мысли. Не пристало ей об этом думать, глупо уподобляться этим курицам из курятника. Уж на дурочку Гийом Де Пеньяк точно не обратит внимания, да еще может и посмеяться! Не стоит думать о Гийоме! Марианна стала вспоминать о бабушке, Маргарите Д Мар.

Бабушка Марго, как ее называла Марианна, жила уединенно недалеко от Малаги, выращивала целебные травы, помогала больным, вела хозяйство и внучка почти каждое лето оставалась у нее до осени. Это было счастливое время. Очень часто бабушка давала приют выздоравливающим матросам с торговых судов папиного друга мсье Де Пеньяка или людям, выкупленным ими из рабства. Она была небольшого роста, сухопарой, с темной смуглой, почти коричневой загорелой кожей, большими иссиня черными глазами, такими же большими и бездонными, как и у внучки. И если Маргарита Д Мар закрывала волосы, то казалась гораздо моложе, потому что было не видно ее совершенно белых, седых волос, которые выбивались жесткими колечками из любой прически или из-под косынки. Она рано овдовела, но внутренний крепкий стержень не дал ей согнуться, уйти в себя, и она стала заниматься различными делами, помогать другим людям. Вся окрестность знала ее как хорошую травницу и повитуху. Ее очень уважали. Бывали дни, когда бабушка целый день принимала больных, а потом ехала принимать роды. Иногда она брала Марианну с собой. А когда она собирала травы или варила сборы и делала мази, внучка всегда была рядом. Поэтому, когда Колетт ошпарила руку кипятком в пансионе, Марианна легко смогла ей помочь и кисть зажила почти без дефекта. А теперь она сама приготовила снотворное для матери.

Убаюканная воспоминаниями и качкой судна Марианна почти что задремала.

Вдруг сквозь сон она вздрогнула, и большая черная кошка внутри нее неожиданно проснулась и выгнула спину.

Девушка инстинктивно приподнялась, и посмотрела назад. Небольшая шаланда на веслах нагоняла их. Взгляд крестного был устремлен туда же. Команда шаланды выглядела весьма недружелюбно, судя по видимому вооружению, если не сказать устрашающе. Было очевидно, что это погоня.

Плохие предчувствия Де Пеньяка оправдывались.

– В ружье! – Скомандовал он матросам.

– На дно! – Гаркнул крестный на Марианну и Сесиль. Женщины распластались на дне барки.

– Подпустим их немного ближе! – Снова скомандовал Де Пеньяк. Прозвучал первый выстрел. Затем с некоторым интервалом второй, ответный.

Марианна, никогда не бывавшая в подобных переделках, по наитию достала из-за голенища свой охотничий нож. Какая-то внутренняя пружина сжалась внутри нее и готова была выпрямиться с неистовой силой в необходимую минуту. Ее черная пантера внутри приготовилась к схватке. Страха не было.

Сесиль растерянно смотрела на дочь. Сознание ее было еще затуманено действием снотворного. В ее сапфирово-синих глазах застыл немой, парализующий страх. Она была испугана и беспомощна.

После двухминутной тишины завязалась перестрелка. Плеск весел атакующего судна становился все ближе и ближе. Марианна приподнялась и незаметно выглянула, чтобы посмотреть в сторону нападавших. Один из них решил атаковать с тыла, заходя вплавь с борта Марианны. Девушка оглянулась, захотела позвать на помощь, но шаланда брала их на абордаж. Она поняла, что никто не поможет им с мамой, просто не успеет. Крестный сдерживал удар бандитов. Что же делать? Ее внутренняя пружина «выстрелила» и решение пришло само собой. Как только рука противника дотянулась до их борта, и мужчина попытался подтянуться, Марианна со скоростью и ловкостью дикой кошки перегнулась через борт и вонзила нож по самую рукоятку в горло нападавшему. Страха не было, была ярость и желание выжить. Рука бандита сорвалась с борта, и мужчина стал уходить на дно. Разглядеть его она не успела. Марианна дернула нож на себя, но он так глубоко вошел в шею противника, что она в бессилии выпустила рукоятку. За какие-то секунды все было кончено. Она обернулась к застывшей в ужасе матери и вытащила из-за голенища ее сапога еще один нож.

На их барке шла рукопашная. Еще чуть– чуть и они, наверное, перевернутся.

Девушка, как умела, пыталась оценить ситуацию. Краем глаза Марианна увидела, что с соседнего судна в них целится фигура в темном камзоле. «Наверное, это конец!» – Пронеслось в ее голове. Но первый выстрел (хвала небесам!) дал осечку. Надо не допустить второго! Марианна на секунду прицелилась и метнула нож. Противник заколебался и упал в воду. Обороняться больше было не чем.

– В воду! – Закричала она матери. – В воду, к берегу!

Сесиль и Марианна поняли друг друга с полуслова. Они быстро обе прыгнули за борт. Вода была теплой, и они поплыли к берегу, благо он был недалеко. Мать и дочь притаились в прибрежных камышах, с отчаяньем и надеждой наблюдая за рукопашной схваткой на барке. Марианна огляделась вокруг и поняла, что опасности для них с матерью больше пока нет. Они спаслись. Сердце ее гулко стучало, комок подступил к горлу, но глаза ее остались абсолютно сухими. Дикая кошка внутри нее отряхнула шерсть, вылизала лапу и растворилась.

Бой, наконец, кончился. Дядя Жоффруа устало оттолкнул вражескую шаланду с бездыханными телами, не ушедших во время стычки ко дну, и ее понесло вниз по течению. Из команды остались только крестный и трое матросов. Они спрыгнули за борт, взялись за швартов и вплавь потянули барку к берегу. Сесиль и Марианна вышли им навстречу из своего укрытия. Выбравшись на берег, Жоффруа де Пеньяк тяжело выдохнул:

– Славно повеселились… Залатаем корыто и снова в путь. Я рад, что вы целы!

Оставшиеся в живых матросы обессиленно повалились на влажный прибрежный песок, чтобы перевести дыхание. Через какое-то время Де Пеньяк роздал всем команды, и каждый из последних сил стал выполнять свое задание. Никто не проронил ни слова, до того момента пока все не собрались у костра просушить одежду. Стемнело.

– Навряд ли кто-то нападет еще раз. – Резюмировал крестный Марианны, когда все грелись у теплого огня. Потом Жоффруа Де Пеньяк достал фляжку с ромом, и они помянули павших в этом бою товарищей. Он сам встал до утра на часы, давая отдохнуть уцелевшей команде и спутницам.

Шок от случившегося у Марианны прошел. Слезы душили ее, но она сдерживала их изо всех сил, чтобы не пугать маму и не показать слабины перед крестным и командой. Сознание на медленной скорости прокручивало события этого дня. Это было так страшно! Она убила двух человек. Даже если ранила – это уже не имело значения. Они с мамой живы! Это главное! Но кто же были эти бандиты, и чья безжалостная рука послала их за ними в погоню? Никто не торопился давать ей ответы на ее вопросы, тем более, те, которые она так и не решилась задать.

Марианна и Сесиль, как и остальные, были немногословны с момента высадки на берег. Они смотрели друг на друга и уже знали, что они сказали бы друг другу. Слова были лишними. Глаза Сесиль были полными слез. Еще минута и она, наверное, разрыдалась бы. Мать обняла дочь и уткнулась лицом в ее плечо, что бы скрыть свои чувства от остальных.

Крестный похвалил девушку за смелость: «Вся в отца!».

Марианна понимала, что сегодня она спасла их с мамой и еще не рожденным братом. Именно в этот момент она стала другой, взрослой Марианной, которая сама принимает решения и теперь сможет постоять за себя и свою семью, и ее мир никогда уже не будет уже прежним. Девушка перешагнула ту невидимую линию, которая меняет бытие и сознание. Она в один день стала той, которой ей суждено было стать.

Марианна удивилась внезапному появлению в своем сознании черной пантеры в минуту опасности, которая вела ее вчера ночью по крышам Парижа, а теперь не дала погибнуть в этой переделке. Но рассуждения она отложила на потом. Костер почти догорел, и все стали устраиваться на ночлег. Усталость брала свое. Вскоре женщины и уцелевшая команда забылись глубоким тяжелым сном.

Утром их разбудил Жоффруа Де Пеньяк. Они снова тронулись в путь. Нельзя было терять время. Сесиль приняла успокаивающую настойку, которую накануне приготовила ее дочь, чтобы не страдать «морской болезнью», и весь оставшийся путь проделала практически в полусне, чего нельзя было сказать о Марианне, которая чем могла, помогала уцелевшей команде и крестному. Измотанные, но невредимые, спустя два дня они поднялись на борт торгового судна «Голубка», стоявшего в порту Руана.