ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Молитва
Христос и Бог! Я жажду чудаТеперь, сейчас, в начале дня!О, дай мне умереть, покудаВся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:– «Терпи, еще не кончен срок».Ты сам мне подал – слишком много!Я жажду сразу – всех дорог!
Всего хочу: с душой цыганаИдти под песни на разбой,За всех страдать под звук органаИ амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,Вести детей вперед, сквозь тень…Чтоб был легендой – день вчерашний,Чтоб был безумьем – каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,Моя душа мгновений след…Ты дал мне детство – лучше сказкиИ дай мне смерть в семнадцать лет!
Таруса, 26 сентября 1909
Следующей
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, –О, лишь люби, люби его нежнее!Как мальчика баюкай на груди,Не забывай, что ласки сон нужнее,И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности научатТебя печаль его и нежный взор.Будь вечно с ним: его сомненья мучат,Коснись его движением сестер.Но если сны безгрешностью наскучат,Сумей зажечь чудовищный костер!
Ни с кем кивком не обменяйся смело,В себе тоску о прошлом усыпи.Будь той ему, кем быть я не посмела:Его мечты боязнью не сгуби!Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!
Мука и мука
– «Все перемелется, будет мукой!»Люди утешены этой наукой.Станет мукою, что было тоской?Нет, лучше му́кой!
Люди, поверьте: мы живы тоской!Только в тоске мы победны над скукой.Все перемелется? Будет мукой?Нет, лучше му́кой!
Декабрь и январь
В декабре на заре было счастье,Длилось – миг.Настоящее, первое счастьеНе из книг!
В январе на заре было горе,Длилось – час.Настоящее, горькое гореВ первый раз!
Обреченная
Бледные ручки коснулись рояляМедленно, словно без сил.Звуки запели, томленьем печаля.Кто твои думы смутил,Бледная девушка, там, у рояля?
Тот, кто следит за тобой,– Словно акула за маленькой рыбкой –Он твоей будет судьбой!И не о добром он мыслит с улыбкой,Тот, кто стоит за тобой.
С радостным видом хлопочут родные:Дочка – невеста! Их дочь!Если и снились ей грезы иные, –Грезы развеются в ночь!С радостным видом хлопочут родные.
Светлая церковь, кольцо,Шум, поздравления, с образом мальчик…Девушка скрыла лицо,Смотрит с тоскою на узенький пальчик,Где загорится кольцо.
От четырех до семи
В сердце, как в зеркале, тень,Скучно одной – и с людьми…Медленно тянется деньОт четырех до семи!К людям не надо – солгут,В сумерках каждый жесток.Хочется плакать мне. В жгутПальцы скрутили платок.Если обидишь – прощу,Только меня не томи!– Я бесконечно грущуОт четырех до семи.
«Не гони мою память! Лазурны края…»
Не гони мою память! Лазурны края,Где встречалось мечтание наше.Будь правдивым: не скоро с такою, как я,Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.
Все не нашею волей разрушено. Пусть! –Сладок вздох об утраченном рае!Весь ты – майский! Тебе моя майская грусть.Все твое, что пригрезится в мае.
Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,Где на правду я правдой отвечу;Каждый вечер по легким и зыбким мостамМы выходим друг другу навстречу.
Чуть завижу знакомый вдали силуэт, –Бьется сердце то чаще, то реже…Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!И глаза твои, грустные, те же.
Это грезы. Обоим нам ночь дорога,Все преграды рушащая смело.Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,Образ той, что солгать не сумела.
И когда он возникнет в вечерней тениПод призывы былого напева,Ты минувшему счастью с улыбкой кивниИ ушедшую вспомни без гнева.
Франкфуртская песенка
Мы оба любили, как дети,Дразня, испытуя, играя,Но кто-то недобрые сетиРасставил, улыбку тая, –И вот мы у пристани оба,Не ведав желанного рая,Но знай, что без слов и до гробаЯ сердцем пребуду – твоя.
Ты все мне поведал – так рано!Я все разгадала – так поздно!В сердцах наших вечная рана,В глазах молчаливый вопрос,Земная пустыня бескрайна,Высокое небо беззвездно,Подслушана нежная тайна,И властен навеки мороз.
Я буду беседовать с тенью!Мой милый, забыть нету мочи!Твой образ недвижен под сеньюМоих опустившихся век…Темнеет… Захлопнули ставни,На всем приближение ночи…Люблю тебя, призрачно-давний,Тебя одного – и навек!
4–9 января 1910
Даме с камелиями
Все твой путь блестящей залой зла,Маргарита, осуждают смело.В чем вина твоя? Грешило тело!Душу ты – невинной сберегла.
Одному, другому, всем равно,Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.Этой горестной полуулыбкойТы оплакала себя давно.
Кто поймет? Рука поможет чья?Всех одно пленяет без изъятья!Вечно ждут раскрытые объятья,Вечно ждут: «Я жажду! Будь моя!»
День и ночь признаний лживых яд…День и ночь, и завтра вновь, и снова!Говорил красноречивей словаТемный взгляд твой, мученицы взгляд.
Все тесней проклятое кольцо,Мстит судьба богине полусветской…Нежный мальчик вдруг с улыбкой детскойЗаглянул тебе, грустя, в лицо…
О любовь! Спасает мир – она!В ней одно спасенье и защита.Все в любви. Спи с миром, Маргарита…Все в любви… Любила – спасена!
Баловство
В темной гостиной одиннадцать бьет.Что-то сегодня приснится?Мама-шалунья уснуть не дает!Эта мама совсем баловница!
Сдернет, смеясь, одеяло с плеча(Плакать смешно и стараться!),Дразнит, пугает, смешит, щекочаПолусонных сестрицу и братца.
Косу опять распустила плащом,Прыгает, точно не дама…Детям она не уступит ни в чем,Эта странная девочка-мама!
Скрыла сестренка в подушке лицо,Глубже ушла в одеяльце,Мальчик без счета целует кольцоЗолотое у мамы на пальце…
1910
Привет из вагона
Сильнее гул, как будто выше – зданья,В последний раз колеблется вагон,В последний раз… Мы едем… До свиданья,Мой зимний сон!
Мой зимний сон, мой сон до слез хороший,Я от тебя судьбой унесена.Так суждено! Не надо мне ни ношиВ пути, ни сна.
Под шум вагона сладко верить чудуИ к дальним дням, еще туманным, плыть.Мир так широк! Тебя в нем позабудуЯ, может быть?
Вагонный мрак как будто давит плечи,В окно струей вливается туман…Мой дальний друг, пойми – все эти речиСамообман!
Что новый край? Везде борьба со скукой,Все тот же смех и блестки тех же звезд,И там, как здесь, мне будет сладкой мукойТвой тихий жест.
9 июня 1910
Последнее слово
О, будь печальна, будь прекрасна,Храни в душе осенний сад!Пусть будет светел твой закат,Ты над зарей была не властна.
Такой, как ты, нельзя обидеть:Суровый звук – порвется нить!Не нам судить, не нам винить…Нельзя за тайну ненавидеть.
В стране несбывшихся гаданийЖивешь одна, от всех вдали.За счастье жалкое землиТы не отдашь своих страданий.
Ведь нашей жизни вся отрадаК бокалу прошлого прильнуть.Не знаем мы, где верный путь,И не судить, а плакать надо.
Плохое оправданье
Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!О тоска по утрам!
Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…Как влюбленность – старо!
Только ночью душе посылаются знаки оттуда,Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:Свет и чудо – враги!
Твой восторженный бред, светом розовых люстр золоченный,Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!Будет утром – мудрец, будет утром – холодный ученыйТот, кто ночью – поэт.
Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла яЛучший вечер отдать на терзанье январскому дню?Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,Только утро виню!
«И как прежде оне улыбались…»
И как прежде оне улыбались,Обожая изменчивый дым;И как прежде оне ошибались,Улыбаясь ошибкам своим;
И как прежде оне безустанноОтдавались нежданной волне.Но по-новому грустно и странноВечерами молчали оне.
Правда
Мир утомленный вздохнул от смятений,Розовый вечер струит забытье…Нас разлучили не люди, а тени,Мальчик мой, сердце мое!
Высятся стены, туманом одеты,Солнце без сил уронило копье…В мире вечернем мне холодно. Где ты,Мальчик мой, сердце мое?
Ты не услышишь. Надвинулись стены,Все потухает, сливается все…Не было, нет и не будет замены,Мальчик мой, сердце мое!
Москва, 27 августа 1910
Разные дети
Есть тихие дети. Дремать на плечеУ ласковой мамы им сладко и днем.Их слабые ручки не рвутся к свече, –Они не играют с огнем.
Есть дети – как искры: им пламя сродни.Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»Они своенравны (ведь искры они!)И смело хватают огонь.
Есть странные дети: в них дерзость и страх.Крестом потихоньку себя осеня,Подходят, не смеют, бледнеют в слезахИ плача бегут от огня.
Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:«Огня побоялась – так гибни во мгле!»Твои обвиненья мне сердце грызутИ душу пригнули к земле.
Есть странные дети: от страхов своихОни погибают в туманные дни.Им нету спасенья. Подумай о нихИ слишком меня не вини!
Ты душу надолго пригнул мне к земле…– Мой милый, был так беспощаден твой суд! –Но все же я сердцем твоя – и во мгле«За несколько светлых минут!»
Кроме любви
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все жеЛишь тебе указала в тени обожаемый лик.Было все в нашем сне на любовь не похоже:Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,Только мы – ты и я – принесли ему жалобный стих.Обожания нить нас сильнее связала,Чем влюбленность – других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши!Ты мне памятен будешь, как самая нежная нотаВ пробужденье души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме…(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!Все минуты свои я тобою наполнила, кромеСамой грустной – любви.
