Плач по Александру

Книга первая

«Предание гласит, что Петр на одре смерти жалел

о двух вещах: что не отмстил Турции за

Прутскую неудачу, а Хиве за убиение Бековича».

А.С. Пушкин. «История Петра».

«Пропал как Бекович».

Русская поговорка

Точка на карте

В небе над мрачным массивом скал взвились кудрявые облачка дыма, громыхнуло эхо. Крепостные пушки форта отсалютовали тремя залпами вставшему на рейде фрегату «Великий монарх» с русским царем на борту.

– Отваливайте, господа, с богом!

Камер-юнкер де Либуа, прибывший в Кале для согласования процедуры пребывания высокого гостя во Франции, уперся ногами в переборку, надвинул поглубже шляпу. Двенадцативесельная шлюпка взлетела на волну, рыскнула раз и другой носом, понеслась навстречу ветру.

– И-и раз! – выкрикивал на корме загребной офицер. – И-и два!

На палубе «Великого монарха» прибывших встречала вахтенная команда. Общими усилиями шлюпку принайтовили к борту. Де Либуа в сопровождении камергера царя генерал-адъютанта Павла Ягужинского спустился в трюм, шагнул в каюту.

Царь, высоченный, под потолок, сидел в распахнутом камзоле за столом. Лицо в испарине, парик сбился набок. Теснилась вокруг, глазела с интересом на пришельца пестро одетая свита.

– Добро пожаловать на землю французской короны, ваше императорское величество! – де Либуа отвесил глубокий поклон. – Согласно одобренного посланником вашего величества господином Куракиным плана высочайшего визита…

Извлек из-за пазухи бумагу, поднес к глазам.

– Будет, успеется, – остановил его монарх-великан. – Садись, камер-юнкер, выпей водки. Замерз, поди. После поговорим…

Насыщенный график путешествия во Францию весной и летом 1717 года, первый в канун завершения Северной войны, победитель шведов исполнял с видимым удовольствием. Осматривал по дороге из Кале в Париж дамбы и крепостные укрепления, посетил фабрику тонких сукон в Аббевиле. По прибытию поздним вечером 8 мая в столицу, переночевав (вместо приготовленных ему королевских покоев в Лувре) в Ледигиерской гостинице на улице Сарнез, в пять утра был уже на ногах, прогулялся в шлафроке по саду, отказался от приготовленного завтрака, съел кусок хлеба с редькой, запил двумя стаканами пива и отправился знакомиться с Парижем. Катался и гулял в обществе маршала Тессе по городу, осмотрел парк и фонтаны Сен-Клу, площади – Королевскую, Победы, Людовика Великого. На последней читал надписи на пьедестале, срисовал самолично конную статую короля. Посетил Дом Инвалидов. В столовой, застав солдат, садящихся за стол, отведал их супу, выпил стакан вина за их здоровье, кланялся офицерам, называл их своими товарищами. Дважды виделся (второй раз инкогнито, в биллиардной) с восьмилетним королем Людовиком Пятнадцатым, с принцем-регентом герцогом Орлеанским, маршалом Виллеруа, герцогом Антьенским, герцогиней Берри. Охотился на кабанов и оленей в Фонтенбло, побывал в Версале, Булонском лесу, Медонском замке, в Сорбонне, колледже Мазарини, Королевской библиотеке, Луврской галерее скульптуры и живописи, в зверинце, на Монетном дворе, фабрике гобеленов. Присутствовал на ученьях французской и швейцарской гвардий, слушал в театре оперу «Гипермнестра», любовался танцами несравненной девицы Прево. Накануне отъезда, накупив кучу картин, книг, инструментов, приборов, страусов, попугаев в клетках, экзотических растений, отправился в Парижскую обсерваторию, чтобы познакомиться со славнейшими астрономами и географами братьями Делиль, Гийомом и Жозефом-Николя. Остался доволен беседой с учеными мужами, возможностью понаблюдать за небом (увы, в этот час суток не звездным) с помощью новейшего пассажного инструмента. Радовался подарку – врученному старшим братом Гийомом «Всемирному атласу», лучшему в описываемую пору собранию географических карт, лишенному ошибок в изображении океанов и материков, которые существовали со времен Птолемея, изображавшему с достаточной для своего времени точностью пропорции и протяженность (по долготе) Средиземного моря, Африки, Центральной и Северной Европы. Сидя в гостевой зале за столом листал гравюры с рисунками и орнаментами на полях, цокал языком. Остановил внимание на подкрашенном акварелью листе «Тартария и Московское царство». Жестом подозвал участвовавшего в беседе в качестве переводчика барона Шафирова.

– Переведи барон! – молвил с усмешкой. – Карты, мол, отменные. Есть, однако, ошибочка. Гляди, господин Делиль?.. – Ткнул пальцем в левый угол гравюры, где, вытянувшись вдоль меридиана, темнел заштрихованный овал Хвалынского моря. – Не впадают в оное море реки, Оксус и другая, Яксарт. Вон куды текут, видишь? В Арал-море трухменское. Обнаружил сие подданный мой, капитан гвардии Бекович-Черкасский, посланный для морских и сухопутных изысканий на границы империи нашей. Привез оттоль новый чертеж для показа. Ворочусь домой, вышлю вам список для поправки. А за карты, господа академики, спасибо. Зело хороши…

«Туркестанский сборник»

О Бековиче тогда не было и речи. Игошев окончил университет, работал очеркистом в молодежной газете, делал первые шаги в литературе, когда случилась история, получившая в городе его юности широкую огласку: сотрудник газеты, мальчишка, закрутил роман, страшно подумать! – с главной редакторшей, замужней, партийной, орденоносной, на десяток лет старше его, членом бюро ЦК комсомола республики и прочее, и прочее и прочее.

Скандальная новость достигла ушей начальства. Редакторшу после серии проработок сплавили на менее руководящую должность. Что касается мальчишки-очеркиста, то его вышибли за порог с характеристикой, исключавшей службу в идеологическом секторе, к которому в описываемые годы относилась вся советская печать. Из подающего надежды журналиста, начинающего писателя он превратился одномоментно в тунеядца живущего на нищенскую зарплату матери гнувшей по двенадцать часов спину на фабрике по изготовлению постельного белья. Делал попытки завербоваться матросом на китобойную флотилию «Слава», слал письма в Одессу капитан-директору Соляннику – дохлый номер. Чтобы как-то продержаться, продавал книги из домашней библиотеки, разгружал по ночам вагоны на станции «Ташкент-товарная», переводил, когда выпадала халтура, молодую узбекскую прозу.

Трудно сказать, чем бы все это закончилось, не вмешайся случай. Узнал от кого-то из знакомых: в журнале «Звезда Востока», где он успел напечатать несколько вещей, намечается смена руководства. На место прежнего главного редактора рекомендован поэт Вячеслав Костыря, любимец и личный переводчик всесильного руководителя республики Шарафа Рашидова, баловавшегося в свободные часы литературой. Костыря, по слухам, перетряхивает штат редакции, формирует команду единомышленников. Ни на что особенно не надеясь он отправился на интервью к новоиспеченному редактору и вышел через четверть часа из его кабинета заведующим отделом малой прозы. Характеристику его, в которой фигурировали выражения «морально неустойчив в быту» и «политически близорук», Костыря проигнорировал.

– Забудь! – сказал. – Займись формированием портфеля. Ищи, где можешь, талантливых авторов. Езжай в Москву. У меня сохранились кое-какие связи, возьмешь адреса. Уговаривай, обещай авансы, деньги у нас будут. Если за год не сделаем приличный журнал, коллективно уйдем в отставку. Действуй, Игошев, ни пуха, ни пера!

Замечательное было время! Средних способностей поэт, Костыря обладал врожденным вкусом, ценил одаренных людей, защищал, как мог от цензуры. Гонорар платил не за количество печатных листов, а за мастерство. Якобинец по складу характера, порывистый, горячий, он менял в подведомственном ему издании все: обложку, редколлегию, режим рабочего дня, порядок планирования. За установленный им срок воплощения в жизнь революционных реформ (двенадцать месяцев) малотиражная, распространявшаяся по разнарядке «Звезда Востока» встала на ноги, обрела лицо. Журнал стали спрашивать в киосках «Союзпечати», им заинтересовалась критика.

План очередных номеров они обсуждали не в редакторском кабинете, как было принято до этого, а в расположенной неподалеку рюмочной. По мере увеличения на столе количества пустых рюмок и выпитого кофе редакционные дела отходили на второй план. О чем только ни спорили они перебивая друг друга в сумеречном от сигаретного дыма тесном полуподвальчике, в какие заоблачные ни уносились дали!

Грянуло, между тем, памятное ташкентское землетрясение 1966 года. В пострадавший город хлынули со всех уголков страны строительные поезда, чтобы за короткий срок, как говорилось в партийно-правительственном постановлении, воздвигнуть новый современный Ташкент, маяк социализма на Востоке. В здании Союза писателей Узбекистана с треснувшими стенами, где размещалась «Звезда Востока», начался капитальный ремонт, и их переселили на время в помещение республиканского Госкомводхоза на Хорезмской улице.

Построенный в девятнадцатом веке приземистый особняк с колоннадой у входа принадлежавший когда-то Дворянскому собранию не рухнул, устоял перед девятибалльной встряской, но обитать в нем было небезопасно. По стенам парадного зала, где они расставили в беспорядке рабочие столы, чернели зловещие трещины, лепной потолок с аляповатой хрустальной люстрой посредине протекал в нескольких местах и в любую минуту мог обвалиться, на мозаичном полу валялись постеленные уборщицей мокрые половики. На дворе стоял дождливый холодный апрель, все были простужены, кашляли.

– Хватит мучаться, переходим на свободный распорядок дня! – объявил однажды Костыря

По его указанию сотрудники в полном составе переместились в расположенную через дорогу Центральную публичную библиотеку имени Навои, прошли процедуру регистрации и как люди творческой профессии стали заниматься редакционными делами в зале для научных работников, в тепле, уюте и тишине…

Закончив правку очередной рукописи, сладко потянувшись, поймав взгляд очкастой блондинки в смежном ряду («Кто, интересно, такая, где-то я, кажется, ее видел?»), Игошев вставал с места, шел продолжая размышлять о блондинке в соседний зал каталогов. Бродил в лабиринте из грубо лакированных стеллажей, просматривал шифры на табличках из комбинаций чисел и букв. Заинтересовавшись чем-либо, извлекал ящичек с плотно набитыми карточками, находил искомое, списывал название в заявочный бланк. Нес в зал заказов, оставлял на полке выдачи, отправлялся в закуток под лестницей на первом этаже – выкурить сигарету. Обнаруживал там блондинку, курящую и хохочущую в обществе молодого лейтенанта военно-воздушных сил.

«Неплохой сюжет для рассказа, – думал с ноткой разочарования прислушиваясь к их разговору. – Внесу в записную книжку».

В ту начальную пору сочинительства мысли его наряду с любовными были направлены на выуживание из бурлящей вокруг жизни материала для будущих книг. На улице, в трамвае, за столом общепитовской столовой – где угодно! – лихорадочно записывал в блокнот пришедшие в голову мысли, сюжетные ходы, случайно услышанные фразы, характеристики встреченных людей. Был убежден: все свежо, оригинально, ярко, сгодится со временем, ляжет в строку. Молодая любознательность, желание расширить кругозор, насытить ум полезными для творчества знаниями привели его однажды в подвальный этаж библиотеки, где располагался отдел редких документов и рукописей.

По счастливой случайности, не подозревая он сделал первый шаг навстречу Бековичу-Черкасскому…

Люди его поколения, те из них, кто в силу профессиональных занятий или по другим причинам имели дело с государственными архивами и хранилищами, помнили схожую с тюремной обстановку этих учреждений. Неприступные, тщательно охраняемые помещения за бетонными стенами, контроль на входе и выходе, жесткий регламент для работавших над первоисточниками посетителей. Прежде чем попасть в желанный подвал он набегался с ходатайством в руках по начальственным кабинетам, собрал необходимые подписи. Пройдя инструктаж для новичков, получив желанный пропуск, шагнул, наконец, мимо молчаливой дамы в униформе за дубовую перегородку.

Конкретной цели для занятий в архиве у него не было. На вопрос немолодой женщины-консультанта, какой именно материал его интересует, промычал что-то неопределенное насчет э-э… исторических сведений по Средней Азии.

– Что-нибудь, – покрутил в воздухе пальцами, – такое…

Консультантша по имени Валентина Аркадьевна бросила на него скептический взгляд.

– Хотите посмотреть «Туркестанский сборник?

Понятия не имея, о чем идет речь, он кивнул головой: сборник так сборник. С чего-то все равно надо было начинать.

Исчезнув ненадолго за ширмочкой консультантша втащила и бухнула ему на стол увесистый фолиант.

– Тематический каталог… – сообщила с придыханием, – первый том. Сейчас принесу остальные.

– Остальные? – изумился он. – Их что…?

– Три тома, – последовал ответ.

– А в самом сборнике?

– Четыреста шестнадцать томов. Без приложений…

Говорят, что игра в рулетку благосклонна к зеленым новичкам. Не искушенный в тонкостях игорного заведения случайный посетитель может неожиданно сорвать банк. Нечто похожее произошло с ним. Не имевший час назад понятия о существовании какого-то, там, «Туркестанского сборника» он наткнулся неожиданно на клад исторических сокровищ.

В середине позапрошлого века генерал-губернатор Туркестанского края фон-Кауфман, положивший начало публичной библиотеке в Ташкенте, загорелся идеей: собрать воедино все когда-либо написанное по истории взаимоотношений российского государства с Туркестаном и сопредельными странами Востока – Ираном, Индией, Афганистаном, Китаем. Грандиозный по замыслу и сложности исполнения проект был поручен им видному востоковеду и библиографу В. И. Межову.

На протяжении нескольких лет добывал Межов в библиотеках и хранилищах империи необходимый материал. Документы, рукописи, книги, брошюры, статьи, отчеты, донесения, газетные и журнальные вырезки, переводы с иностранных языков, немецкого, французского, итальянского, испанского, английского, латыни. Бумажная гора пугающих размеров, каждая ее песчинка проходила через руки исследователей: сортировалась, прочитывалась, анализировалась, распределялась по тематическим подборкам, обретала сопутствующий научный аппарат – указатели, примечания, комментарии. Беспримерным трудом ученых было создано уникальное издание выстроившее в хронологической последовательности события двух с лишним столетий начиная с петровской эпохи до начала двадцатого века, в течение которых Россия продвигалась на Восток. Сведения по истории, этнографии, экономике, культуре среднеазиатских народов и их соседей, географические открытия, войны, завоевания, восстания, походы…

Неделю напролет читал он в «Туркестанском сборнике» все без разбора. Открывал наугад страницу каталога, видел заголовок: «Хождение купца Семена Мартынова Маленького со товарищи за море в Индию», делал заявку, читал записанный со слов купца занимательнейший, с массой живописных подробностей рассказ о путешествии в диковинную страну. Находил следом описание штурма солдатами генерала Черняева Ташкентской крепости, читал о штурме.

– Заканчивайте, товарищ, – слышал у себя за спиной.

Оборачивался, смотрел не понимая

– Скоро семь, закрываем, – говорила успевшая переодеться библиотекарша причесываясь перед зеркальной стенкой шкафа. – Сделайте закладку на странице, завтра дочитаете…

Листая как-то наугад один из томов сборника он наткнулся на «Записки Императорского Русского Географического Общества» за 1851 год, в которых давалось описание Хивинского ханства. Подполковник генерального штаба Г.И. Данилевский со знанием дела живописал тамошнюю природу, города и селения, которые ему удалось посетить, приводил известные ему факты из истории Хивы. Рассказ подполковника заинтересовал его, главным образом, потому, что в этих местах Игошев родился – бывшее Хивинское ханство, а в советское время Хорезмская область Узбекистана были его родиной.

На одной из страниц автор называл незнакомый ему город в ста восьми верстах на северо-запад от столицы ханства под названием Просу.

«Это место, – писал, – возбуждает горестное воспоминание о предательском убийстве князя Бековича-Черкасского, который, после заключенного с Хивинцами мирного договора, был приглашен сюда с небольшою свитою на пир, и, по окончанию трапезы, убит с прочими Русскими. Бекович приехал с малым конвоем и без оружия. Хивинцы, под предлогом лучше угостить гостей, разсадили за обедом каждого Русского между двух Хивинцев; притворными изъявлениями радушия усыпили всякое подозрение Русских и, при конце трапезы, по условному знаку, выхватили спрятанные под одеждой кинжалы и умертвили доверчивых гостей своих всех без изъятия».

«Дикая какая история? – подумалось ему тогда. – Никогда ни о чем подобном не слышал»…

Поделился впечатлениями о прочитанном с дежурившей в тот день Валентиной Аркадьевной.

– Бекович-Черкасский? – она присела за его столик, пробежала взглядом страницу. – Это довольно известная историческая личность. В сборнике о нем богатый материал. Хотите, принесу?

Он кивнул:

– Да, конечно.

Стрелка его писательской судьбы качнулась в неизвестном ему тогда направлении…

Юность героя

Доведись читающему эти строки оказаться летом тысяча шестьсот восемьдесят девятого года на северном Кавказе во владениях княжеского рода Бекмурзиных, повези ему добраться целым и невредимым через заснеженные перевалы в аул Кашкатау, где жил в те времена один из правителей Большой Кабарды, стал бы он, возможно, свидетелем интересного события.

Весь аул от мала до велика ждал с нетерпением приезда в родные места одного из пяти сыновей князя Бекмурзы, Девлета. Ехал юноша не из похода, не из плена или дальнего путешествия. Возвращался из соседнего ущелья, где провел четырнадцать лет, ровно столько, сколько имел за плечами, у чужих людей. Не помня отца и матери, зная понаслышке о родных братьях и сестрах.

Причиной столь необычных обстоятельств в судьбе княжеского отпрыска не были проступки или неблаговидные дела, совершить их двухнедельный ребенок, качавшийся на момент разлуки с семьей в люльке, при всем желании не мог. Объяснение лежит в древнем обычае адыгов, согласно которому княжеские дети воспитывались не дома, а отдавались до совершеннолетия на воспитание в семьи приближенных дворян. Необъяснимая, жестокая, по нынешним понятиям, традиция диктовалась условиями жизни тогдашних горцев. Не чувствовавшие себя уверенно во враждебном окружении князья своеобразным этим актом кровного родства привязывали к себе непокорных вассалов, давая, в свою очередь, последним гарантию на заступничество и помощь в трудную минуту. Сделка была оправданной и выгодной обеим сторонам.

Меньше всего, впрочем, думал о подобных вещах опоясанный дорогим оружием худощавый подросток в новенькой черкеске, ехавший в окружении свиты впереди каравана из телег и арб по петлявшей среди холмов каменистой дороге.

Джигитовали рядом нукеры, шутили, смеялись. Время от времени кто-нибудь вырвавшись вперед вскидывал ружье, стрелял в воздух – гулкое эхо неслось по ущелью заглушая шум речного потока внизу.

Царившее вокруг веселье подростка не занимало, был он сосредоточен, молчалив, глядел понуро вдаль. Все последние дни, наблюдая за суетой в доме воспитателя, сборами в дорогу, выбором подарков для княжеской семьи чувствовал смятение и тоску. «Почему все так радуются моему отъезду? – думал неотступно. – Добрая улыбчивая Фатима-ханум, которую почитаю за родную мать? Справедливый аталык? Слуги в доме? Даже рабы!»

Сдерживался с трудом, кусал губы, слушая разговоры, которые затевал в его присутствии воспитатель. О том, что сдержал, хвала Аллаху, верный уздень Ильяс клятву властителю Кабарды. Воспитал отважного сокола, не стыдно вернуть в родное гнездо.

– Ты стал настоящим джигитом, Девлет!

«Пустые слова, – думал он с горечью, – с рук торопятся сбыть. Как ненужную вещь».

Хотелось спросить напрямик: «Зачем вы меня туда везете, Ильяс? Я же совсем не знаю этих людей!»

– … Князь, гляди! – послышалось у него за спиной.

Подскакавший на караковой кобыле воспитатель показывал камчой на лепившиеся уступами по склону зеленого холма сакли большого аула:

– Кашкатау, князь…

– Едут!

Влетевший в ворота княжеской усадьбы верхоконный нукер резко осадил коня.

– Расступитесь!.. Дорогу освободите!.. Где музыканты?.. – послышалось в заполнившей двор толпе.

Часть собравшихся устремилась к выходу – встретить по дороге гостей, остальные выстраивались полукругом вдоль плетня.

На крыльце показалась фигура князя в окружении узденей. Грянули враз барабаны, запели дутары и флейты, заглушаемые беспорядочной стрельбой из ружей и пистолетов. Пороховой едкий дым потянулся вглубь ущелья.

Со стороны замка хорошо было видна серая змейка дороги, по которой двигался праздничный караван: несколько запряженных волами, разукрашенных коврами телег и арб, всадники в нарядных одеждах, пешие воины с флажками и разноцветными лентами на пиках.

На окраине аула группа всадников поскакала обогнав скрипучие фуры к замку, влетела в распахнутые ворота. Враз смолкла музыка, утихли голоса. Выскочившие вперед слуги подхватили под уздцы гарцевавшего у крыльца дико храпящего коня, с которого соскочил придерживая шашку виновник торжества.

Со ступеней спускался держа руки на изукрашенном изумрудами поясе владетельный князь.

– Отец!

Приезжий преклонил, как его учили, колено на расстеленной кошме. Низко поклонился дородному седоусому старику в каракулевой папахе. Встал выпрямившись…

– Здравствуй, Девлет! – обнял его за плечи князь. – Входи в дом.

Предчувствие темы

«Перепишу до последней строчки, – думал Игошев листая очередной документ о Черкасском. – Сгодится обязательно, так часто бывает».

– Прямое цитирование не разрешается, – охладила его пыл Валентина Аркадьевна заглянув мельком в его гроссбух. – Вас предупреждали об этом на инструктаже…

Он сделал вид, что не расслышал, и напрасно. Отправив перед уходом записи на проверку, как того требовала инструкция, получил их спустя четверть часа в неузнаваемом виде. Изуродованные страницы гроссбуха зияли пустотами, некоторые были вырваны с корнем …

– Жаль, что вы меня не послушали, – мягко попеняла ему Валентина Аркадьевна. – Не сердитесь, пожалуйста. Правила, ничего не попишешь…

«Идиотские правила, – думал он поглаживая обложку израненного гроссбуха, – кто их только придумал! Времени сколько потратил зря»

Жизнь в опутанной бесчисленными запретами стране научила его искусству обходных путей. Явился на другой день в хранилище с тонко продуманным планом.

– Прошу, – протянул библиотекарше за полчаса до закрытия гроссбух. – Ни единой цитаты.

Она на этот раз не стала уносить на просмотр его записи.

– Примитивный прием, используемый новичками… – заметила с иронией, перелистав несколько страниц. – Кавычек действительно нет. А текст все равно цитируется. – Зачем вам это надо, Валентин Сергеевич? Переписывать от руки «Туркестанский сборник»?

«Если бы знать», – подумалось.

«Для исторического романа», – проговорил кто-то у него за спиной.

– Вот как? Вы писатель? В абонементной карточке написано литературный редактор, – подняла она удивленно брови.

– Писатель, – подтвердил он неуверенно.

«Начинающий», – поправил голос.

– С людьми науки дело имела, – улыбнулась Валентина Аркадьевна, – а вот с писателями не довелось…

На щеках у нее проступил румянец, ожили глаза за стеклами очков.

«Не старая еще тетка, – глядел он на нее. – И выглядит вполне».

– Оставьте мне ваши записи, хорошо? Завтра заберете…

По молодости лет он тогда не сознавал, чем рисковала потворствуя ему в обходе архивных инструкций старший научный сотрудник библиотеки Валентина Аркадьевна ставшая верным его помощником в розыске документов о Бековиче-Черкасском. Научила списывать тексты частями по запутанной схеме, хитро нумеровать каждый фрагмент чтобы можно было составить потом из обрывков первоначальный текст.

Зачем он тратил на это время, какую преследовал цель? Не знал, хоть убейте. Ни о каком историческом романе тогда не помышлял – писал спортивные рассказы в журнал «Физкультура и спорт», переводил узбекских авторов, редактировал чужие рукописи, подумывал всерьез о вступлении в Союз писателей. Остановиться, однако, был не в состоянии – впал в неосознанный азарт. Несся сломя голову едва выпадала свободная минута в знакомый подвал, ждал в нетерпении, когда принесут из хранилища пахнущий застарелой бумагой фолиант в картонной обложке. Листал, перечитывал, шифровал вернувшись домой, склеивал методом Валентины Аркадьевны. Видел по ночам во сне Кавказ, Кабарду, вернувшегося в родной аул подростка (тогда еще Девлета), слышал посторонние голоса.

Так незаметно пролетел год.