Марди и путешествие туда

Переводчик Роман Михайлович Каменский

Иллюстратор Егор Лаптарев

© Герман Мелвилл, 2020

© Роман Михайлович Каменский, перевод, 2020

© Егор Лаптарев, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-3827-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К 200-летию Германа Мелвилла

Предисловие переводчика

В 1984 году мне в руки попала маленькая книжка Германа Мелвилла «Израиль Поттер» – небольшая повесть о жизни участника войны Соединённых Штатов Америки за независимость от английской короны. Но мне запомнилась не она, а предисловие к ней, где рассказывалось про другие произведения Мелвилла, а точнее, про не переведённый на русский язык роман «Марди и путешествие туда».

Из рассказа про «Марди» мне запомнилась такая фраза:

«…толпы людей под красными знамёнами с серпами и молотами штурмуют королевский дворец. Но после штурма шесть красных масок предают штурмующих, и повстанцы терпят поражение».

Меня удивила связь пролетарских символов с предательством. Одно вытекало из другого. Книга заинтересовала меня, и я стал собирать о ней информацию.

При царской цензуре, действующей на фоне европейских революций середины XIX века, о содержании книги в русском журнале «Библиотека для чтения» за 1849 год не сообщалось почти ничего, кроме того, что её автор – американский авантюрист и что лучше всего её вообще не читать. А большинство советских критиков откровенно перевирало её содержание. Это я узнал уже после того, как перевёл книгу. Но самое интересное заключалось в том, что мнения большинства как русских, так и американских критиков о том, что «книга неудачная», совпадали. Чтобы узнать, наконец, в чём тут дело, мне пришлось перевести книгу, а потом и издать её. И я рад, что все эти критики очень сильно ошибались. И понял, почему книгу боялись и не представляли русскому читателю почти сто семьдесят лет. И боятся до сих пор. Быть может, и дальше будут бояться. Недаром от её публикации отказалось около четырёхсот (!) российских и русскоязычных издательств.

Следует заметить, что через два года после выхода в свет в 2018 году этой книги одно из российских издательств, отвергнувших мой перевод еще в начале 2010-х годов, выпустило свой перевод, до неузнаваемости исказив текст удалением из него множества фрагментов и вставкой в него новых названий томов и глав. Поэтому, дабы не испортить себе удовольствие от чтения, рекомендую всем читателям приобретать мой перевод, отпечатанный в издательстве «Российского союза писателей» или опубликованный в электронном виде на сайте ridero.ru, amazon.com и ozon.ru

Перед вами, с моей точки зрения, самое великое произведение Мелвилла, в чём-то сходное с «Путешествиями Гулливера» Свифта, «Гаргантюа и Пантагрюэлем» Рабле и «Моникинами» Купера. Книга, открывшая космизм как направление. Книга, оставшаяся актуальной и в наши дни. Книга на все времена. Книга для всех.

P.S. Mardi – вторник (франц.). Под этим словом также подразумевают «обжорный» вторник на перед Пепельной средой и началом католического Великого поста (в некоторых источниках – вторник на Пасхальной неделе). Праздник и карнавал «Mardi gras», буквально – «жирный вторник»

Посвящается моему брату,

АЛЛАНУ МЕЛВИЛЛУ

Том первый

Предисловие

Недавно, когда были изданы два моих рассказа о путешествиях по Тихому океану, которые многими читателями были встречены со скептицизмом, мне пришла в голову мысль о написании нового романа на основе некоего письма полинезийца об его приключениях и публикации этого романа. Мне видится, что беллетристика смогла бы, возможно, стать путем к правде: в определенной степени, как дополнение к моему предыдущему опыту.

Эта идея и стала зачатком других идей, которые привели меня к написанию романа «Марди».

Нью-Йорк, январь 1849

Глава I. Нога в стремени

Мы уходим! Курсы и топсели поставлены: подвешенный якорь качается, словно коралл; все три члена королевской парусной семьи вместе ловят бриз, который летит вслед за нами по морю, как собачий лай. Ветер раздвигает холст парусов снизу, «сверху быстро вырастают протянутые паруса», с обеих сторон уже развёрнуто множество ошеломляющих парусов, и, как ястреб, распростёрший крылья, мы затеняем море нашими парусами, и водорез рассекает морскую воду.

Но откуда и куда идёте вы, моряки?

Мы уходим из Рававаи, острова в море, находящегося не очень далеко к северу от тропика Козерога и не очень далеко к западу от острова Питкэрн, где обосновались мятежники с «Баунти». В Рававаи я провёл на берегу несколько предыдущих месяцев и теперь отправился в круиз за китами, мозгом которых освещается весь мир.

И от Рававаи мы плывём к Галапагосам, иначе называемым Очарованными Островами из-за множества диких течений и водоворотов, что там есть.

Теперь вокруг этих островов, по которым когда-то шагал Дампьер, где испанские буканиры когда-то зарыли свои золотые мойдоры, в определённый сезон пасутся большие стада кашалотов, или спермацетовых китов.

Но туда, от Рававаи, ваше судно совсем не летит, как летит чайка прямо к своему гнезду, поскольку вследствие распространённости постоянных ветров суда, идущие на северо-восток поблизости от Рававаи, вынуждены совершить что-то вроде кругооборота в несколько тысяч миль или около того. Во-первых, следуя переменным ветрам, они вовсю поспешают на юг и только там затем подхватывают случайный бриз, используя его в качестве основного; а потом, двигаясь на восток, переворачивают руль, будучи далеко от берегов, в направлении к экватору.

Этим окольным путём и прошёл «Арктурион», что, по совести сказать, было утомительно. Никогда прежде океан не казался настолько монотонным и – спасибо судьбе – никогда более с тех пор.

Но браво! Через две недели произошло следующее. Из серого утра и прямо впереди по нашему курсу из моря вырос тёмный объект, вставший перед нами в сплетении туманов и взвившийся вверх в сливочных бурунах, вскипавших вокруг его основания. Мы отклонились и далее, к концу дня, прошли Массафуэро. В подзорную трубу мы разглядели двух или трёх одиноких коз, спускающихся к морю в ущелье, и вскоре позади сигнал: изодранный флаг на вершине. Хорошо зная, однако, что на острове никого не было, кроме двух или трёх повешенных беглых преступников из Чили, наш капитан не пожелал принять их приглашение высадиться. Хотя, возможно, он вполне допустил ошибку, не послав туда лодку со своей картой.

Прошло несколько дней, и мы «взяли попутный ветер». Как благосклонность, выдаваемая с раздражением, он прибыл к нам, как это часто бывает, в виде резкого шквала, удар которого унёс одну из наших штанг, а также свалил с ног нашего старого толстого повара, попутно забросив его тело в шпигат. Вовремя выбрав желаемую долготу по экватору в нескольких лигах к западу от Галапагосов, мы провели несколько недель, пересекая эту линию туда и сюда в бесполезном поиске нашей добычи. Ведь некоторые из охотников верят, что киты, как серебряная руда в Перу, проносятся по венам через океан. Так, день за днём, ежедневно, и неделю за неделей, еженедельно, мы пересекали в продольном направлении эту самую Линию, пока не стали почти готовы поклясться, что уже чувствовали, как судно каждый раз ударялось килем, пересекая её воображаемое местоположение.

Затем, замерев перед экваториальным бризом, мы пересекли наш маршрут прямо вдоль самой Линии. Плывя на запад, всматривались направо и всматривались налево и не видели ничего.

Именно в течение этого утомительного периода времени я испытал первые признаки того горького нетерпения от нашего монотонного ремесла, которые в конечном счёте привели к приключениям, здесь описанным.

Но удержитесь! Ни слова против этого редкого старого судна и его команды. Все моряки были добрыми малыми, половина из которых – язычники, которых мы набрали в экипаж с островов. Однако они не подходили к моему образу мышления. Не было ни единой души, притягательной для моей, ни одного человека, к кому у меня была бы взаимная симпатия, кто посочувствовал бы и успокоил в штиль, который нас время от времени настигал, или приветствовал бриз, когда он приходил. При других и более жизненных обстоятельствах покрытые дёгтем матросы могли бы иметь более развитые привлекательные качества. Если бы у нас открылась течь, или мы были бы подброшены китом, или из-за некоего деспотизма капитана мы затеяли бы энергичный бунт, то мои товарищи по плаванию, возможно, проявились бы как более деятельные парни и мужчины с характером. Но как оказалось, не было ничего, что бы высекло огненные искры из их стали. Были и другие вещи, также имеющие тенденцию сделать мою жизнь на борту судна совсем невыносимой. Правда, сам шкипер был лидером, стоящим по достоинству выше квартердека и владеющим морским языком. Позвольте мне воздать ему должное, кроме того, он был поразителен, в особенности для меня: был общителен, нет, говорлив, когда я оказывался стоящим у руля. Но что из этого? Он мог бы говорить о чувстве или философии? Совсем нет. Его библиотека имела размер восемь дюймов на четыре: навигатор Боудича и проповеди

Гамильтона Мура.

И что, мне вот так тосковать по кому-то, кто мог бы зачитать цитату из бертоновского «Синего дьявола»? Зачем мне, воистину, скучный бесконечный переваренный ямс и постоянные строфы из «Черноглазой Сузанны», спетой всем нашим хором с бака? Это всё ещё более несвеже, чем несвежее пиво. Да, да, «Арктурион»! Я говорю это без какого-либо преступного намерения, но ты был чрезвычайно унылым. Не только как парусное судно: не только в том, что я не смог к тебе привыкнуть, но и в любом другом отношении. Дни проходили медленно, один за другим, бесконечно и без событий, как циклы в космосе. Время и часы; сколько столетий мой гамак, подобно маятнику, качался в унылом брюхе судна и отмечал часы и века! Вовеки пусть будет священным передний люк

«Арктуриона». Увы! Теперь на нём морской мох – и вечно ржавые болты, которые скрепили ту старую морскую каменную плиту под очагом, возле которой мы так часто бездельничали. Однако всё проиграно, и я буду протестовать против этих свинцовых часов всё время, пока жизнь продолжается. Ладно: недели, хронологически говоря, прошли. Истории Билла Марвела были пересказаны много раз, пока начало и конец не соответствовали друг другу и не были объединены. Песни Неда Баллэда были спеты, пока эхо не скрылось в самых вершинах и не угнездилось в пузах парусов. Моё терпение ослабело.

Но, наконец, спустя некоторое время, проплыв должный путь на запад, мы оставили Линию в большом отвращении, не увидев там никакого признака китов.

И куда теперь? К жаркому побережью Папуа? Той области солнечных ударов, тайфунов и горького напряжения после недосягаемых китов. Гораздо хуже. Мы шли, казалось, для того, чтобы проиллюстрировать теорию Вистониана относительно проклятий и комет, спеша от экваториальной жары к арктическим морозам. Короче говоря, с истинной переменчивостью своего племени наш шкипер оставил все мысли о кашалотах. В отчаянии он был склонен броситься за правильными китами на северо-западное побережье и в залив Камчатка.

Не посвящённому в китобойный промысел мои чувства в этот момент, возможно, понять будет трудно. Но они позволяют мне сказать: та традиционная охота на китов на северо-западном побережье, в холодных и мрачных туманах, среди угрюмых инертных монстров, плывущих в море, подобно стволам деревьев из леса Харц, входящего в систему Рейна, и подчиняющихся гарпуну, как наполовину ошеломлённые волы подчиняются ножу, – эта неприятная и неприличная традиционная охота на китов, как я сказал, в сравнении с энергичной охотой на благородного кашалота в южных и более приветливых морях выглядит как убийство белых медведей на чистых айсбергах Гренландии в сравнении с охотой на зебр в Кафрарии, где живые преследуемые звери перед вами загнаны на покрытые листвой поляны.

Теперь это большое непредвиденное определение со стороны моего капитана, имевшее размеры Северного полярного круга, было ни больше ни меньше чем молчаливым противоречивым соглашением между нами. Это соглашение не нуждалось в детализации. И, взойдя на борт только ради круиза в один конец, я рассчитывал покинуть корабль, поместив ногу в стремя в день последующего изгнания. И здесь, благодаря Небесам, он решился везти меня к Полюсу! И ещё для такого мерзкого занятия! В этом было что-то унизительное. Ведь истинная слава китобоя состоит в хранимом им гарпуне, не запятнанном ничьей кровью, кроме крови кашалота. Клянусь святыми, это как мазать рыцаря смолой. Кашалот и спермацетовый кит! Это было невыносимо.

– Капитан, – сказал я, касаясь его сомбреро своим, стоя однажды за рулевым колесом, – очень трудно увести меня с этого пути к чистилищу. Я отправился с вами, чтобы идти в другое место.

– Да, и я тоже, – был его ответ. – Но этому не помочь. Спермацетового кита у нас нет. Мы отсутствовали уже три года, и то или другое должно быть получено, поскольку судно жаждет жира, а он находится в заливе, которого отсюда не видать. Но ободрись, мой мальчик: окажемся в заливе Камчатка – и будем плыть с тем, что мы хотим, хоть и не самого лучшего качества.

Всё хуже и хуже! Маслянистая перспектива терялась в необъятном Массакаре.

– Сэр, – сказал я, – я не для того отправлялся; умоляю вас, оставьте меня где-нибудь на берегу.

Он посмотрел на меня, но не удостоил никакого ответа; и в тот момент я подумал, что пробудил властный дух морского капитана в изначально более доброжелательной природе этого человека.

Но оказалось не так. Трижды обернувшись на палубе, он положил руку на рулевое колесо и сказал:

– Правильно или неправильно, мой мальчик, но ты должен идти с нами. Оставление тебя на берегу теперь вне рассмотрения. Я не зайду в порт, пока это судно не заполнится вплоть до люков. Однако ты можешь оставить его, если получится.

И с этими словами он величественно вошёл в свою каюту, словно Юлий Цезарь в свой шатёр.

Он, возможно, меньше всего рассчитывал, что последнее предложение зазвенит в моём ухе как бравада. Оно выглядело как поздравление от тюремщика заключённому в Ньюгейте в тот момент, когда он завинчивает на нём болты.

«Оставь судно, если можешь!» Оставь судно, когда в поле зрения нет ни паруса, ни берега! Да, мой прекрасный капитан, бывают более странные вещи. Поскольку на борту этого самого судна, старого «Арктуриона», находилось четверо хвастливых малых, которые сами поднялись два года назад при предыдущем нашем шкипере с открытой лодки, удалившейся от самого дальнего мелководья. Безусловно, они сочинили длинную историю о том, что были единственными оставшимися в живых моряками корабля Ост-Индской компании, сгоревшего дотла по ватерлинию. Но кто поверил их рассказу? Как и многие другие, они хранили тайну – несомненно, обусловленную отвращением к некоему уродливому судну, которое всё ещё было крепким и на плаву, и ускользнули они от него незамеченными. Среди моряков в Тихом океане такие приключения не редкость. И при этом они не считаются большими чудесами. Они – всего лишь инциденты, а не события в ряду историй о скитаниях наших собратьев в Южном море. Что важно в сотнях миль от земли, если хорошее китобойное судно находится под ногами, Торговые острова позади, а спокойные, тёплые моря впереди? И здесь находится различие между Атлантикой и Тихим океаном: что никогда в пределах тропиков смелый моряк, у которого есть причины для того, чтобы оставить своё судно, идущее вокруг мыса Горн, не ждёт порта. Он считает этот океан одной великой гаванью.

Однако намёк на предприятие был, но неясный; и я решил хорошо взвесить возможности. Тут стоит заметить, что этот путь мы все обдумываем как предприятие для самих себя, представляя его для других пустяком.

Мои первые мысли были о лодке, которой следует завладеть и законно или незаконно, но выкрасть её при существующих обстоятельствах. Но не проявляйте въедливость в этом вопросе, позвольте мне сказать, что если б я оказался в той же самой ситуации снова, то повторил бы то, что сделал тогда. Капитан хорошо знал, что собирался задержать меня незаконно, вопреки нашему соглашению, и именно он лично подал тот самый намёк, который я просто принял с большой благодарностью.

В таких вот размышлениях о побеге, как это, я замер однажды, чтобы выстоять положенные мне два часа на топе мачты. Это было по завершении дня, безмятежного и прекрасного. Я стоял там, на вершине мачты, и далеко-далеко бесконечно катился внизу океан. Там, где мы тогда находились, была, возможно, наименее посещаемая и наименее известная часть моря. На западе, однако, лежали многочисленные группы островов, свободно расположенные на карте и наделённые всем очарованием сказочных стран. Но скоро эти области будут пройдены; умеренный экваториальный бриз сменится на холодные, жестокие порывы и все ужасы северных вояжей. Я бросил свой взгляд вниз, на коричневые доски уныло тащившегося судна, тихого от мачт до кормы, затем за его пределы.

Вдали представали сказочные видения! Весь западный горизонт до неба был выложен из золотых и тёмно-красных облаков: воздушные арки, купола и минареты; как будто жёлтое мавританское солнце выстраивало позади некие широкие Альгамбры. Перспектива, казалось, вела к иным мирам. Туда и сюда, по всем башням этой небесной Ниневии, носились полчища птиц. Постоянно видимые, они пересекали горизонт, пролетали через низкую арку и скрывались из виду. Мой дух, должно быть, уносился с ними; прямо как в трансе, на меня накатили интонации мерного прибоя на пляже с ракушками, взмахи ветвей, голоса дев и убаюкивающие удары моего собственного растерзанного сердца, смешавшиеся воедино.

Теперь всё это, сказать попросту, было всего лишь одним из многих видений, которые каждый ощущает наверху. Но, натолкнувшись на меня в то время, оно воздействовало на меня так, что впредь моё желание оставить «Арктурион» стало видом кратковременного помешательства.