Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 10
Положение дел в Персии. Изгнание Гедает-хана из Регита. Деятельность нашего консульства. Прибытие Тумановского в Энзели. Переговоры его с Гедает-ханом. Междоусобная война гилянского хана с Ага-Магомет-ханом. Штурм Решта. Предательское убийство Гедаета. Помехи нашей торговле и притеснение русского купечества. Прибытие в Россию посланного от Ага-Магомет-хана и его высылка
Непримиримая вражда между Гедает-ханом и нашим консулом Скиличием дошла до того, что последний, не имея никаких полномочий со стороны нашего правительства, решил принять меры к изгнанию хана из Гилянской провинции. В январе 1786 года Скиличий отправил Ага-Магомет-хану письмо, в котором призывал его в Гилян. «Что касается начальника провинци, – писал наш консул, – то весь народ желает ему падения, а ваше имя любимо и почитаемо от мала до велика. Народ токмо чрез вашу помощь надеется избавиться от бесчеловечных его мучительств. Я имею много причин быть недовольным его грубостью и лукавством, и в случае неудачи не пособлю ему ни в том, чтоб удержаться в провинции, ни бежать морем. Одним словом, будьте уверены, что я ничего столько не желаю, как увеличения вашего могущества и славы, и всегда готов оказать вам все услуги».
Ага-Магомет-хан воспользовался этим предложением, овладел Рештом и выгнал оттуда Гедает-хана, бежавшего в Энзели. Победитель тотчас же отправил посланного к генералу Потемкину с письмом, в котором высказывал желание сблизиться с Россией и поступать во всем со строгим соблюдением трактатов. Ага-Магомет-хан предоставил русским купцам полную свободу торговли, оставил в их пользовании места, которыми они владели, и запретил брать пошлину за шелк.
С другой стороны, Гедает-хан также просил нашей помощи и писал, что «расположил уже себя, чтобы быть мне с провинциями моими зависимым всероссийскому императорскому престолу».
Получив известие об изгнании Гедаета из Решта, генерал Потемкин отдал распоряжение о немедленной отправке к энзелинским берегам одного фрегата в помощь фрегату «Астрахань», находившемуся там для покровительства нашей торговле. Командиру фрегата было приказано не вмешиваться в дела консула, но по его требованию оказывать возможное содействие «для упасения купечества российского от наглостей, каковые обыкновенно в осаде города или, может быть, в завладении Энзели быть могут».
На этом же фрегате был отправлен и бывший консул Тумановский, которому было приказано объясниться с Гедает-ханом и, «отдав ему мое письмо, – писал Потемкин, – показать вид искреннего участия в состоянии его, мною приемлемого». Выбор и посылка Тумановского были крайне неудачны. Он тоже был личным врагом Гедает-хана, следовательно, посылать такого человека, когда хотели показать расположение и оказать помощь хану, было совершенно неуместно.
Тумановскому было поручено, познакомившись с положением дел и намерениями как Ага-Магомет-хана, так и Гедает-хана, обещать содействие тому, кто будет искать покровительства России. С ним постараться заключить письменный договор о свободе торговли, отмене пошлин и об уступке части земли в Энзели для возведения необходимых нам строений. Во всяком же случае нашему консульству поручено было оказать покровительство Гедает-хану. А если у него не оказалось бы никаких средств к защите, всемерно стараться, писал Потемкин Тумановскому, «чтоб его не упустить из рук и уговорить ехать в Астрахань под защиту России».
Тумановскому передано было три письма: Муртаза-Кули-хану, Гедает-хану и Ага-Магомет-хану. Генерал Потемкин обнадеживал двух первых добрым расположением к ним князя Таврического, обещал покровительство и предлагал переговорить о своих нуждах с Тумановским, Ага-Магомет-хану предлагал дружбу и союз с Россией.
«Слава дел ваших, – писал ему П.С. Потемкин, – достигающая к пределам, вверенным моему управлению, причиняет удовольствие мне и подает повод поздравить вас со всеми победами и завоеваниями, вами одержанными и приобретенными.
Персия, раздираемая доныне междоусобиями, обагряемая кровью собственных чад своих, под управлением вашим приобретет спокойство и исцелит свои раны блогоустройством, прекратит подданных ваших скорби и осушит их слезы. Благоразумное ваше правительство придаст державе вашей блеска, когда обратите внимание и на внутреннее земель ваших распоряжение и на возобновление прежних сношений с империей моей августейшей самодержицы. Польза оного ощутительна; величество и сила ее известны, премудрость великой Екатерины громка и благость ее бесконечна. Прибегающие к ее покрову-союзу находят всегда скиптр ее надежным укреплением.
Бог, учреждая государства, может определить вас владетелем Исхафана к обновлению благополучия оного… Время и обстоятельства открывают благоприятное поле к обновлению связи между обоих государств граничащих. Я ожидаю ваших писем, чтоб изъявить вам ту дружбу, все то усердие, которое к особе вашей имею».
Не зная, в чьих руках находится персидский престол и кому повинуется большая часть народа, Потемкин отправил письмо и к Джафар-хану, который, по дошедшим сведениям, овладел Исхафаном и чей посланный явился на линию.
«Бывший у меня посланник, Магомет-бей, – писал Потемкин Джафар-хану, – возглашал похвалу имени вашего, а сие служит поводом мне, получа известие о благополучном овладении вами великолепным городом Исхафанью, вас поздравить. Персия, раздираемая через толикое время междоусобием, окончит, всеконечно, стенание свое под вашим управлением, удержит текущую кровь и раны болезненные исцелит. Благоразумие ваше подаст древней сей державе спокойство и возвратит ей прежнюю славу, когда вы обратите внимание ваше и на внутреннее Персии устройство, и на возобновление прежних сношений с империей Всероссийскою».
Вскоре было получено известие, что Джафар изгнан из Исхафана Али-ханом, и генерал Потемкин отправил точно такое же письмо и Али-хану.
Между тем Гедает, опасаясь нападения Ага-Магомет-хана, укреплял Энзели, обносил его каменной стеной, охватывавшей и находившуюся там русскую колонию, церковь и консульский дом. Потемкин требовал, чтобы Гедает отменил свое намерение и не забывал, что консул и купечество, живущие в Энзели, подданные русской императрицы, и хан не имеет права заключать в стенах русских подданных. «И место то, – прибавлял П.С. Потемкин, – где консул российский и купечество живут, есть место, вам не принадлежащее, и есть в делах собственное от вас письмо, в котором при возвращении нашего консула в Энзели утверждаете вы порт Энзелинский для России. Извещая о сем, требую, чтоб обитание российское оставили вы, нимало к нему не касаясь».
Гедает отвечал, что всегда оказывал покровительство русским купцам. И «кто бы дерзнул, – спрашивал он, – бывающим здесь подданным российским оказать какую-либо обиду или притеснения?». Слова эти расходились с поступками гилянского хана, продолжавшего строить укрепление, окруженное с трех сторон водой, а с четвертой – защищенное густым лесом, через который можно было пройти лишь с большими затруднениями.
В таком положении находился Гедает-хан, когда 20 мая к Энзелинскому порту подошел наш фрегат «Астрахань», на котором находился надворный советник Тумановский. Последний, сообщив консулу Скиличию о своем прибытии, спрашивал его: может ли он сойти на берег и нет ли какой опасности? Получив удовлетворительный ответ, Тумановский сошел с фрегата и имел свидание с консулом. Скиличий уверял прибывшего в дурном расположении к нам Гедает-хана и советовал, не полагаясь на его уверения, быть осторожным. Зная вспыльчивый и гордый нрав хана, Скиличий считал, что снисходительностью скорее всего можно склонить Гедаета на нашу сторону, но Тумановский был противоположного мнения. Я знаю, как должно обходиться с ним, заметил он самонадеянно, эта птица от нас не улетит.
Тумановский настаивал, чтобы до того, как известить Гедаета о его прибытии, Скиличий отправил хану последнее письмо генерала Потемкина о том, что наша колония должна остаться вне черты укреплений.
– Содержание этого письма колко, – заметил Скиличий, – и было бы неблагоразумно возбуждать в хане недоверчивость и причинять ему неудовольствие в такое время, когда его следует ободрять, а не раздражать.
– Напротив, – отвечал Тумановский, – его надо сначала устрашить этим письмом, а потом уведомить о моем приезде.
Требование было исполнено, и письмо генерала Потемкина было отправлено хану. На следующий день Гедает собрал приближенных и поручил им прочитать письмо. В Гилян проник слух, что Тумановский послан затем, чтоб овладеть Энзели и увезти старшего сына хана в Россию. Прибытие чрез несколько дней фрегата «Кавказ» усилило подозрение и убедило персиян в справедливости слухов.
Вы видите, сказал хан собравшимся, что подозрения наши были не безосновательны, нам должно стараться предупредить такое происшествие. И Гедает вознамерился захватить Тумановского в свои руки.
Некоторые из приближенных старались разубедить хана, уверяли, что слухи ложны, старались представить всю опасность такого поступка, но хан не слушал советов и настаивал на своем. «Если бы Россия, – говорил он, – желала мне добра и действительно хотела оказать помощь, она не прислала бы сюда двух фрегатов и Тумановского, моего непримиримого врага».
Уведомляя о получении письма генерала Потемкина и поздравляя Тумановского с приездом, Гедает писал, что желает иметь с ним личное свидание. В то время Ага-Магомет-хан, увлеченный более сильным врагом в глубь Персии, оставил Решт, и Гедает-хан снова утвердился в нем. Он имел при себе 10 000 войска и, как человек заносчивый, думал, что в будущем не только может устоять против Ага-Магомет-хана, но и сделать некоторые завоевания. Под влиянием минуты он не считал нужным заискивать перед русским посланным, а намерен был захватить его в свои руки как заложника и этим приобрести некоторые выгоды.
Вечером 29 мая один персиянин предупредил консула, чтобы он был осторожен, так как хан намерен захватить не только Тумановского, но и его, консула, и двух командиров фрегатов. Он уверял, что для этой цели хан прислал в Энзели 300 вооруженных людей, которые скрыты в его дворце и ждут удобного случая, чтобы напасть на русских, когда они соберутся, и захватить их прежде, чем они будут в состоянии защищаться. Не подавая вида, что намерение хана известно, Тумановский и Скиличий сообщили об этом командирам фрегатов и приняли меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох и в то же время иметь возможность защитить русскую колонию. Для этого были выставлены орудия, учреждены караулы и ночной обход.
Бывший в Энзели сын хана спрашивал, почему русские принимают такие меры предосторожности. Если имеют, говорил он, какое-либо подозрение, оно несправедливо. Мы делаем это, отвечал Скиличий, не от недоверия к вам, но для собственной безопасности, как обычно поступаем во всякое смутное время.
Удовлетворенный таким ответом, сын хана 2 июня пригласил к себе на обед консула, Тумановского и командиров фрегатов, но те отказались, и план захвата не удался.
Через несколько дней в Энзели прибыл доктор хана с письмом, в котором Гедает благодарил за присланные ему подарки.
– Не имеете ли вы каких особых поручений к хану? – спросил доктор Тумановского.
– Никаких особых поручений не имею, – отвечал тот, – кроме заявления об искреннем участии, которое принимает Россия в нынешнем положении хана.
– Не находите ли вы необходимым, чтобы хан повидался с вами?
– Если хан желает меня видеть, – отвечал Тумановский, – то я готов его принять когда угодно.
– Хан желал бы просить у русского правительства тысячу солдат, если не может получить более для охраны страны.
– Если хан будет просить принять его под покровительство России и предаст себя во власть русской императрицы, конечно, ему будет выслано не только просимое, но и гораздо большее число войска с одним только условием, что русское правительство само уже будет распоряжаться и заботиться о сохранении его владений.
Тумановский намекнул доктору, что если Гедаету будет угрожать какая-либо опасность, то он всегда может сесть на один из наших фрегатов и отправиться в Астрахань. Такое предложение не соотвествовало планам хана, и он не имел никакого желания искать покровительства России. Ослабленная внутренними раздорами, Персия представляла обширное поле для всякого насилия и своевольства. Каждый из более или менее сильных ханов рассчитывал захватить значительную часть территории и стать независимым правителем области. Для достижения этой цели в Персии в то время не пренебрегали никакими средствами: нож, петля и измена – все пускалось в ход и было одинаково законно, если соответствовало намерениям добивавшегося власти. Располагая случайно довольно значительным войском, Гедает мечтал о многом, но только не о признании верховной власти России. Он думал о расширении своей власти, собирал войска и наложил новые пошлины на товары. На протест нашего купечества и консула Гедает отделывался молчанием и не отвечал на письма Тумановского. Последний, будучи нерасположен к хану, отправил посланного к Муртаза-Кули-хану и самовольно предложил ему ханство Гилянское. Муртаза отказался, и тогда Тумановский писал Гедаету, что намерен отправиться сам в Мазандеран к Ага-Магомету, чтобы доставить ему письма генерала Потемкина. Не обратив внимания на эту угрозу, Гедает пожелал ему счастливого пути, но скоро должен был раскаяться в своем поступке: Ага-Магомет уже шел на Гилян тремя колоннами, причем самая главная была двинута на Решт, где находился Гедает.
Гилянский хан, как только узнал об этом, отправил в Энзели всех своих жен, детей и имущество. Он писал Тумановскому и Скиличию, что, считая себя под покровительством России, вверяет им свое семейство и имущество, будучи уверен, что по долгу дружбы они позаботятся о его женах и детях. Наш консул предоставил доверенному хана выбрать одно из русских купеческих судов и договориться с хозяином о цене. Гедает-хан приказал жителям Решта очистить город и вместе с населением окрестных деревень спешить в Энзели, где вскоре собралось 8—10 тысяч человек, пришедших из разных мест, не имевших крова и разместившихся под открытым небом, все же остальное население Гилянской провинции скрылось в лесах.
В три дня город Решт опустел, и сам Гедает-хан остался налегке, имея при себе лишь самые необходимые вещи и свиту из родственников и доверенных лиц, на преданность которых он мог положиться. Не ограничиваясь этим, 19 июля он прислал старейшин с просьбой принять его под покровительство России. Составив проект договора, старшины отправились обратно, чтобы представить его на утверждение хана, но в Энзели уже не вернулись, так как события развивались весьма быстро.
23 июля Ага-Магомет-хан со своими войсками остановился в сорока верстах от Решта. Высланные ему навстречу войска Гедает-хана еще до встречи с неприятелем разошлись по домам, а те, которые остались и вступили в бой, были разбиты и обращены в бегство. На следующий день Ага-Магомет-хан штурмовал укрепления и овладел городом.
Сидевший за столом Гедает, не закончив обеда, бежал версты три пешком, а затем на приведенной ему лошади ускакал в Пери-Базар, где были устроены укрепления и где он намерен был держаться до последнего.
Тем временем, заняв Решт, Ага-Магомет-хан строго запретил войскам причинять обиды населению, приказал не производить грабежей и платить за взятые продукты. Он разослал прокламацию, в которой требовал, чтобы все жители, не опасаясь преследования, возвратились в свои селения и в город Решт, те же, кто не исполнит этого приказа и будут найдены в лесах, будут жестоко наказаны. Гилянцы охотно исполнили требование победителя и вернулись домой. Жестокость и тиранство Гедает-хана послужили причиной, что за немногими исключениями почти все население ненавидело своего хана. Новыми жестокостями Гедает хотел вернуть повиновение жителей, но усилия его были тщетны, напрасно он резал носы и уши возвращавшимся по домам, население с охотой покорялось победителю. Высылаемые из Пери-Базара навстречу Ага-Магомет-хану войска Гедаета не хотели сражаться и разбредались в разные стороны. Видя всюду неудачу, гилянский хан приказал грузить все свое имущество на суда, стоявшие в Энзелинской гавани, и перевести на них семейство. Тумановский, консул Скиличий и некоторые из наших купцов также перешли на флотилию из опасения подвергнуться случайностям штурма, во время которого трудно разобрать, кто русский, кто персиянин и приверженец Гедает-хана. Из-за мелководья фрегаты наши не могли подойти близко к берегу, и потому все русские собрались на четырех купеческих судах, вооруженных четырьмя орудиями, взятыми с фрегатов, и восемью фальконетами, состоявшими при консульстве.
В конце июля передовые войска Ага-Магомет-хана появились в виду Энзели и подожгли близлежащую деревню. Под предлогом просьбы не жечь окрестных селений Тумановский отправил к начальнику персидских войск армянина Хастатова, через которого и вошел в контакт с Ага-Магомет-ханом. Последний уверял посланного, что искренно расположен к России и будет поддерживать дружественные отношения с нашим правительством. Тумановский обещал не оказывать помощи Гедает-хану и приглашал Ага-Магомет-хана поспешить с прибытием в Энзели. Персидские войска стягивались вокруг города, и поставленный почти в безвыходное положение Гедает-хан прислал к Тумановскому своего посланного Багира с просьбой, чтобы русская флотилия поддержала его и оказала сопротивление Ага-Магомет-хану. Багир просил Тумановского присягнуть, что просьба хана будет исполнена, и от имени Гедаета клялся в том, что хан будет верен России.
– Если вы не присягнете, – говорил Багир Тумановскому, – то хан принужден будет принять другие меры.
– Я никогда не был неприятелем Гедает-хану, – отвечал уклончиво Тумановский.
– Если вы приятель его, то отчего не стреляли по войскам Ага-Магомета, когда они подходили к Энзели и сожгли деревню? Своими выстрелами вы показали бы, что готовы защищать Гедает-хана и что при помощи русских Ага-Магомет-хан может быть изгнан из Гиляна.
– Я нахожусь здесь три месяца, – отвечал Тумановский, – и неоднократно указывал Гедает-хану те меры, которые он должен был принять, так как еще до моего приезда уже был слух, что Ага-Магомет намерен прийти в Гилян. П.С. Потемкин также писал хану, что если он имеет какую-либо надобность, то дал бы о том знать, но хан по своей гордости до сих пор не дал никакого ответа на письма. Несмотря на то, мы не отказываемся помочь ему. По войскам Ага-Магомет-хана мы не стреляли потому, что они не только не выказывали нам никакой враждебности, но послушались моего требования не жечь деревни и, успев сжечь только четыре дома, оставили и ушли из селения.
После такого ответа Багир отправился к Гедаету, и до 21 августа Тумановский не имел никаких сведений о хане. В этот день он дал знать хану, что один из наших фрегатов отправляется в Астрахань, и, если хан имеет что писать командующему на линии, чтобы уведомил. Гедает прислал своего доверенного Магомет-Хусейна для отправки в Астрахань с поручением просить генерала Потемкина прислать ему в помощь 2000 русских войск с артиллерией. Гедает обещал за это отправить в Россию своего сына в аманаты и платить каждый год по тысяче пудов шелка.
Просьба и обещания дошли до Потемкина лишь тогда, когда судьба Гедаета была решена навсегда. 23 августа Ага-Магомет-хан писал Тумановскому, что, завладев большею частью Персии, он намерен наказать грабителя и разорителя народа и избавить Гилянь от тяжелого ига. Ага-Магомет-хан присовокуплял, что если Тумановский желает, чтобы существовала вольная и спокойная торговля, то чтоб он не только не помогал Гедаету, но и старался пресечь ему путь, если тот вознамерится уйти морем. Как бы с намерением воспользоваться случаем и выговорить выгодные условия для нашего купечества, Тумановский вторично отправил к Ага-Магомет-хану своего доверенного армянина Хастатова. Опытный в коварстве и привыкший побеждать врагов изменой, Ага-Магомет-хан через Хастатова предложил Тумановскому 70 000 рублей, если он окажет ему содействие, и достиг своей цели. 28 августа посланный привез Тумановскому короткую записку, в которой Ага-Магомет-хан просил «об исполнении его поручений и соблюдении касающихся до его пользы интересов», что и со своей стороны обещал исполнить.
Тем временем Гедает-хан, окруженный со всех сторон неприятельскими войсками и не считая возможным удержаться в Пери-Базаре, отправил своего брата Аскера к Тумановскому с просьбой, чтоб он принял на себя защиту Энзели, а его, Гедает-хана, с семейством и родственниками отправил в Россию на одном из фрегатов.
– Без позволения главного начальника, – отвечал Тумановский, – я не могу принять на фрегат Гедает-хана и его детей. Если бы заявлено было об этом прежде, то я испросил бы повеления и исполнил приказание. Что же касается защиты Энзели, то мы приступим к этому, если встретим неприязненные действия против нас Ага-Магомет-хана.
Такой ответ заставил Аскера вступить на иной путь. Отправив Тумановскому в подарок два персидских платья ценой 250 рублей, одно платье женское, кинжал и пояс с драгоценными камнями, он просил, чтобы по крайней мере его с сыновьями Гедаета и имуществом отправили в Астрахань, но Тумановский, приняв подарки, отвечал, однако же, что сделает это, если получит 50 000 рублей. Аскер не имел возможности дать требуемую сумму и долго переговаривался с Тумановским как лично, так и через доктора Гедает-хана. Скиличий был устранен от этих совещаний и спрашивал Тумановского, о чем они переговариваются между собою.
– Единственно о том, – отвечал Тумановский, – чтобы ему с детьми хана ехать в Астрахань на фрегате.
– Что же вы отвечали ему на это? – спросил Скиличий.
– А как бы вы желали, чтоб я отвечал? Я ему отказал.
– Прекрасно, вы точно следуете приказаниям. Разве в том состоят данные вам предписания? Я не понимаю ваших поступков, но знаю, что вы упустили случай, который никогда не повторится.
– Это не ваше дело, – сказал с сердцем Тумановский, – я знаю, что делаю.
– Но имеете ли вы другие повеления кроме тех, какие даны мне?
– Конечно имею.
– Если имеете, то покажите, и я вас беспокоить больше не буду в отношении всего, что вы впредь станете делать.
– Повеления эти вас не касаются, я один отвечаю за хорошие или дурные последствия моих дел.
Скиличий настаивал на необходимости воспользоваться случаем, согласиться на просьбу Гедает-хана и отправить его семейство в Россию, но Тумановский отвечал, что еще рано и он сам не упустит удобного времени. Время проходило. Аскер-хан продолжал переговоры с Тумановским и предлагал ему 200 батманов (72½ пуда) шелка, но тот не принял такого подарка и просил больше. Доктор Гедает-хана по четыре раза в день приходил договариваться о вознаграждении наличными деньгами, но его хождения не увенчались успехом. Доведенный до отчаяния неуступчивостью и корыстолюбием Тумановского, Аскер-хан решил прекратить переговоры.
– Лучше, – сказал он, – погибнуть от руки неприятеля, чем быть обязанным жизнью Тумановскому, который вдобавок, получив деньги, может нам изменить.
Аскер-хан уехал в Пери-Базар, а Тумановский сумел убедить Скиличия в необходимости потребовать, чтобы Гедает-хан приказал уничтожить две береговые батареи, под тем предлогом, что от их действия мог быть нанесен вред нашим судам, а на самом деле чтобы отнять у хана последний способ защиты. Решив погубить Гедаета, Тумановский под видом собственной защиты и будто бы для обороны русской колонии вытребовал у капитана 2-го ранга Аклечеева огнестрельные припасы и тайно передал их врагам гилянского хана.
Вытесненный из Пери-Базара, Гедает 1 сентября отступил к Энзели. Три дня спустя войска Ага-Магомет-хана подошли к городу и, остановившись в двух верстах, стали окапываться. До 30 сентября обе стороны не предпринимали ничего решительного, хотя перестрелка с обеих сторон шла постоянно. Гедает защищался весьма упорно, так что начальник войск Ага-Магомет-хана отчаялся в возможности взять Энзели, и ему уже было прислано повеление, если найдет много затруднений в покорении города, стараться заключить выгодный договор с Гедает-ханом и отступить. Как только Тумановский узнал об этом, он стал делать все, чтобы ободрить осаждавших: посылал к ним курьеров и обещал им помочь. Союзники его требовали, чтобы русские первые сделали выстрел по Энзели. Тумановский, конечно, не мог на это согласиться, и Ага-Топчи Салманский напрасно провел с ним несколько ночей. Тумановский убедил его наконец в нелепости требований, но обещал оказать содействие во время штурма.
В ночь на 30 сентября войска Ага-Магомет-хана атаковали Энзели, и Гедает защищался там до тех пор, пока не был зажжен его дворец. Видя, что дольше держаться нет возможности, он сел с одним из сыновей в лодку и направился к русской флотилии, надеясь найти там убежище. Сначала он причалил к судну, на котором должен был находиться консул Скиличий, но, узнав, что он у Тумановского, хан отправился к ним. Подъехав под самое судно и скрываясь от посторонних, Гедает послал своего секретаря, чтобы вызвать к себе бывшего при консульстве капитана Калмыкова и переговорить с ним. Калмыков стоял возле Скиличия, который и приказал ему сходить посмотреть, кто находится в лодке. Увидев Гедает-хана, просившегося на фрегат, Калмыков сообщил Скиличию и получил приказ не пускать его.
– Наденьте на меня крест, – кричал Гедает, – пошлите куда угодно в Россию, только примите к себе со всеми детьми и имуществом.
Калмыков вторично пошел к Скиличию, который, по соглашению с Тумановским, сам вышел на палубу и, видя, что Гедает-хан ухватился за конец каната, спущенного в море, и лезет на судно, приказал вырвать веревку и не пускать. В то же время он послал Калмыкова отыскать талышенского хана Ала-Верды-бека, непримиримого врага Гедает-хана, и отдать последнего в руки неприятеля.
Калмыков спустился на киржим Гедает-хана и оттуда пересел на лодку.
– Куда вы? – спросил хан у Калмыкова.
– На судно консула Скиличия, – солгал тот.
На середине пути Калмыков встретил Ала-Верды-бека, уже искавшего Гедает-хана, и, пересев на киржим Талышенского хана, сказал ему, что Гедает-хан находится у судна Тумановского.
Предатель и преследователи подъехали к судну.
– Где Гедает? – громко спросил Калмыков.
– Я здесь, – отвечал хан, не подозревая измены.
Последовал выстрел из пистолета, и пуля попало прямо в грудь
несчастного хана. Он упал, Ала-Верды-бек вторично выстрелил и, отрезав у Гедает-хана ухо, как доказательство совершенного преступления, тело выбросил из киржима в море.
Энзели был разграблен, ханский дворец тоже, персияне ходили по домам и грабили. Они разделили между собой ханских жен и по их указанию отыскивали деньги и драгоценные вещи, принадлежавшие Гедает-хану и частично зарытые в земле. Грабеж города продолжался целый день, и к вечеру зажжены были почти все дома.
Несчастные дети, скрываясь от убийц отца, забрались на судно и умоляли Скиличия спасти им жизнь и отправить в Россию, но на третий день были выданы начальнику Ага-Магомет-хановых войск Мустафе-хану, а через день было передано ему же нагруженное на наших судах имущество злополучного хана.
Тело Гедаета около трех дней было под водой, а затем всплыло на поверхность…
«Бог, возводящий судьбу человека на высоту, – писал Ага-Магомет-хану генерал Потемкин, – введенный в заблуждение первыми лживыми донесениями о смерти Гедает-хана, – даровал вам, знаменитый хан, желаемые успехи. При последнем завоевании вашем провинции и Энзели видели вы ясно, сколь российские начальники и корабли, в порте Энзелинском находящиеся, способствовали вашим успехам. Из сего заключить можете, что Российская империя вам доброжелательствует, и я надеюсь, что при настоящих делах ваших в Персии к утверждению власти вашей благорасположение России и благость мудрой и славою блистающей императрицы нашей Екатерины Алексеевны потребны».
Захватив Гилянскую провинцию, Ага-Магомет-хан, как увидим, считал излишним входить в дружественные отношения с Россией.
Под предлогом поздравления с победой Тумановский послал к Ага-Магомет-хану за обещанными деньгами армянина Хастатова, снабдив его подарками тысячи на две, но, лишившись и этих вещей, Тумановский не получил ни одной копейки из обещанной суммы. Приняв подарки, Ага-Магомет заявил претензию, что ему выдано не все имущество Гедает-хана, а только часть и что остальное скрыто консулом и Тумановским. Заявление было сделано, конечно, чтобы не платить обещанных денег и не придать слишком большего значения помощи, которую оказал Тумановский в его борьбе с гилянским ханом. За расхищенные вещи Ага-Магомет требовал от Скиличия два миллиона рублей серебром, и, так как консул отказался платить и отрицал возводимое на него обвинение, Ага-Магомет приказал со всех товаров, идущих из России, брать пошлину по 25 копеек с рубля.
Тумановский был жестоко обманут и вскоре после возвращения в Энзели заболел лихорадкой и 17 ноября умер.
«По возвращении с судна, – говорил Скиличий в своих показаниях, – Тумановский выходил весьма редко и с великим трудом. Стыд и огорчение, что он был обманут и не получил обещанных денег, угрызение совести и опасение наказания за свои поступки заставили его желать смерти. В течение двух месяцев он не вставал с постели, не принимал ни лекарства, ни пищи и только грыз пальцы».
Печальная судьба Гедает-хана и его кончина не возбудили сожаления в России. «Все притеснения, – писал князь Таврический, – деланные русским купцам от Гедает-хана, и его обманы потерю его не делают чувствительною. Наблюдаемое же доселе поведение Магомет-хана Исхафанского подает повод надеяться всегда доброго с ним согласия».
Так думал князь Потемкин в первое время по получении известия о том, что Ага-Магомет-хан завладел Гилянской провинцией, но, когда он узнал о поступках хана, о наложении новой пошлины и, наконец, когда до него дошел слух о неблаговидных поступках нашего консульства, он должен был изменить свое мнение и принять иные меры для помощи нашему купечеству. Возраставшее могущество хана Исхафанского и его небезуспешное стремленее к единовластию в Персии заставили русское правительство назначить в Персию своего поверенного в делах. Им был избран канцелярии советник Сергей Лошкарев. Снабженный открытой грамотой, необходимыми наставлениями и «особливыми доверенными листами к тамошним правителям, Лошкарев получил приказ отправиться в Персию чрез Константинополь, дабы лучше узнать связь тамошних событий с Портой».
Независимо от этого князь Потемкин отправил в Исхафань капитана Лампро-Качони с письмом к Ага-Магомет-хану, в котором писал, что не преминул донести императрице «об усердном желании вашем учредить коммерцию между Россией и Персией, и ее величество оказать соизволила свое на то благоволение. Таковые вашей светлости намерения, к пользе обоих государств служащие, не менее достойны уважения, как и победы, вами приобретенные. Я, имея полную мочь к трактованию со всеми соседственными в полуденном краю народами, не оставлю употребить моих стараний к утверждению ненарушимой связи между обоими государствами, к приращению взаимной пользы обитающих в них и к приобретению вашей приязни».
Письмо еще не дошло по назначению, когда генерал Потемкин получил донесение, что Ага-Магомет-хан налагает новые пошлины на товары, захватывает наших купцов, держит их под стражей и даже старается захватить нашего консула. Скиличий доносил, что торговля стеснена до крайности и купечество ничем не ограждено от своеволия Ага-Магомет-хана. Захватив многих гилянских старейшин, Ага-Магомет-хан отпустил их из Тегерана с требованием заплатить такую сумму, которая превышала их возможности: на одного наложено было тридцать, на другого сорок и даже пятьдесят тысяч рублей. Он определил всюду новых правителей, вымогательство которых зашло столь далеко, что, по выражению консула, все старосты и зажиточные люди «ввержены в одинаковое несчастье и истязуемы жестоким образом». Губернаторы собирали подати вдвойне, а вслед за тем приехали особые комиссары, которым приказано было разыскать и отобрать все разграбленные вещи Гедает-хана. Комиссары хватали по одному подозрению и не щадили никого, не исключая русских. На наших купцов были наложены новые пошлины. Генерал-поручик Потемкин признал необходимым для защиты нашего купечества усилить эскадру и приказал нескольким военным судам находиться постоянно в виду Энзели. Дворец и крепость в Энзели были разрушены из опасения, что если они попадут в руки русским, то последние легко могут завладеть всем Гиляном и предписывать законы Персии.
«Замешательство дел, – говорил Потемкин, – в каковое привел умерший надворный советник Тумановский, нелегко исправить. Я не имею надежды, чтоб Ага-Магомет-хан почувствовал признательность: ибо если от сумасшествия или от предательства Тумановского сделанное ему пособие при завладении Энзели выдача семейства и всего имущества Гедает-хана не могли возбудить в нем признательности, то поворота от неблагодарности ожидать сомнительно».
Тем не менее командующий Кавказским корпусом решил обратить внимание Ага-Магомет-хана на ту пользу, которую он может извлечь из союза с Россией.
«В то самое время, – писал П.С. Потемкин, – когда ожидал я, почтенный хан, от вас ответа на письмо его светлости генерал-фельдмаршала Г.А. Потемкина, когда чаял, что завладение вами Рештскою провинцией и сокрушение владетеля оной Гедает-хана будет вам немалым обязательством усилить благорасположение к российскому купечеству и благодарность к престолу российскому, получил я от находящегося консулом в Энзели надворного советника Скиличия рапорты, объясняющие совсем противное ожиданию моему, противное заключению, каковое имел его светлость князь Г.А. Потемкин о благорасположениии вашем. Не могу еще точно поверить, чтобы вы, будучи одарены разумом и многими талантами, ведая величество России, премудрость, великолепие и славу царствующей самодержицы, похотели что сделать ей неприятное и утеснять ее подданных.
Читая рапорты нашего консула, усматриваю, что неудовольствие ваше состоит в том, что во время разграбления Энзели двое или трое армян были участниками в грабеже дома Гедает-ханова. Не оспариваю, что консул по первой принесенной ему жалобе должен был сделать вам удовольствие (удовлетворение), отыскать украденное и не мешкая возвратить; но, с другой стороны, кажется, сия малая причина не могла побудить вас на строгое обращение с российским купечеством, а еще менее искать захватить консула.
Вы пишете консулу, что купечество российское может торговать, а не грабить. Сие изречение ваше правильно. Но какое же право имеете вы российских купцов захватывать и держать под стражей? Если они в чем поступили в противность установленным законам и порядку, будьте уверены, что при малейшей жалобе всякое удовольствие вам доставлено будет, но самовластно поступать противу россиян – есть оскорблять Россию.
В положении вашем покровительство ее императорского величества вам весьма нужно. Пускай победили вы Гедает-хана, овладели областью и всем его имуществом, отдаю на совесть вашу почувствовать, что не успели бы вы, конечно, если бы в том Тумановский и консул препятствовать стали.
Объяснив вам обстоятельства, прошу российских купцов освободить и купечеству не делать притеснения. Я надеюсь, что вы, почтенный хан, справедливость моего требования исполните».
Письмо это вместе с объяснениями Лампро-Качони оказало свое действие. Все еще имевший внутренних врагов Ага-Магомет-хан старался не прерывать окончательно отношений с Россией. Его визирь Магомет-Шефи писал генералу Потемкину, чтобы он не слушал «речей несправедливых, ибо между Россией и Персией никаких несогласий не бывало и не будет». С Лампро-Качони был отправлен в Петербург посланником мирза Магомет-Али «для утверждения между империей Всероссийскою и Персией дружбы и согласия». При свидании с консулом Скиличием Магомет-Али уверял его, что уполномочен обещать все, что русский двор потребует, в особенности относительно торговли и заведений, как на берегах Каспийского моря, так и внутри Персии, с тем, однако же, условием, чтобы Россия не строила крепостей и укреплений.
Столь широкие полномочия, казалось, должны были упрочить наши дружественные отношения с Персией, но на деле вышло по-другому. Отправленный в Елисаветград к князю Потемкину-Таврическому, Магомет-Али скоро вызвал своими поступками нерасположение светлейшего. Человек строптивый и жестокий, он прибил однажды своего слугу и обещал убить. Слуга бежал к находившемуся в Елисаветграде посланнику дербентского хана и просил его спрятать в своем доме. «Если вы меня не спрячете, – говорил слуга, – то я, чтобы избежать смерти, вынужден буду принять христианство».
Дербентский посланник Садык-мирза спрятал его и хотел доложить об этом князю Потемкину, но Магомет-Али в сопровождении свиты ворвался в его дом, отыскал спрятавшегося и нанес ему смертельную рану кинжалом. Такой поступок возбудил всеобщее негодование и заставил светлейшего сказать Магомет-Али о неприличности его поступка. В ответ на это дерзкий персиянин стал поносить князя и наше правительство, за что и был арестован.
«Взяв с собою 24 человека казаков Донского Денисова полка при одном старшине, – писал светлейший надворному советнику Петковичу, – имеете вы отправиться в Елисаветград. По прибытии туда следовать вам в квартиру присланного от Исхафанского Ага-Магомет-хана чиновника мирзы Магомет-Али и вопросить его: правда ли, что он осмелился испустить поносные злословия, о которых доносит на него переводчик Вартан Петров, и если он переводчиком в том изобличен будет, то приставить к нему тотчас же караул, приказав и его из квартиры не выпускать, и к нему допуск пресечь».
Вскоре после этого Магомет-Али был выслан из России, и отношения с Ага-Магомет-ханом были прекращены.
«Как поступки Ага-Магомет-хана и его посланного мало обещают добра, – писал светлейший генерал-поручику Потемкину, – то нужно приласкать более Муртаза-Кули-хана, брата его, усердием и привязанностью к России отличающегося. Фрегатам прикажите быть близ берегов дербентских, для пользы и помощи Муртаза-Кули-хану, если будет потребно. Батальоны егерские нуждаются в Грузии в провианте; в случае неспокойствия защищать же они земли недостаточны. Под видом затруднения в хлебе прикажите их вывести вон к себе, а царь без наших войск меньше будет иметь к себе прицепок».
