Трюкач

8

* * *

Нолесвилл, штат Южная Каролина

Восемнадцать лет назад

Ноле восемь лет.

– Что я сделала? – Ей было больно. Он нарочно делал ей больно. – Я д-думала, это – мусор.

– Мусор?! – взревел Ройол. – Это! Не! Мусор!

Он схватил Нолу за подмышки и дернул вверх так, что она едва доставала носками ног до линолеума на кухонном полу.

Вечер ожидался праздничным – они собирались отметить новоселье после переезда в дом получше. Нола приготовила рыбу, свежего окуня, постаралась на славу, заправила лимоном и все такое, даже заранее почистила.

Но когда она выбросила остатки с тарелки Ройола в мусорное ведро, тот заметил уставившуюся на него рыбью голову и взорвался.

Ройол в третий раз за ужин облизнул края губ. Жест был хорошо знаком Ноле. Хозяин дома был пьян.

– Ты думаешь, мне деньги с неба падают? – заорал он.

Нола в смущении покачала головой.

– Эту голову… и хвост тоже… из них еще можно сварить суп! Сделай из них бульон! – Он перешел на ругань. – Я каждый день жопу рву, а ты все выбрасываешь?!

Нола стояла на цыпочках, руки Ройола больно сжимали подмышки.

Пинком распахнув дверь, он вытолкнул – буквально выбросил – Нолу во двор на лысый жухлый газон с валяющейся пустой бутылкой из-под «Джека Дэниелса», пластмассовым детским бассейном и новенькой садовой мебелью. Мебель Ройол купил оптом на распродаже залогового имущества и продавал по частям в мебельные магазины трех штатов.

Больше ему ничего не требовалось говорить. Нола и так знала, в чем состояло ее наказание.

Посреди двора в газоне была выкопана яма.

Нола взяла лопату и воткнула ее в землю.

Обычай установил еще отец Ройола. Зарылся – откапывай себя сам. Иначе яма превратится в могилу. Впервые наказание свалилось на Нолу в тот вечер, когда она задержалась у подруги на ужин и не позвонила домой. Ройол с криками ворвался в дом подруги, вытащил Нолу из-за стола и закатил сцену, после которой с ней никто не хотел больше дружить. В тот вечер он сунул ей в руки лопату и приказал: «Копать пятнадцать минут. Без передышки».

Наказание повторилось, когда Нола нечаянно сшибла с телевизора блок приема кабельных программ. Потом чихнула за ужином, не прикрыв рот. Слишком громко захохотала над дурацкой рекламой страховки.

Когда она постирала красную рубашку вместе с белым бельем и оно порозовело, наказание несложно было предугадать. Однако в последнее время ей все больше действовала на нервы неожиданность и произвольность вспышек гнева приемного папы. Как если бы для него не существовало конкретных жизненных правил. Ноле редко удавалось предвидеть, какую реакцию вызовет то или иное действие.

– Сегодня будешь копать двадцать минут! И не останавливаться! – рявкнул Ройол, швырнув в Нолу рыбью голову.

Она заметила, что «папа» достал ее из мусорного ведра, только когда голова шлепнула ее по спине и упала под ноги.

– Не хнычь! Не показывай слабость. Чтоб ни слезинки у меня! – добавил Ройол.

Нола взглянула на рыбу, мысленно выругав себя за то, что поспешила убрать со стола. Потом подумала: «Нет, не буду плакать. Не дождешься».

– О чем задумалась? – вскинулся Ройол.

Он быстро ухватывал настроение людей, это качество помогло ему получить солидную прибыль на продаже дачной мебели и двухсот разносортных матрацев, купленных с аукциона на прошлой неделе. Он был умен, почти гениален в способности угадывать чужие желания. Не везло ему только с дурным нравом и друзьями, которых этот нрав притягивал, что привело к оплошной покупке трехсот мини-холодильников в прошлом месяце – все оказались поломанными и ни на что не годными. Ройол облизнул губы два раза подряд.

– Если хочешь что-то сказать – говори! Давай, негра! Говори!

Нола на минуту остановилась, не выпуская лопату. «Молчать», – приказала она себе. Но искушение было слишком велико.

– Сегодня мой день рождения.

Если Ройол и удивился, то не показал этого.

– И чего ты хочешь? Торт? Подарки?

Нола помедлила, сомневаясь, стоит ли об этом говорить.

– Телефон, – наконец произнесла она вопреки доводам разума. – Если Лапойнты позвонят…

– Лапойнты тебя выгнали. Они не станут звонить.

– Но мой брат…

– Я тебе покупал марки. Твой брат ответил на твои письма? Кто-нибудь тебе написал? Они не будут звонить.

– Может быть, они не знают наш новый номер.

– Знают. Но звонить не будут.

– А если позвонят, мне можно с ними поговорить?

– Рой чертову яму. – Ройол направился к дому и напоследок бросил: – С днем рождения, будь он неладен. – Хлопнула дверь.

Нола стояла одна во дворе, тыча концом лопаты в рыбью голову. «Сегодня мой день рождения!» – пропела она тонюсеньким голосом, передразнивая саму себя, досадуя на собственную болтливость. Худшее в придуманном Ройолом наказании было то, что она сама начинала верить – это она виновата, это ее промашка. Хоть вторую яму копай.

Через пятнадцать минут ладони горели огнем, с носа свисала капля пота. Втыкая лопату в землю, Нола выворачивала ком земли, за ним – еще один. За много месяцев она усвоила: рыть яму, особенно глубокую, – тяжелая работа. Скоро наступит зима, копать станет еще труднее.

В отдалении зазвонил телефон. Нола обернулась на звук, звонок раздавался из дома. В голову сама собой пришла мысль: звонят Лапойнты. Неужели действительно они? Нет, вряд ли.

Телефон снова зазвонил, на сей раз громче.

Опять какой-нибудь опрос. Они всегда звонят во время ужина. А может, одна из подружек Ройола, та, что любит трогать Нолу за одежду. Или толстуха с табачным запахом изо рта и кожей цвета меда. Как у Нолы.

Телефон зазвонил в третий раз. Ройол все не брал трубку.

Беспроводной аппарат имел опознаватель номеров. Если Ройол не отвечает, значит… Нет, он не может поступать так жестоко. Нола тряхнула головой. Даже с ней он не стал бы этого делать.

А телефон все звонил и звонил.

«Ну пожалуйста, сними трубку».

Замолчал наконец. Слава богу. Поднял. Все-таки…

Дзыыыынь.

Нет, не поднял. Опять звонит.

Ноле хотелось вбежать в дом, сорвать трубку со стены, узнать, кто это. Но если уйти без разрешения… перестать рыть яму…

Дзыыыынь.

Нола тяжело, затравленно дышала, легкие словно наполнились толченым стеклом. Схватив лопату, она озиралась по сторонам в поисках помощи.

И тут разглядела дерево. С левой стороны за новой садовой мебелью рос толстый, с человеческое туловище, загнувшийся круглой скобкой пекан. У самого корня Нола заметила темное пятно. Издали оно походило на сучок, небольшой наплыв или потек. Однако Нола сразу различила гниль.

Потом, лежа в постели, она не могла логически объяснить причину своего поступка. В ту минуту, стоя во дворе, слушая отчаянное дребезжание телефона, ей просто захотелось что-нибудь сломать.

Подскочив к больному дереву, Нола ухватила лопату на манер бейсбольной биты и, не отрывая глаз от овальной отметины, сделала яростный замах.

Прямо в точку.

Дзыыыынь.

Она нанесла еще один удар. И еще один.

Железная лопата крошила кору, отламывая куски черной гнили. Летели в стороны щепки. Но лопата все же не топор.

Не обращая внимания, Нола все быстрее наносила удар за ударом. На ладони лопнула мозоль. Она не почувствовала боли, вообще ничего не чувствовала, даже слез, ручьями бегущих по щекам.

Дзыыыынь.

«Детей не отдают другим! Почему вы меня отдали?!» – всхлипывала она, делая очередной замах.

Хрусь.

Старое дерево вздрогнуло, шевельнулось, начало крениться, падать – прямо на нее.

– Нола, уйди! – крикнул сзади Ройол.

Она приросла к месту, дерево наклонилось совсем низко.

– Я же сказал… уйди! – Ройол с разбега сшиб ее с ног. Голова девочки мотнулась вправо, сами они полетели влево, дерево рухнуло рядом, на лету выбив из рук Нолы лопату.

Они вдвоем грохнулись на землю, прямо в грязь, Ройол не разжал руки.

«Получается, он меня спас», – первым делом подумала Нола.

И тут же вспомнила о дереве.

Шесть метров в высоту, оно было выше и крепче ее. Она бы ни за что его не одолела, не выбери самое уязвимое место, где ствол подточила черная гниль.

Нола всегда сознавала свой дар замечать слабые места у других. В тот вечер она впервые воспользовалась им, чтобы самой обрести силу.