Тайны Парижа

XLIII

По отъезде Дамы в черной перчатке Арман заперся у себя в рабочем кабинете. Опустив голову на руки, смеясь и вместе плача, он в течение нескольких минут был опьянен восторгом от предвкушения ожидавшего его участия в мести, которое должно было явиться ему залогом прощения.

Вошел Иов.

– Что тебе надо? – резко спросил он его. – Ты снова явился надоедать мне своими наставлениями?

Иов грустно покачал головою.

– Вовсе не за этим, – ответил он.

– Так за чем же?

– Один из ваших друзей желает вас видеть.

В течение последней недели много различных посетителей являлось в маленький отель, но Арман неизменно отказывал всем, и Иов на этот раз только для проформы вошел доложить ему; но каково было его удивление, когда Арман ответил:

– Ну, что ж, проси войти…

– Как! – пробормотал Иов. – Вы даже не спрашиваете, кто это?

– Но ведь это один из моих друзей…

– Положим, – согласился старый солдат, не понимавший, что горе делает безмолвным и заставляет искать абсолютного уединения, зато радость производит совершенно обратное действие.

В продолжение часа Арман был счастлив: следовательно, он мог принять своего друга. Иов отворил дверь и доложил: «Господин Мориц Стефан!».

Арман встал, сделал несколько шагов навстречу журналисту и радушно протянул ему руку.

– Вы редкий гость, дорогой мой, – приветствовал он его.

– А вас невозможно застать, мой милый Арман.

– Вот как! Разве вы были у меня?

– Раз десять. Но вы вечно отсутствовали: то вы уезжали в Баден, то вас просто не было дома.

– Я провел лето в Германии, – ответил сын полковника.

– С Дамой в черной перчатке? – насмешливо спросил Мориц.

Арман смутился.

– Кто вам это сказал? – проговорил он с оттенком беспокойства.

– Как кто? Да весь Париж, дорогой мой, говорит это. – Париж слишком добр, что интересуется мною.

– Париж любопытен.

– Ну, что ж! – сказал Арман, впадая в беспечный тон. – Ему придется испытать разочарование в своем любопытстве.

– Вы ошибаетесь.

– Я не вижу ничего занимательного в том, что я люблю эту женщину.

– Эта женщина – загадка.

– Только не для меня.

– Допустим, но она загадка для всего Парижа.

– А! Париж занимается нами?

– Сильно.

– Я становлюсь любопытен, – сказал Арман с горькой усмешкой. – Мне интересно знать: что он может знать, что он может говорить?

– Две вещи.

– Выслушаем первую.

– Дама в черной перчатке, которую вы безумно любите, не любит вас.

– Откуда это можно знать? – пробормотал сын полковника, закусывая губы…

– Она любит… другого. Арман побледнел.

– Этот другой – мертвец. Бледность Армана усилилась.

– А человек, которого любят даже мертвого, не боится соперников, – холодно докончил Мориц.

Арман, хотя и страдал, не решился, однако, прямо опровергнуть довод Морица.

– Отлично, – насмешливо заметил он. – Вот первое мнение, которого удостоил меня Париж. Теперь выслушаем, что следует дальше.

– Черт возьми! – проговорил Мориц.

– Разве вы уже забыли, что хотели сказать?

– Нет… но… я затрудняюсь.

– Чего?

– Я боюсь, что вы рассердитесь… Грустная улыбка мелькнула на губах Армана.

– Клянусь, что нет, – сказал он.

– Ну, так парижский свет утверждает, что вы…

– Болван, не так ли?

– Простак…

– Дорогой мой, – спокойно возразил Арман, – неужели вы явились ко мне только затем, чтобы сказать мне подобную любезность?

– Нет, – смеясь, ответил Мориц. – Но обратите внимание на мою храбрость и мое доверие к вам: я осмеливаюсь сообщить вам неприятные слухи относительно вас и в то же время хочу обратиться к нашей старой дружбе.

Арман протянул руку журналисту.

– Прекрасно! – вскричал он. – Так как я нужен вам, то милости просим.

– Да, я нуждаюсь в вас, – подтвердил Мориц.

– У вас дуэль? Так я буду вашим секундантом.

– Нет, вы ошибаетесь.

– Значит, вам нужны деньги? Мой кошелек к вашим услугам.

– Нет.

– В таком случае, говорите…

– Слушайте, – продолжал Мориц, – верите ли вы в необыкновенные вещи?

– Разумеется, да, и я уже поплатился за это.

– В таинственные драмы, которые разыгрываются в Париже не публично и никому не известными актерами?

– Верю, – пробормотал сын полковника, вспомнивший об ужасной мести Дамы в черной перчатке.

– Итак, мой друг, – продолжал Мориц, – меня случайно запутали в одну из этих драм, и я могу обратиться за помощью только к вам.

– Объяснитесь, друг мой.

– Не могу…

– Но как же быть в таком случае?

– Вы должны отправиться.

– Куда?

– Я не могу назвать вам место.

– Вот как! Но вы строите загадку на загадке.

– Только там, – сказал Мориц, – мне позволили объяснить вам.

– Дорогой мой, – возразил Арман, – позвольте мне задать вам один только вопрос?

– Задавайте.

– Когда я должен ехать с вами?

– Сейчас.

– Вы увезете меня из Парижа?

– Нет.

– И я могу вернуться к себе через несколько часов?

– Я не задержу вас, – ответил Мориц Стефан.

– Хорошо, я следую за вами.

– Наденьте теплое пальто, – сказал Мориц. – Ночи становятся холодными.

– Вы в карете?

– Да, она ждет у подъезда.

Арман надел пальто, взял шляпу и перчатки и спросил, улыбаясь:

– Надо захватить оружие?

– Нет, это лишнее, – ответил Мориц.

Журналист вышел первый, и они оба спустились по лестнице. Карета, которую по всем признакам можно было принять за наемную, ожидала у подъезда. Мориц открыл Дверцу.

– Садитесь, – сказал он и сел рядом с Арманом. Кучер, по-видимому, заранее уже получил приказание, потому что погнал лошадей, даже не спросив, куда ехать. Карета выехала из Шальо, спустилась к набережной, пересекла Сену по мосту Согласия и углубилась в пустынные улицы Сен-Жерменского предместья. Мориц все время молчал.

– Друг мой, – сказал он, – помните вашу любовь к маленькой баронессе де Сент-Люс?

– Да, – ответил Арман. – А что?

– Помните, как каждый вечер, когда она была для вас только белокурой домино, вас ожидала на бульваре карета, и какой-то человек завязывал вам глаза?

– Да.

– Ну, так вот, – продолжал Мориц Стефан, вынимая носовой платок из кармана, – это же самое я хочу сделать и теперь.

– Вы шутите? – проговорил Арман.

– Нисколько, это необходимо.

Мориц произнес последние слова так таинственно, что сын полковника Леона смутился.

– Но куда же вы хотите меня увезти? – спросил он.

– Если бы я имел намерение сказать вам это, то не завязывал бы вам глаза.

– Однако…

– Дорогой мой, – проговорил Мориц, – я взывал к вашей дружбе, но если эта дружба недостаточно сильна, чтобы исполнить то, о чем я прошу, скажите одно слово, и я отвезу вас обратно.

– Вы с ума сошли! – воскликнул Арман. – Но раз вы на этом настаиваете…

– И он протянул свою голову. Мориц крепко завязал ему глаза.

– Теперь, – сказал он ему, – скажите по совести, видите ли вы что-нибудь?

– Нет, – ответил Арман.

– Отлично.

Карета продолжала ехать, и Арман почувствовал, что она много раз поворачивала то влево, то вправо. Мориц молчал. Арман думал о Даме в черной перчатке и тоже не выказывал желания разговаривать.

Это странное путешествие продолжалось около получаса. Наконец карета остановилась.

– Приехали, – сказал Мориц. Он вышел первый.

– Дайте мне руку, – прибавил он, – и обопритесь на меня.

Арман повиновался.

– Хорошо, – продолжал Мориц, – теперь позвольте, я вас поведу.

По перемене воздуха Арман понял, что они вошли в дом или проходили коридором.

– Подымите ногу, мы стоим около лестницы.

Когда Арман поднялся на десять ступенек, он услышал, как отворилась дверь.

– Идите все прямо, – сказал ему его вожатый. Арман почувствовал под ногами толстый ковер и более теплую атмосферу вокруг себя. Две двери отворились и тотчас же захлопнулись. Мориц остановился.

– Теперь, – проговорил он, – вы можете снять повязку.

Арман сорвал повязку и с удивлением осмотрелся вокруг. Он находился теперь в маленькой гостиной, комфортабельно меблированной. Пол был покрыт ковром, стены обтянуты совершенно новой обивкой, несколько дорогих картин висели по стенам. Между окон стояла этажерка с витыми колонками, уставленная книгами. Посреди комнаты находился круглый столик, заваленный альбомами и газетами. Против камина стояло пианино. Арман был музыкант.

– Где я? – спросил Арман, взглянув на Морица.

– Скоро узнаете, – ответил журналист. Он откинул портьеру и вышел.

Арман, все более и более удивлявшийся, остался один. Прошло четверть часа; никто не являлся. Тогда Арман подбежал к двери, в которую вышел Мориц, но дверь оказалась запертой на ключ. Заметив другую дверь, он попытался отворить и ее, но она была также заперта. Потеряв терпение, молодой человек подошел к окну; окна были заперты на висячие замки.

– Ого, вот как! – пробормотал Арман. – Это уж слишком.

И так как шелковый шнурок сонетки находился справа от зеркала, то он сердито рванул его.

Тогда одна из дверей отворилась, и вошел слуга в ливрее; он почтительно поклонился Арману.

– Барин звал? – спросил он Армана.

– Да, – ответил молодой человек, у которого удивление перешло уже в нетерпение.

– Что прикажете сударь?

– Вот как! Что я тебе прикажу? Лакей поклонился.

– Можешь ты мне сказать, где я?

– Барин у себя.

– У себя?

Лакей снова поклонился. Арман смерил его взглядом с ног до головы.

– Что за глупые шутки, болван! – закричал он.

– Однако, сударь, я сказал правду. Барин у себя. Вот его приемная. Книги, пианино, журналы. Барин не будет скучать, если любит чтение и музыку. Вот спальня барина.

Под напором руки лакея дверь, которую Арман не мог отворить, раскрылась сразу. Молодой человек перешагнул порог, движимый любопытством. Спальня, такая же маленькая, как и приемная, была заново кокетливо меблирована, причем во всем чувствовалась рука женщины.

– Дурак! Скажешь ли ты мне, где я? Не то…

Арман не докончил. В комнату вошло новое лицо. Это был человек лет пятидесяти, с седыми волосами, с продолговатым серьезным лицом, обрамленным густыми рыжими бакенбардами.

По одежде его можно было принять за истого англичанина. Арман узнал его.

– Сударь, – сказал ему вошедший, – позвольте мне ответить вам за слугу: вы у себя или, вернее, у меня…

Арман поклонился.

– Кто же вы? – спросил он.

– Я лорд Г., – ответил англичанин. Арман вздрогнул и вспомнил Фульмен.

– По причинам, которых я не могу объяснить вам, вы мой пленник.