Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
XLII
Два дня спустя после описанной нами сцены мы застали бы сына полковника Леона в его маленьком домике в Шальо. Арман сделался тенью самого себя. Когда-то пылкий, увлекающийся молодой человек теперь был бледен, изнурен и молчалив; развалившись на диване курильной, он устремил глаза на деревья сада, видневшиеся в раскрытое окно, и, по-видимому, погрузился в глубокую думу.
Вошел Иов. Арман поспешно поднял голову и взглянул на старого слугу с сильнейшим беспокойством.
– Ну, что, ну, что? – спросил он. – Застал ты ее?
– Да, сударь.
– Она прочла мое письмо?
– Иов утвердительно кивнул головой.
– И… она придет?
– Да, сударь.
Арман вскрикнул от радости.
– Ты не лжешь? – спросил он. – Ты не… обманываешь меня?
Иов вздохнул, и слеза капнула на его сморщенную, как старый пергамент, щеку.
– Неужели эта женщина так околдовала вас, мой бедный барин? – произнес он так печально, что молодой человек невольно вздрогнул.
– Я люблю ее, – пробормотал Арман.
– Ну, а я, – сказал старый солдат с грубою искренностью, – ненавижу ее…
– Молчи, Иов.
– Я ненавижу ее, потому что она измучила вас. Я ненавижу ее… потому что… о, господин Арман, простите меня, я старый солдат, старое животное, человек без образования, но, видите ли… у меня есть предчувствие…
– Какое? – спросил Арман, печально улыбнувшись.
– Я предчувствую… что эта женщина… Иов остановился.
– Да говори же! – сказал молодой человек с нетерпением.
– Что она принесет всем нам несчастье.
– Я люблю ее… – повторил Арман с упрямством своенравного и избалованного ребенка.
– Видите ли, – продолжал Иов, – с тех пор, как вы возвратились из Германии, господин Арман, вы побледнели, сделались печальны и так изменились, что вас с трудом можно узнать; и когда мы смотрим на вас, мой полковник и я, то сердце у нас разрывается, и мы плачем…
– Ты плачешь? – спросил Арман, протянув руку Иову. – Ты плачешь с моим отцом, мой бедный, старый друг?
– Ах, мы прекрасно видим, как вы страдаете, – ответил Иов.
– Молчи…
– Мой бедный полковник, – продолжал Иов, – так изменился, что за него даже страшно; в течение четырех или пяти лет он постарел на двадцать лет; а за последние полгода он обратился в столетнего старика…
Последние слова Иова больше повлияли на Армана, чем все, что говорил старик до сих пор. Улыбка снова появилась у него на губах.
– Ну, хорошо! – решил он. – Ты увидишь, мой старик Иов, я снова буду так весел, что отец помолодеет.
– Да услышит вас Бог, господин Арман!
– Однако, – продолжал сын полковника, – дайте же мне отчет в вашем поручении, господин посол.
– Ах, правда! – встрепенулся старик Иов.
– Был ты на площади Бово?
– Да.
– Видел ты ее?
– Видел.
– Она прочла мое письмо?
– Два раза подряд.
Радость засветилась в глазах Армана.
– Вот как! – прошептал он. – Теперь мне кажется, что она любит меня… Она была одна?
– Нет, этот старик… вы знаете?
– Да, граф Арлев.
– Он сидел около нее, и она показала ему ваше письмо и спросила: «Что делать?»
– А! – проговорил, нахмурившись, Арман. – Она спросила у него совета?
– Да, и прибавила: «Должна я идти туда?»
– А что же он ответил? – спросил Арман.
– Он вздохнул, грустно взглянул на меня и сказал: «Идите, сударыня, никто не избегнет своей судьбы!» Я не понял, что он хотел этим сказать, но испугался…
– Понимаю.
– Что же он этим хотел сказать?
– Что она любит меня и не должна долее скрывать этого от меня.
Старик с недоверием покачал головой. Арман спросил:
– Значит, она придет?
– Да, сударь.
– Когда?
– «Идите, – сказала она мне, – я следую за вами».
И как будто судьба захотела оправдать слова старого слуги: в эту минуту позвонили у ворот.
– Это она! – прошептал сын полковника, бледный и дрожащий от волнения.
Он бросился в соседнюю комнату, окна которой выходили во двор.
Маленькая карета остановилась у подъезда. Из нее вышла женщина, тщательно закутанная. Это была Дама в черной перчатке.
Арман хотел было броситься к ней навстречу, но силы изменили ему, и он остался прикованный к месту, на верхней площадке лестницы, дрожащий, не дыша и без голоса. Иов стоял позади своего господина и поддерживал его.
– Ах, – пробормотал старый солдат, – я никогда не испытывал страха на поле сражения, а вот теперь я чувствую, как дрожь пробегает по телу… мне кажется, что вместе с этой женщиной войдет к нам несчастье…
В это время Дама в черной перчатке быстро подымалась по лестнице. Очутившись около Армана, она подняла вуаль и улыбнулась грустной улыбкой, но на этот раз не насмешливой, какая бывала у нее иногда. Арман взял ее руку, поцеловал, хотел сказать что-то, но не мог, так велико было его волнение. Он увлек ее в залу, предложил кресло и знаком попросил Иова выйти.
– Ах, уж эта мне женщина! – повторил старый солдат, уходя. – Ах, эта женщина… Я думаю, что это олицетворенная судьба…
Дама в черной перчатке села, и, продолжая держать ее руку, Арман опустился перед нею на колени.
– Наконец-то, – пробормотал он. – Наконец-то. вы согласились приехать ко мне…
Она взглянула на него печально и спросила.
– Вы все еще любите меня?
– Люблю, – прошептал он. – И вы никогда не поймете, как я страдал в течение недели, когда вы лишили меня своего присутствия…
– Может быть, – проговорила она.
– Однако, – продолжал он со слезами в голосе и устремляя на нее свои большие глаза, в которых было столько нежности, что они делали его иногда похожим на женщину, – однако я всегда повиновался вам, исполнял ваши приказания, не рассуждая, я был в ваших руках орудием и был счастлив своею судьбою… Ах, сударыня, что такое я сделал, чем заслужил такую немилость?
– Ничем, – сказала она, улыбаясь.
– Значит… в ваших глазах… я не виновен.
– Нет, мой друг!
Он восторженно поцеловал ее руку.
Она продолжала, спокойно и добродушно улыбаясь:
– Друг мой, вы жалуетесь на меня и, может быть, вы правы. Долго избегая вас, отталкивая вашу любовь, исчезая от вас, я кончила тем, что позволила вам победить себя. Ваши постоянство и привязанность тронули меня. Я согласилась, чтобы вы поехали со мною в Баден, я сделала вас участником моей мести, и у вас хватило мужества…
Тень пробежала по лицу Армана, который вспомнил гнусную роль, которую он сыграл относительно графини Д'Асти.
– Но, – поспешила прибавить Дама в черной перчатке, – оставим эти тяжелые воспоминания, друг мой; вы вернулись в Париж вместе со мною; я обещала видеться с вами каждый день, даже по два раза в день. Мой отель был открыт для вас; вы входили туда во все часы дня, и я всегда принимала вас…
– Вы были добры… – прошептал Арман.
– Однажды, – продолжала она, – вам отказали в приеме, и так как вы настаивали, то вам подали письмо от меня. Я умоляла вас прекратить ваши посещения…
– О! Это было жестоким ударом для меня, – с живостью перебил молодой человек.
– Я это знаю, мой друг.
– Вы знаете?
– Да, потому что я стояла у окна, спрятавшись за занавесью, и видела, как вас поразил мой отказ.
– И с тех пор, – продолжал Арман, – я писал вам ежедневно, но мои письма оставались без ответа.
– Выслушайте меня, – сказала она. Он замолчал и взглянул на нее. Она продолжала:
– Да, на первый взгляд, я жестока и несправедлива. Но разве вы забыли уже, что я вам говорила в тот день, когда вы нагнали меня по дороге в Германию: «Если вы хотите любить меня и ехать со мною, то должны ожидать всего, не удивляться никакой странности в моей жизни и не спрашивать о тайне моего непонятного поведения»?
– Это правда, – прошептал молодой человек. – Но разве вы не посвятили меня в тайны вашей жизни, не сделали меня сообщником вашего ужасного замысла, разве я не сделался в ваших руках, как вы сами только что сказали, послушным орудием?
– Да, конечно, а так как вы настаиваете, то я открою вам и последнюю тайну.
Арман вздрогнул.
– То, что я задумала, еще не окончилось Баденом, так как, по моему приказанию, вы были секундантом несчастного Фредерика Дюлонга, который в настоящую минуту умирает.
– Ну, и что же?
– Оно не кончилось также и в Париже, – прибавила Дама в черной перчатке.
– Как! А де Флар?
– Де Флар не был последним из убийц, которых я преследую.
Арман снова вздрогнул.
– Тот, кого мне остается убить, – продолжала Дама в черной перчатке, – был их начальником, образовал их ассоциацию, толкнул на путь преступлений, того…
– Что же? – спросил с тревогой Арман.
– Того я хочу погубить без вашей помощи.
Она произнесла эти слова с дрожью в голосе, как будто ужасная борьба происходила в ней.
– О, разве я не принадлежу вам телом и душою? – воскликнул Арман. – Я готов исполнить все, что вы мне прикажете…
«Майор прав, – подумала Дама в черной перчатке, – судьбы не избежишь».
Затем она прибавила вслух:
– Ну, что ж, пусть будет так! Вы снова сделаетесь моим орудием. Вы будете в моих руках ужасным орудием мести. Я хотела избегнуть этого, но судьба решила иначе.
– Я вас люблю, – страстно прошептал Арман. Молодая женщина встала и протянула ему руку.
– Приходите ко мне завтра, – сказала она. – Я буду ждать вас в полдень. Прощайте.
Арман, опьяневший от счастья, проводил ее до кареты и в последний раз покрыл ее руку поцелуями.
Час спустя Дама в черной перчатке вернулась домой и застала графа Арлева, сидящего у камина в будуаре.
– Вы были правы, мой бедный Герман, – сказала она ему, – люди не избегнут своей судьбы.
Майор вздрогнул.
– Я много раз собиралась простить Армана и сначала хотела избавиться от его преследований, от его любви, потом я почувствовала жалость к нему и хотела пощадить его, но судьба решает иначе. Он сам приговорил себя.
– Значит, он придет?
– Да, – вздохнула она.
– Когда?
– Завтра.
– И этот жестокий, ужасный план, который вы составили…
– У меня хватит силы привести его в исполнение. Голос Дамы в черной перчатке дрогнул; майор Арлев взглянул на нее и проговорил:
– Мне кажется, что вы не достаточно заглянули в глубину своего сердца, сударыня.
– Что вы хотите этим сказать?
– Человека, которого вы собираетесь безжалостно погубить за то, что его отец убил вашего мужа…
– Ну?
– Вы полюбили этого человека!
Дама в черной перчатке вскрикнула и побледнела.
– О! Нет, нет, – проговорила она. – Нет! Вы лжете, Герман; нет, это невозможно! Я любила и буду любить только того, по ком я ношу траур! Я маркиза Гонтран де Ласи!
Она гордо выпрямилась и прибавила:
– Ну, что ж! Допустим, Герман, что вы сказали правду, что я люблю этого молодого человека, но разве я перестала быть рабой своей мести? Я погублю его, несмотря ни на что, потому что должен быть наказан его отец, этот бандит с седыми волосами, у которого только одно уязвимое место: его сын!
