Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Tove Jansson
TROLLVINTER
Copyright © Tove Jansson 1957 Moomin Characters ™
All rights reserved
Иллюстрации в тексте и на обложке Туве Янссон
© Е. Тиновицкая, перевод, 2018
© М. Бородицкая, стихотворный перевод, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа ”Азбука-Аттикус“», 2018
Издательство АЗБУКА®
Маме
Глава первая. Гостиная под снегом
Небо было почти чёрное, но снег ярко голубел в лунном свете.
Море спало подо льдом, букашки и козявки глубоко под корнями деревьев видели сны о весне. Но до весны было ещё далеко: зима едва перевалила за новогодние праздники.
В том месте, где долина слегка выгибалась перед подъёмом в гору, стоял одинокий заснеженный домик, похожий на странной формы сугроб. Рядом с ним чернела, петляя в обледенелых берегах, речка; течение всю зиму не давало ей замёрзнуть. Но на мосту не видно было следов, и нанесённые ветром снега́ вокруг дома лежали нетронутыми.
И всё же внутри было тепло. В подвальной печи потихоньку горел торф. Луна заглядывала в окна, освещала мебель в белых зимних чехлах и хрустальную люстру, укрытую тюлем. В гостиной, где стояла большая изразцовая печка, спало всё муми-семейство.
С ноября по апрель муми-тролли спали: так поступали их предки, а муми-тролли чтят традиции. Как и предки, перед сном они набивают животы еловыми иголками и, думая уже о весне, стаскивают к кроватям всё, что может понадобиться сразу после пробуждения: лопаты, увеличительные стёкла, кусочки фотоплёнки, анемометры и тому подобные полезные вещи.
Стояла тишина, исполненная спокойного ожидания.
Время от времени кто-нибудь вздыхал и поудобнее устраивался в нагретой ямке в матрасе.
Лунный свет скользнул с кресла-качалки на столик, переполз через медные шишечки в изголовье кровати и попал прямо в глаз Муми-троллю.
И тут случилось невиданное и неслыханное с тех самых пор, как первый из муми-троллей погрузился в зимнюю спячку. Муми-тролль проснулся и заснуть не смог.
Он посмотрел на луну и сверкающие кристаллики льда по ту сторону оконного стекла. Услышал, как потрескивает в подвале печь, и поднял голову. Любопытство охватывало его всё сильнее. Наконец он встал и пошлёпал к маминой кровати.
Муми-тролль осторожно потянул маму за ухо, но она не проснулась, а только плотнее свернулась калачиком.
«Если уж мама не просыпается, то остальных и вовсе бесполезно будить», – решил Муми-тролль и отправился дальше обследовать дом, сделавшийся чужим и таинственным. Часы давным-давно остановились, всё было покрыто слоем пыли. На столике в гостиной стояла плошка с остатками еловых иголок. Укутанная тюлем люстра тихонько позвякивала.
Муми-троллю вдруг стало страшно, и он замер. Стоя в тёплой темноте, куда не доставал лунный свет, он чувствовал себя одиноким и всеми покинутым.
– Мама! – Муми-тролль подёргал Муми-маму за одеяло. – Проснись! Весь мир куда-то подевался!
Но мама не проснулась. В её сны о весне вкралось немного тревоги и беспокойства, но одолеть сон она не смогла. Муми-тролль прилёг на коврике возле её кровати. А долгая зимняя ночь продолжалась.
Утром снег на крыше пришёл в движение. Он пополз вниз, повисел на краю крыши и мягко ухнул наземь.
Теперь все окна завалило снегом, только слабый серый отсвет пробивался сквозь стёкла в дом. Гостиная стала ещё таинственнее, как будто оказалась вдруг глубоко-глубоко под землёй.
Муми-тролль прислушивался, навострив уши, потом зажёг фонарь и подошёл к комоду – чтобы прочитать весеннее письмо Снусмумрика. Оно оказалось на своём всегдашнем месте, под трамвайчиком из морской пенки, и ничем не отличалось от предыдущих писем, которые Снусмумрик всегда оставлял ему в октябре, отправляясь на юг.
Вверху страницы шло крупным круглым почерком: «Привет». Само письмо было коротким:
«Приятных снов, не грусти. В первый тёплый день весны я снова к вам вернусь. Жди меня, будем с тобой строить плотину. Снусмумрик».
Муми-тролль перечитал письмо много раз и тут почувствовал, что проголодался.
Кухня, пустая и аккуратная, тоже оказалась как будто на глубине нескольких миль под землёй. Пуст был и чулан: нашлась только початая бутылка брусничного сока и полпачки сухариков.
Муми-тролль устроился под столом и принялся есть, то и дело перечитывая письмо.
Потом он лёг на спину и стал разглядывать снизу доски столешницы. Было ужасно тихо.
– Привет, – прошептал Муми-тролль. – Приятных снов, не грусти. В первый тёплый день весны… – проговорил он чуть громче, а потом запел во всё горло: – Я снова окажусь у вас! Снова окажусь у вас, и будет весна и тепло, я буду здесь, и мы пойдём туда, и ещё сюда, и пробежим по всем дорож…
Он оборвал песню на полуслове, заметив, что из-под кухонной тумбочки на него смотрят два глаза.
Муми-тролль в ответ уставился на них. В кухне опять стало очень тихо. Так же тихо, как раньше. Потом глаза пропали.
– Стой! – вскричал Муми-тролль. Он подполз к тумбочке и тихонько позвал: – Выходи, не бойся. Я тебе ничего не сделаю. Выходи же…
Но кто бы ни жил под тумбочкой, он больше не показался. Муми-тролль разложил на полу остатки сухариков и налил в блюдце немножко брусничного сока.
В гостиной хрусталики на люстре печально позвякивали.
– Я ухожу, – сурово сказал Муми-тролль хрусталикам. – Надоели вы мне все. Пойду на юг, навстречу Снусмумрику.
Он толкнул входную дверь, но она примёрзла.
Бедный Муми-тролль, повизгивая, перебегал от одного окна к другому, но они тоже все замёрзли. Тогда он взбежал наверх, толкнул чердачное окошко и выбрался на крышу.
Морозный воздух принял его в свои крепкие объятия.
У Муми-тролля перехватило дыхание, он поскользнулся и покатился с крыши. И беспомощно рухнул в новый опасный мир, и утонул в первом в своей жизни сугробе. Снег неприятно покалывал бархатную шкурку, а в нос ударил новый запах. Он был острее, чем все прежние, и даже немножко пугал. Но этот запах стряхнул остатки сна и разбудил любопытство.
Густой серый сумрак покрывал всю долину. Сама долина из зелёной стала белой. Всё, что раньше двигалось, сделалось неподвижным. Все живые голоса исчезли. Все углы скруглились.
– Снег, – прошептал Муми-тролль. – Я помню, мама говорила. Ей рассказывали, что такое бывает. Это называется снег.
Бархатная шёрстка Муми-тролля пустилась в рост, хотя он об этом не подозревал. Она решила постепенно сделаться зимней шубкой. Ей предстояла долгая работа, но решение было принято. А это всегда хорошо.
А сам Муми-тролль, с трудом пробираясь сквозь сугробы, дошёл до реки. До той самой реки, которая летом была прозрачной и, сверкая, пробегала через сад. Теперь она стала совсем другой. Чёрная и равнодушная, она тоже была частью нового, чужого мира.
Муми-тролль на всякий случай осмотрел мост. Осмотрел почтовый ящик. Они остались прежними. Он приподнял крышку почтового ящика: внутри нашёлся только сухой осенний лист без единой буквы.
Запах зимы, к которому Муми-тролль начал привыкать, уже не казался таким острым.
Муми-тролль посмотрел на куст жасмина, на торчащие как попало голые ветки и подумал с ужасом: «Он умер. Весь мир умер, пока я спал. Этот мир – не мой, и я не знаю, чей он. Может, Моррин. Муми-тролли в таком не живут».
На миг он задумался, но потом решил, что сидеть одному в спящем доме ещё хуже.
Он ступил на нетронутый снег на мосту и зашагал вверх по склону. Это были маленькие, но решительные шаги, и они вели мимо деревьев прямо на юг.
Глава вторая. Туу-тиккина купальня
Ближе к морю, чуть западнее, прыгала туда-сюда по снегу белочка. Это была довольно глупенькая белочка. В мыслях она называла себя Белочкой-с-красивым-хвостиком. Но мыслей у неё было немного, и они не задерживались в голове. Белочка больше полагалась на ощущения и запахи. Как раз сейчас она ощутила, что матрасик у неё в дупле стал жестковат, и отправилась на поиски нового.
Время от времени она бормотала себе под нос: «Матрасик…» – чтобы не забыть, за чем идёт. А то всё так легко забывается.
Белочка скакала, перекрещивая следы, то в просветы между деревьями, то на лёд, совала нос в снег и задумывалась, смотрела на небо, качала головой и прыгала дальше.
В конце концов она допрыгала до грота и заглянула туда. Но за такую долгую дорогу она растеряла все мысли и совершенно забыла про матрасик. Поэтому она уселась на хвост и стала думать, что её можно называть ещё Белочкой-с-красивыми-усиками.
В гроте, за сугробом, закрывающим вход, пол был завален соломой. На соломе стояла картонная коробка с крышкой. В крышке была проделана дырочка для воздуха.
– Странно, – удивилась белочка. – Этой коробки тут раньше не было. Что-то не так. Может, это вообще не тот грот? Или я – не та белочка? Нет, вряд ли.
Она отгрызла от крышки уголок и сунула голову внутрь.
Там, в тепле, она наткнулась носом на что-то мягкое и приятное и сразу вспомнила про матрасик. Острыми зубками она прогрызла в мягком дырку и вытянула наружу клок шерсти.
Клочок за клочком она выдернула из этого мягкого целую охапку шерсти и радостно зарылась в неё всеми четырьмя лапами. Ей было очень весело.
Вдруг кто-то чуть не цапнул её за лапку – и цапнул бы, если бы белочка не вылетела молнией из коробки. Она на секунду растерялась, но потом решила, что ей не очень страшно, а скорее любопытно.
Спустя мгновение из дырки показалась лохматая голова.
– У тебя ум есть или как? – сердито спросила малышка Мю.
– Не знаю. Вряд ли, – честно сказала белочка.
– Ты меня разбудила! – выговаривала Мю. – И прогрызла мой спальный мешок. Ты вообще что творишь?
Но белочка от изумления снова забыла про матрасик.
Мю фыркнула и окончательно выбралась из коробки. Прикрыла крышкой оставшуюся внутри сестру и пошла пощупать снег.
– Вот он, значит, какой, – проговорила она. – Придумают же.
Она тут же слепила снежок и метко швырнула его в белочку. А потом вылезла из грота и отправилась исследовать зиму. И первым делом поскользнулась и с размаху шлёпнулась на обледенелую скалу.
– Ах вот, значит, как! – с угрозой проговорила Мю. – Поня-а-атно!
Но тут она представила, как выглядит со стороны – мюмла вверх тормашками, – и долго смеялась. Потом оглядела скалу и задумалась. Проговорила: «Ага-а» – и проехала на попе весь склон, подпрыгивая на ухабах, до самого низа, туда, где блестел лёд.
Малышка Мю повторила трюк ещё шесть раз, пока не заметила, что замёрзла.
Тогда она вернулась в грот и вытряхнула из картонной коробки спящую сестру. Мю никогда не видела санок, но решила, что коробка – то, что ей нужно.
Белочка между тем сидела в лесу и растерянно переводила взгляд с одного дерева на другое.
Она никак не могла вспомнить, где живёт, что ищет и как вообще тут оказалась.
Муми-тролль не успел уйти далеко на юг – тьма под деревьями начала сгущаться.
Лапы всё глубже утопали в снегу, и снег уже поднадоел.
Лес был неподвижен и тих. Время от времени слетал с ветки на землю снежный ком. Ветка на миг качнётся, и снова всё становится безжизненным.
«Весь мир впал в спячку, – думал Муми-тролль. – Один я не смог заснуть. Так и буду тут бродить целыми днями и неделями, пока сам не превращусь в сугроб, и никто меня никогда не узна́ет».
И тут лес расступился, и внизу открылась новая долина, и на другой стороне Муми-тролль увидел Одинокие горы. Они волнами стремились к югу, ещё более одинокие, чем раньше.
Теперь Муми-троллю стало по-настоящему холодно. Вечерний сумрак ползком поднимался со дна долины и медленно взбирался по обледенелому горному хребту. Снег на чёрных скалах был похож на острые белые клыки. Кругом белизна, чернота, пустота – сколько хватает глаз.
– Там, за горами, – Снусмумрик, – сказал Муми-тролль. – Сидит себе и ест апельсины. Если б я знал, что он знает, что я иду к нему через все эти вершины, я бы полез. А когда ты совсем один, ничего не выйдет.
Муми-тролль повернулся и пошёл по собственным следам обратно.
«Переведу все часы, – думал он. – Может, тогда весна наступит быстрее. А может, я что-нибудь случайно разобью, и тогда кто-нибудь проснётся».
Но он знал, что никто не проснётся.
И вдруг он заметил кое-что. С цепочкой его следов пересеклась цепочка следов помельче. Муми-тролль долго стоял и смотрел на них. Кто-то живой проходил через лес не больше получаса назад. Вряд ли он успел далеко уйти. Этот кто-то шёл в долину и был меньше, чем сам Муми-тролль. Следы почти не проваливались в снег.
Муми-тролля бросило в жар от ушей до кончика хвоста.
– Подожди! – закричал он. – Не бросай меня!
Он побрёл по снегу, спотыкаясь и издавая жалобные звуки, и тут его охватил страх темноты и одиночества.
Этот страх, видно, прятался где-то с того момента, как Муми-тролль проснулся в спящем доме, но только теперь Муми-тролль достаточно осмелел, чтобы испугаться по-настоящему.
Он больше не кричал – боялся остаться без ответа. Он не смел поднять морду от следов, которые едва виднелись в темноте. Он брёл, полз и жалобно подвывал.
И внезапно увидел свет.
Это был маленький огонёк, но он наполнил весь лес ласковым оранжевым сиянием.
Муми-тролль успокоился. Он забыл про следы и медленно пошёл вперёд. И шёл, пока не увидел, что в снегу горит обыкновенная стеариновая свечка. Вокруг неё высился слепленный из снежков островерхий домик. Снежки были прозрачные и светились оранжевым, как абажур ночника у него дома.
За фонарём кто-то выкопал ямку в сугробе и лежал в ней, глядя в суровое зимнее небо, и насвистывал – тихо, себе под нос, но насвистывал же!
– Что это за песня? – спросил Муми-тролль.
– Это песня про меня, – донеслось из сугроба. – Песня про Туу-тикки, которая слепила из снега фонарь. Но припев будет совсем про другое.
– Понятно, – сказал Муми-тролль и сел в снег.
– Ничего тебе не понятно, – заметила Туу-тикки дружелюбно и приподнялась, так что стала видна её полосатая красно-белая курточка. – В припеве поётся о том, что понять невозможно. Я как раз думала про северное сияние. Неизвестно, правда оно есть или только кажется. Ничего-то мы толком не знаем, и от этого мне спокойнее.
Она снова опустилась в свою ямку и стала смотреть в небо, уже совсем чёрное.
Муми-тролль приподнял нос и увидел северное сияние, которого не видел до него ни один муми-тролль. Оно было синее, белое и немножко зелёное и колыхалось длинными складками, занавешивая небо.
– Оно правда есть, я его вижу, – сказал Муми-тролль.
Туу-тикки не ответила. Она подтянулась к фонарю и достала из него свою свечку.
– Заберём домой, – сказала она. – А то всё равно придёт Морра и усядется на неё.
Муми-тролль покивал. Морру он видел один-единственный раз, августовской ночью, давным-давно. Она забилась под куст сирени, ледяная, серая, и просто смотрела на них. Но как смотрела! А когда ушла, оказалось, что там, где она сидела, замёрзла земля.
Муми-тролль задумался: не оттого ли и случилась зима, что десять тысяч морр вдруг взяли и разом уселись на землю? Но он решил поговорить об этом потом, когда познакомится с Туу-тикки поближе.
Пока они взбирались на холм, в долине посветлело, и Муми-тролль увидел – вышла луна.
Муми-дом спал в одиночестве за мостом. Но Туу-тикки свернула через пустой сад к западу.
– Здесь росли яблоки, – сказал Муми-тролль, чтобы поддержать разговор.
– А теперь здесь растёт снег, – рассеянно заметила Туу-тикки, продолжая путь.
Они вышли на морской берег, где была одна сплошная темень, и осторожно ступили на мостки, ведущие к купальне.
– А здесь я всегда нырял, – шепнул Муми-тролль, глядя на жёлтый изломанный тростник, торчащий из-подо льда. – Однажды я прогрёб под водой целых девять раз. Тогда было тепло…
Туу-тикки открыла дверь купальни. Она зашла внутрь и поставила свечу на круглый столик, который Муми-папа выловил из моря давным-давно.
В восьмиугольной купальне всё было как раньше: пожелтевшие доски с «глазка́ми» сучков, красные и зелёные стёкла в маленьких окнах, узкие лавки, шкаф для купальных халатов и резиновый хемуль, которого никогда не удавалось надуть до конца.
Всё было точь-в-точь как летом. И всё же что-то изменилось. Непонятно.
Туу-тикки сняла шапочку, и та тут же вскарабкалась по стене и сама повесилась на гвоздь.
– Вот бы и мне такую, – сказал Муми-тролль.
– Тебе вообще не нужна шапка, – ответила Туу-тикки. – Шевели ушами, тогда не замёрзнешь. А вот лапы – другое дело.
Два шерстяных носка прошествовали по полу и предстали перед Муми-троллем.
Тут же вспыхнул огонь в трёхногой железной печке, и под столом кто-то тихонько заиграл на флейте.
– Она стесняется, – объяснила Туу-тикки. – Поэтому играет из-под стола.
– А почему её не видно?
– Они такие застенчивые, что стали невидимыми, – сказала Туу-тикки. – Землеройки-бурозубки, их тут восемь. Делят со мной кров.
– Это папина купальня, – заметил Муми-тролль.
Туу-тикки серьёзно посмотрела на него:
– Отчасти ты прав, а отчасти нет. Летом она папина, а зимой – Туу-тиккина.
В горшке на железной печке закипело. Крышка приподнялась, ложка помешала суп. Вторая ложка добавила в него соли и плавно вернулась на подоконник.
К вечеру мороз усилился, в красно-зелёных окошках ярче заблестела луна.
– Расскажи мне про снег, – попросил Муми-тролль, присев на папин облезлый садовый стул. – Я что-то ничего про него не пойму.
– Я тоже, – сказала Туу-тикки. – Кажется, что он холодный, но если построить из него дом, внутри будет тепло. Кажется, что он белый, но может быть и красноватым, и синим. Он бывает и мягкий-премягкий, и твёрдый как камень. Ничего нельзя сказать наверняка.
Тарелка рыбного супа осторожно проплыла по воздуху и опустилась на стол перед Муми-троллем.
– Как твои бурозубки научились летать? – спросил Муми-тролль.
– Слушай, – сказала Туу-тикки. – Не стоит задавать столько вопросов. Некоторые любят хранить свои тайны при себе. Думай поменьше про бурозубок, и про снег тоже.
Муми-тролль принялся за суп.
Он ел и задумчиво смотрел на угловой шкафчик. Как приятно знать, что там висит его собственный старый халат, что посреди всего этого нового и тревожного есть что-то надёжное и домашнее! Он помнил, что халат синий, с оторванной петелькой и в кармане должны лежать очки от солнца.
Наконец он проговорил:
– Вон там мы держим халаты. Мамин – в самой глубине.
Туу-тикки протянула лапу и схватила плывущий по воздуху бутерброд.
– Спасибо, – сказала она бурозубкам и обратилась к Муми-троллю: – Этот шкаф ни в коем случае нельзя открывать. Пообещай, что не будешь.
– Не буду я ничего обещать, – мрачно проговорил Муми-тролль, глядя в тарелку.
Он вдруг почувствовал, что больше всего на свете ему хочется открыть дверцу и убедиться, что халат там, в шкафу. Огонь пылал так, что в печной трубе загудело. В купальне было тепло, из-под стола по-прежнему одиноко пела флейта.
Невидимые лапы унесли тарелки. Свеча догорела, превратилась в стеариновую лужицу, в которой плавал фитиль, и теперь свет исходил только от красного глаза печки и от бликов красно-зелёных окошек на полу.
– Я пойду спать домой, – сердито сказал Муми-тролль.
– Хорошо, – сказала Туу-тикки. – Луна ещё не зашла, так что дорогу найдёшь.
Дверь сама собой открылась, и Муми-тролль шагнул в снега.
– И всё-таки, – сказал он на прощание, – чтоб вы знали, в шкафу висит мой синий купальный халат. Спасибо за суп.
Дверь закрылась, и вокруг снова остались только лунный свет и тишина. Муми-тролль покосился на лёд, и ему показалось, что он видит, как по берегу ползёт огромная неуклюжая Морра.
Морра поджидала за валунами на берегу. И когда Муми-тролль шёл через лес, тень Морры упрямо кралась за деревьями. Морры, которая садится на свечки, от которой блёкнут все цвета.
Наконец Муми-тролль добрался до своего спящего дома. Он медленно вскарабкался на большой сугроб с северной стороны и влез в чердачное окошко – оно так и стояло приоткрытым.
В доме было тепло, пахло муми-троллями, и когда Муми-тролль сделал шаг, люстра знакомо зазвенела. Он стянул свой матрас на пол и подтащил к маминой кровати. Мама тихонько вздохнула во сне и что-то пробормотала. Потом она засмеялась про себя и придвинулась поближе к стене.
«Я больше не принадлежу этому миру, – подумал Муми-тролль. – И тому тоже. Я не знаю, где сон и где явь».
И он моментально заснул, и летняя сирень распахнула над ним свою дружескую зелёную тень.
Недовольная малышка Мю лежала в проеденном спальнике. К вечеру поднялся холодный ветер, он задувал прямо в грот. Мокрая коробка прорвалась в трёх местах, утеплитель из спальника летал туда-сюда.
– Эй, старушка! – крикнула малышка Мю и ткнула Мюмлу в спину. Но та крепко спала и даже не шевельнулась.
– Я сейчас разозлюсь, – предупредила малышка Мю. – В кои-то веки понадобилась сестра – и здрасьте вам!
Она пинками расшвыряла остатки спальника, подползла к входу в грот и теперь с восторгом вглядывалась в холодную тьму.
– Вот я вам покажу… – пробормотала малышка Мю сурово и поехала по склону вниз.
Снаружи было пустыннее, чем на краю света, если бы кому-нибудь удалось туда добраться. Снег с тихим шёпотом подметал лёд большими серыми метёлками. Берег терялся во тьме – луна уже зашла.
– Уж поехала так поехала, – сказала малышка Мю, победно развевая юбкой на злом северном ветру. Она неслась, огибая сугробы, и крепко стояла на ногах, как это свойственно мюмлам.
К тому времени как малышка Мю проехала по льду мимо купальни, свеча на столике давно догорела. Мю увидела только острую крышу на фоне тёмного неба. Но она даже не успела подумать: «Это наша старая купальня». Она принюхалась к острому, опасному запаху зимы, остановилась и прислушалась. В Одиноких горах, далеко-далеко, выли волки.
– Да, дело серьёзно… – проговорила малышка Мю и ухмыльнулась во тьме. Нюх подсказывал ей, что где-то тут проходит дорога в Муми-долину, к Муми-дому, в котором наверняка найдутся тёплые одеяла, а может, даже новый спальник. Она, не задумываясь, вернулась к берегу и нырнула в просвет между деревьями.
Она была такая маленькая, что почти не оставляла следов.
