ОглавлениеНазадВпередНастройки
Шрифт
Source Sans Pro
Helvetica
Arial
Verdana
Times New Roman
Georgia
Courier
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Песенка о ночной Москве
Б. Ахмадулиной
Когда внезапно возникаетеще неясный голос труб,слова, как ястребы ночные,срываются с горячих губ,мелодия, как дождь случайный,гремит; и бродит меж людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.
В года разлук, в года сражений,когда свинцовые дождилупили так по нашим спинам,что снисхождения не жди,и командиры все охрипли…Тогда командовал людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.
Кларнет пробит, труба помята,фагот, как старый посох, стерт,на барабане швы разлезлись…Но кларнетист красив, как черт!Флейтист, как юный князь, изящен…И вечно в сговоре с людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.
На Тверском бульваре
На Тверском бульваревы не раз бывали,но не было, чтоб места не хватилона той скамье зеленой,на перенаселенной,как будто коммунальная квартира.
Та зеленая скамья,я признаюсь без вранья,даже в стужу согреваланепутевого меня.
А с той скамьи зеленой,с перенаселенной,случается, и при любой погодеодни уходят парамидорожками бульварными,другие в одиночестве уходят.
Та зеленая скамья,я признаюсь без вранья,для одних недолгий берег, для других дымок жилья.
«Эта женщина! Увижу и немею…»
Эта женщина! Увижу и немею.Потому-то, понимаешь, не гляжу.Ни кукушкам, ни ромашкам я не верюи к цыганкам, понимаешь, не хожу.
Напророчат: не люби ее такую,набормочут: до рассвета заживет,наколдуют, нагадают, накукуют…А она на нашей улице живет!
«Неистов и упрям…»
Ю. Нагибину
Неистов и упрям,гори, огонь, гори.На смену декабрямприходят январи.
Нам все дано сполна —и горести, и смех,одна на всех луна,весна одна на всех.
Прожить лета б дотла,а там пускай ведутза все твои делана самый страшный суд.
Пусть оправданья нети даже век спустя…Семь бед – один ответ,один ответ – пустяк.
Неистов и упрям,гори, огонь, гори.На смену декабрямприходят январи.
Синька
В южном прифронтовом городе на рынкеторговали цыганки развесной синькой.Торговали цыганки, нараспев голосили:«Синяя синька! Лиля-лиля!»
С прибаутками торговали цыганки напустом рынке, в рядах пустых,а черные мужья крутили цигарки,и пальцы шевелились в бородах густых.
А жители от смерти щели копали.Синьку веселую они не покупали.Было вдоволь у них синевы под глазами,синего мрака погребов наказанья,синего инея по утрам на подушках,синей золы в печурках потухших…
И все же не хватало им синего-синего,как матери – сына, как каравая сытного,а синька была цвета синего неба,которого давно у них не было, не было.
И потому, наверное, на пустом рынке,пестрые юбки по ветру кружа,торговали цыганки (чудеса!) синькой,довоенной роскошью, без барыша.
Сентиментальный марш
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая,а для меня твои тревоги и добрый мир твоих забот.
Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,Надежда, если надо мною смерть распахнет своикрыла, ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,какое б новое сраженье ни покачнуло шар земной,я все равно паду на той, на той единственной гражданской,и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
Веселый барабанщик
Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше,когда дворники маячат у ворот.Ты увидишь, ты увидишь, как веселый барабанщикв руки палочки кленовые берет.
Будет полдень, суматохою пропахший,звон трамваев и людской водоворот,но прислушайся – услышишь, как веселый барабанщикс барабаном вдоль по улице идет.
Будет вечер – заговорщик и обманщик,темнота на мостовые упадет,но вглядись – и ты увидишь, как веселый барабанщикс барабаном вдоль по улице идет.
Грохот палочек… то ближе он, то дальше,сквозь сумятицу, и полночь, и туман…Неужели ты не слышишь, как веселый барабанщиквдоль по улице проносит барабан?!
«Время идет, хоть шути – не шути…»
Время идет, хоть шути – не шути,как морская волна вдруг нахлынет и скроет…Но погоди, это всё впереди,дай надышаться Москвою.
Мало прошел я дорогой земной.Что же рвешь ты не в срок пополам мое сердце?Ну не спеши, это будет со мной,ведь никуда мне не деться.
Видишь тот дом? Там не гасят огня,там друзья меня ждут не больным, не отпетым…Да не спеши! Как же им без меня?Надо ведь думать об этом.
Дай мне напиться воды голубой,придержи до поры и тоску и усталость…Ну потерпи, разочтемся с тобой —я должником не останусь.
«Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье…»
Женщины-соседки, бросьте стирку и шитье,живите, будто заново, все начинайте снова!У порога, как тревога, ждет нас новое житьеи товарищ Надежда по фамилии Чернова.
Глаза ее суровы, их приговор таков:чтоб на заре без паники, чтоб вещи были собраны,чтоб каждому мужчине – по паре пиджакови чтобы ноги – в сапоги, а сапоги – под седлами.
Прощайте, прощайте, наш путь предельно чист,нас ждет веселый поезд, и два венка терновых,и два звонка медовых, и грустный машинист —товарищ Надежда по фамилии Чернова.
Ни прибыли, ни убыли не будем мы считать —не надо, не надо, чтоб становилось тошно!Мы успели всяких книжек сорок тысяч прочитатьи узнали, что к чему и что почем, и очень точно.
«Не верь войне, мальчишка…»
Не верь войне, мальчишка,не верь: она грустна.Она грустна, мальчишка,как сапоги тесна.
Твои лихие конине смогут ничего:ты весь – как на ладони,все пули – в одного.
«…И когда удивительно близко…»
…И когда удивительно близкоостается идти до тебя,отправляется нежность на приступ,в свои тихие трубы трубя.
И поротно, и побатальоннольется в душу она сгоряча,и ее голубые знаменана твои упадают плеча.
Знаешь, Оля, на улочке этой,где старинные стынут дома,в поединках сходились поэты,гимназистки сходили с ума.
Продолжается жизни движеньевдоль по улочке. Век непочат.Продолжается листьев круженье,каблуки по асфальту стучат.
И за щедрой твоею рукоючто-то брезжится мне впереди,и в груди назревает такое,что уже не хватает груди.
«Глаза, словно неба осеннего свод…»
Глаза, словно неба осеннего свод,и нет в этом небе огня,и давит меня это небо и гнет —вот так она любит меня.
Прощай. Расстаемся. Пощады не жди!Все явственней день ото дня,что пусто в груди, что темно впереди —вот так она любит меня.
Ах, мне бы уйти на дорогу свою,достоинство молча храня!Но старый солдат, я стою, как в строю…Вот так она любит меня.
Голубой шарик
Девочка плачет: шарик улетел.Ее утешают, а шарик летит.
Девушка плачет: жениха все нет.Ее утешают, а шарик летит.
Женщина плачет: муж ушел к другой.Ее утешают, а шарик летит.
Плачет старушка: мало пожила…А шарик вернулся, а он голубой.
«Не бродяги, не пропойцы…»
Не бродяги, не пропойцы,за столом семи морейвы пропойте, вы пропойтеславу женщине моей!
Вы в глаза ее взгляните,как в спасение свое,вы сравните, вы сравнитес близким берегом ее.
Мы земных земней. И вовсек черту сказки о богах!Просто мы на крыльях носимто, что носят на руках.
Просто нужно очень веритьэтим синим маякам,и тогда нежданный берегиз тумана выйдет к вам.
Ванька Морозов
А. Межирову
За что ж вы Ваньку-то Морозова?Ведь он ни в чем не виноват.Она сама его морочила,а он ни в чем не виноват.
Он в старый цирк ходил на площадии там циркачку полюбил.Ему чего-нибудь попроще бы,а он циркачку полюбил.
Она по проволке ходила,махала белою рукой,и страсть Морозова схватиласвоей мозолистой рукой.
А он швырял в «Пекине» сотни,ему-то было все равно.А по нему Маруся сохнет,и это ей не все равно.
А он медузами питался,циркачке чтобы угодить.И соблазнить ее пытался,чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:ведь от любви беды не ждешь…Ах, Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?Ведь сам по проволке идешь!
«Нева Петровна, возле вас – всё львы…»
А. Шуб
Нева Петровна, возле вас – всё львы.Они вас охраняют молчаливо.Я с женщинами не бывал счастливым,вы – первая. Я чувствую, что – вы.
Послушайте, не ускоряйте бег,банальным славословьем вас не трону:ведь я не экскурсант, Нева Петровна,я просто одинокий человек.
Мы снова рядом. Как я к вам привык!Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.Я знаю: вас великие любили,да вы не выбирали, кто велик.
Бывало, вы идете на проспект,не вслушиваясь в титулы и званья,а мраморные львы – рысцой за вамии ваших глаз запоминают свет.
И я, бывало, к тем глазам нагнусьи отражусь в их океане синемтаким счастливым, молодым и сильным…Так отчего, скажите, ваша грусть?
Пусть говорят, что прошлое не в счет.Но волны набегают, берег точат,и ваше платье цвета белой ночимне третий век забыться не дает.
«Мне нужно на кого-нибудь молиться…»
О. Батраковой
Мне нужно на кого-нибудь молиться.Подумайте, простому муравьювдруг захотелось в ноженьки валиться,поверить в очарованность свою!
И муравья тогда покой покинул,все показалось будничным ему,и муравей создал себе богинюпо образу и духу своему.
И в день седьмой, в какое-то мгновенье,она возникла из ночных огнейбез всякого небесного знаменья…Пальтишко было легкое на ней.
Все позабыв – и радости, и муки,он двери распахнул в свое жильеи целовал обветренные рукии старенькие туфельки ее.
И тени их качались на пороге,безмолвный разговор они вели,красивые и мудрые, как боги,и грустные, как жители земли.
Вобла
Холод войны немилосерд и точен.Ей равнодушия не занимать.
…Пятеро голодных сыновей и дочеки одна отчаянная мать.
И каждый из нас глядел в оба,как по синей клеенке столаслучайная одинокая воблак земле обетованной плыла,как мама руками теплымиза голову воблу брала,к телу гордому ее прикасалась,раздевала ее догола…Ах, какой красавицей вобла казалась!Ах, какою крошечной вобла была!Она клала на плаху буйную голову,и летели из-под рукинавстречу нашему голодучешуи пахучие медяки.
А когда-то кружек звон,как звон наковален, как колоколов перелив…Знатоки ее по пивным смаковали,королевою снеди пивной нарекли.
…Пятеро голодных сыновей и дочек.Удар ножа горяч как огонь.Вобла ложилась кусочек в кусочек —по сухому кусочку в сухую ладонь.Нас покачивало военным ветром,и, наверное, потомуплыла по клеенке счастливая жертванавстречу спасению моему.
«На белый бал берез не соберу…»
На белый бал берез не соберу.Холодный хор хвои хранит молчанье.Кукушки крик, как камешек отчаянья,все катится и катится в бору.
И все-таки я жду из тишины(как тот актер, который знает ценучужим словам, что он несет на сцену)каких-то слов, которым нет цены.
Ведь у надежд всегда счастливый цвет,надежный и таинственный немного,особенно, когда глядишь с порога,особенно, когда надежды нет.
