Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Отравление анекдотом
Тщательно и углубленно изучать историю своего народа, своей нации, своего государства утомительно и многим из нас, даже большинству, скучно. Но почти каждый из тех, кто причисляется к кадрам русской интеллигенции, считает себя обязанным знать историю или хотя бы о ней «свое суждение иметь», блеснуть при случае знанием малоизвестного факта, в особенности, если этот факт занимателен для его собеседников. На почве этого невежества, с одной стороны, и обывательского тщеславия – с другой, вырос и широко распространился в среде нашего либерального общества исторический анекдот, в большинстве случаев направленный к осмеянию «высших мира сего», или, во всяком случае, к умалению их исторического значения.
Проверенным быть такой анекдот, конечно, не мог. Выдававший его за подлинный факт рассказчик тотчас же возражал недоверчивым скептикам:
– Да что вы мне говорите! Конечно, подобные сведения не могли быть опубликованы при драконовских условиях царской цензуры. Но вместе с тем мне этот факт известен из самых достоверных источников.
Аноним этих «достоверных источников» разоблачению, конечно, не подлежал.
Такие анекдоты, в особенности пикантного содержания, передавались из поколения в поколение, напластывались друг на друга, росли, как катящийся с горы смежный ком, и в результате именно они формировали исторические представления тех слоев, которые теперь принято называть средней интеллигенцией, а в недавнем еще прошлом именовали интеллигенцией либерально-прогрессивной.
Пикантные анекдоты о царствовавших императорах, членах Императорской фамилии и близко к ним стоявших лицах пользовались особым успехом в этой среде. Ведь каждому тупорылому мещанину, пополнявшему в основном ряды этой самой прогрессивной интеллигенции, было лестно увидеть в образах лиц, стоящих неизмеримо выше его, те же низкие черты, которые он порой ощущал в самом себе и своем окружении. Но большинство подобного рода анекдотов было основано на примитивной и даже неумело, кустарно составленной лжи, которую при исторической проверке было бы легко установить. Приведем несколько примеров.
Кто не сдыхал анекдотического рассказа о том, что на самом деле повышенно нервный Император Павел I, будучи однажды недовольным экзерцициями какого-то полка Петербургского гарнизона, скомандовал:
– Церемониальным маршем в Сибирь!
И, подчиненный строгой дисциплине полк, якобы, тотчас же двинулся по указанной ему дороге, проследовал по ней какое-то расстояние и был остановлен лишь приказом вступившего на Российский престол после переворота Александра I.
Этот анекдот даже и теперь считается многими точным историческим фактом, на основе которого создалось убеждение в психической ненормальности несчастнейшего из Российских монархов.
Между тем этот «исторический факт» полностью лжив, что доказано лучшим знатоком той эпохи историком Шильдером. Этот подлинный, глубокий труженик исторической науки тщательно проштудировал истории всех гвардейских и армейских полков, входивших в состав Петербургского гарнизона того времени, изучил сохранившиеся в архивах приказы и никаких указаний на подобный факт не нашел. А между тем марш полка на какую-либо новую стоянку, тем более по приказу самого Императора, не мог не быть отмеченным в этих документах. Тем не менее, порочащая Венценосца анекдотическая легенда жила и живет до сих пор.
Еще пример того же порядка. Многие из старших поколений наших современников слышали рассказ о том, что артиллерийская бригада, в которой во всей Крымской кампании служил граф Лев Николаевич Толстой, на возвратном из Крыма пути должна была быть представленной Великому Князю Михаилу Павловичу, брату только что скончавшегося Императора Николая I и дяде вошедшего на престол Александра II. О вспыльчивости и «солдафонстве» Великого Князя Михаила Павловича создано много анекдотов. Так и здесь. На смотру бригады Великий Князь якобы заметил болтавшуюся на оборванной нитке пуговицу мундира какого-то ефрейтора. Он с гневом оборвал ее, потом рванул еще несколько пуговиц с солдатских мундиров и наскочил на поручика графа Толстого.
Но не растерявшийся поручик Толстой, якобы, вздыбил своего коня, сказав:
– Извините, я щекотлив, Ваше Императорское Высочество.
После чего, побледневший от гнева, но морально побежденный Великий Князь, якобы молча отъехал от Толстого, и тотчас же по окончании парада отдал приказ об его отставке. Весь этот рассказ, нередко передававшийся «со слов очевидца», глупейшая, безграмотная и наглая ложь, опровергнуть которую мог бы каждый, хотя бы элементарно знакомый с отечественной историей и биографией великого писателя Земли Русской. Прежде всего Великий Князь Михаил Павлович не мог инспектировать возвращавшуюся из Севастополя артиллерийскую бригаду потому, что скончался за семь лет до того. Не мог и граф Л. Толстой возвращаться вместе со своей бригадой, т. к. был до того, в виде особой милости к нему, отправлен курьером в Петербург, где и подал сам прошение об отставке, вызванное не какой-либо неудачей по службе, но исключительно стремлением всецело отдаться литературе, первые шаги на поприще которой были им уже с огромным успехом совершены.
Таковы образцы ходких либеральных анекдотов, опровергнуть которые было бы чрезвычайно легко каждому, называвшему себя интеллигентным человеком. Но были случаи и посложнее.
Выражение «Потемкинская деревня» широко распространено и теперь. Смысл его объяснять не стоит, он общеизвестен, а в основу его положен действительный факт установки великолепным князем Тавриды декораций на пути следования Императрицы Екатерины в Крым. Да, такого рода декорации, создававшие иллюзию красивых деревень, разряженных толп поселян, многочисленных стад скота и других признаков растущего благополучия еще недавно дикого, безлюдного края, существовали. Они создавались специальными мастерами-художниками и постепенно продвигались по пути следования Императрицы. Но был ли это сознательный обман со стороны правителя края князя Потемкина? Для разрешения этого вопроса нужен более глубокий исторический экскурс. Придется вспомнить, что в пышном восемнадцатом веке создание подобного рода декораций было обычаем, выполнение которого требовал эстетический климат, мода того века. Не только безгранично широкий во всей своей натуре светлейший князь, но даже мелкие, полунищие немецкие князьки и герцоги, богатые дворяне и даже среднего достатка обыватели того века на своих празднествах создавали нечто подобное, доступное их средствам. Мода эта сохранилась даже в годы революции: парижская чернь ставила такие же декорации в дни своих революционных празднеств. Подобные «пастурели» во вкусе Ватто и Греза, построенные несколько капитальнее, не на один день, а на более длительный период, сохранились и до сих пор. Не мог не подчиниться этой моде, конечно, и Потемкин, тем более, что поездка Великой Императрицы в Крым была по существу грандиозным триумфальным пикником Северной Семирамиды, гостями на котором были австрийский (Священной Римской Империи) император и польский король, не считая многих высокопоставленных лиц Западной Европы. Императрица Екатерина, несомненно, ни на минуту не обманывалась при взгляде на эти декорации, но смотрела на них, как на необходимый для международного престижа России грандиозный, феерический спектакль.
Подобных анекдотов и расшифровок заключенной в них лжи можно было бы привести множество. Но дело не в самих анекдотах, а в людях, распространяющих их и в наше время, верящих этим наивно-нелепым вымыслам и формирующим на их основе свои исторические суждения. Как было бы правильнее назвать этот распространенный тип? Тупорылым мещанином, в которого столь ожесточенно метала свои стрелы вся наша литература? Невеждой? Пошляком? Или может быть проще – дураком-всезнайкой?
Увы, ни одним из этих действительных имен его и теперь не называют даже в зарубежье, но именуют чином действительного, чистопробного российского прогрессивного интеллигента!
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 31 октября 1956 г.,
№ 147, с. 8–10.
