Беседы о здоровье с профессором И. П. Неумывакиным

Предисловие автора

Кандидат технических наук, доцент А. В. Закурдаев.

В жизни мне пришлось неоднократно менять профессию. После окончания факультета радиоэлектроники МАИ в МКБ «Стрела» (НПО «Алмаз») я разрабатывал узлы вычислительной техники для зенитных ракетных комплексов. Призыв в армию привел к смене профессии, и в Службе специального контроля Министерства обороны я занимался программированием задач обработки оперативной информации для обнаружения ядерных взрывов.

После перевода в 27-й Центральный научно-исследовательский институт Министерства обороны СССР в рамках НИР «Команда» несколько лет занимался программированием задач для командной системы боевого управления стратегического звена управления Вооруженными Силами. После завершения этих работ мне было поручено заниматься системой в целом для последующего участия в ее испытаниях. При проведении испытаний я отвечал за достоверность информации, предназначенной для высшего военного руководства. После завершения всех работ по этой тематике был награжден медалью «За трудовое отличие».

Полученные опыт и знания позволили мне защитить диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук, а позже получить ученое звание доцента. После завершения службы в армии в звании полковника основал и издавал 10 лет журнал «Краткий справочник бухгалтера», содержащий актуальную информацию, необходимую для работы организаций в условиях постоянного изменения налогового законодательства. При этом все работы по изданию журнала я выполнял сам.

Ближе к шестидесяти годам на моем здоровье стала сказываться напряженная работа во время службы в армии, но обращения к врачам не помогли. В одной из телепередач на первом канале Центрального телевидения я посмотрел выступление врача И. П. Неумывакина. Меня оно заинтересовало, и я купил его книгу «Здоровье в ваших руках». Содержание книги было близко мне, как разработчику систем управления. В отличие от других врачей, Иван Павлович рассматривал организм человека как систему, в которой все взаимосвязано и взаимозависимо. Обратился в его Оздоровительный центр, он меня принял и рекомендовал провести несколько процедур. После их проведения мое здоровье значительно улучшилось. Я предложил Ивану Павловичу вместе написать брошюру об его центре. Эту работу мы выполнили, я издал брошюру, и она стала продаваться в центре.

Это было началом нашей совместной деятельности, которая продолжалась более 15 лет. За годы общения с И. П. Неумывакиным и чтения его книг об оздоровлении я значительно углубил свои знания о физиологии человека. Наше сотрудничество стало более тесным после появления Youtube в России. В этом сервисе меня заинтересовала возможность получения и распространения информации с помощью видеороликов. Я создал канал на Youtube (wwww.youtube.com/user/colonelxela) и использовал его для поиска нужной мне информации.

В начале 2012 года я рассказал Ивану Павловичу о возможностях Youtube, предложил сделать видеоролик о его «Системе оздоровления» и разместить на моем канале «Научно-популярный канал «Оздоровление». Для этого мне пришлось осваивать новые работы – видеосъемку и монтаж видеороликов для последующего размещения их на youtube. Видеоролик стал пользоваться популярностью, и люди в отзывах стали просить продолжить создание видеороликов в области оздоровления. В феврале 2013 года мы с Иваном Павловичем решили провести на канале цикл передач под названием «Беседы о здоровье». В цикл вошло одиннадцать видеороликов, размещенных на youtube. Через некоторое время я предложил Ивану Павловичу на основе изложенных в видеороликах материалов написать книгу, содержащую наши беседы о различных аспектах оздоровления. Книга была издана в 2014 году.

Также нами были написаны книги «Медицина здоровья от космического врача» и «Медицина здоровья. Беседы с космическим врачом», которая была издана и в Германии. В них И. П. Неумывакин так оценил наше сотрудничество: «Встреча с А. В. Закурдаевым в 2003 году не была случайной. Этот неординарно мыслящий человек, который любой процесс рассматривает с системной точки зрения, как никто другой помог мне в обобщении всего наработанного материала. Он не только интересовался всем тем, что составляет основу нашей жизни, но и заставлял меня смотреть на здоровье как бы со стороны, менять некоторые взгляды на здоровье и, что оказывается самым главным, находить выход из казавшегося безвыходным положения, за что я ему бесконечно признательным».

Одновременно с написанием книг мы продолжали создавать видеоролики и делали это вплоть до ухода Ивана Павловича в мир иной в 2018 году. Нами было создано и размещено на youtube еще семнадцать видеороликов, вошедших в цикл «Беседы о здоровье», и двадцать видеороликов с ответами И. П. Неумывакина на вопросы зрителей. Их тексты вошли в эту книгу вместе с текстами видеороликов, созданными до выхода первых книг. Надеюсь, что чтение этой книги позволит ее читателям углубить свои знания об оздоровлении, использовать их на практике и улучшить здоровье.

Система оздоровления профессора И. П. Неумывакина

Создание космической медицины

Иван Павлович, вы известны многим людям по статьям в газете «ЗОЖ» и по передаче «Малахова+» о здоровье на первом канале телевидения. В этих статьях и передачах вы советовали людям использовать для оздоровления простые средства, например перекись водорода, а также природные средства. И у людей сложилось мнение, что вы являетесь специалистом только в области народной медицины.

Но вот вышла ваша новая книга «Космическая медицина – земной». В этой книге опубликована ваша докторская диссертация на тему «Принципы, методы и средства оказания медицинской помощи космонавтам при полетах различной продолжительности».

Для многих людей (и для меня в том числе, хотя мы сотрудничаем 10 лет) стало большой неожиданностью, что вы почти 30 лет проработали в Институте медико-биологических проблем Министерства здравоохранения СССР. А этот институт занимался созданием системы медицинского обеспечения космических полетов.

Вот у меня в руках выпуск журнал «Клуба 100 лет», который посвящен 65-летию научной и творческой деятельности И. П. Неумывакина. В одной из статей написано, что на совещании представителей всех направлений советской медицины первый заместитель министра здравоохранения СССР А. И. Бурназян назвал вас инициатором создания космической медицины.

– Почему возникла необходимость проведения этого совещания?

Все дело в том, что я врач, обычный дипломированный врач. Так получилось, что после окончания медицинского института в 1951 г. в Киргизии я был призван в армию, по счастливой случайности попал в авиацию, стал авиационным врачом, и через несколько лет был назначен начальником медицинской службы авиационного училища на Дальнем Востоке. В этом училище проходили 2-х летнее обучение курсанты, которые окончили аэроклуб, а также корейцы и китайцы. Мне фактически пришлось отвечать за здоровье этих молодых людей, которые прошли войну, голод и лишения. У них было страстное желание стать авиаторами, и такая мотивация позволяла им из больных быстро становиться здоровыми. Я столкнулся с тем, что болезнь – это временное явление. Она приходит и уходит, а здоровье, которое дается человеку изначально, оно сильнее любых повреждающих факторов.

Через 8 лет, уже после запуска первого искусственного спутника Земли в 1957 г. и полетов собак (Лайка, Уголек, Ветерок), появились предчувствия, что скоро полетит человек. В это время в стране был институт авиационной медицины, в котором я проходил практику в 1953 г. Правительство страны решило при этом институте создать направление космической медицины, которое вбирало бы в себя все то, что касается разработок систем жизнеобеспечения космических кораблей. Отбор сотрудников для работ в новом направлении был жесткий, я в нем участвовал и был удивлен тем, что его прошел.

В институте я готовил себя к хирургической деятельности, ближе к окончанию учебы уже оперировал и был готов к общей хирургической практике. Но получилось так, что хирургом я не стал. Я стал авиационным врачом и начал интересоваться всеми факторами, которым подвергается человек во время полетов. Именно это направление моей работы помогло мне при отборе.

Для ускорения решения вопросов, связанных с подготовкой космонавтов в Союзе было принято решение специально не готовить врачей для работы в области космической медицины, а набирать их из авиации и морского флота. Эти врачи уже знали, что происходит с человеком при его попадании в экстремальные условия и какую помощь ему надо оказывать. Так авиация помогла мне приступить к работе в космической медицине.

Мне было поручено разрабатывать средства оказания медицинской помощи космонавтам, включая даже в условиях длительных полетов. Вот как широко ставилась задача. Но конкретно мне сказали, что я должен заниматься комплектацией аптечки. Я сказал, что я не фармаколог и этим заниматься не буду. Можно ли представить, что военный, майор, отказывается от выполнения порученной работы? Начальство посмотрело на меня с удивлением, но я быстро нашелся и попросил дать мне неделю на обдумывание того, как правильно построить эту работу.

Через неделю я представил комиссии свое видение, как я мог бы разрабатывать систему по оказанию медицинской помощи космонавтам. А смысл моих предложений свелся к тому, что для решения поставленной передо мной задачи необходимо привлечь к работе все научно-исследовательские институты министерства здравоохранения СССР. Каждый из этих институтов с учетом своей специфики должен отвечать за решение конкретной проблемы. Институт хирургии – за профилактику хирургических заболеваний, терапевты – за профилактику терапевтических заболеваний, стоматологи, гинекологи и т. д. по всем медицинским специальностям.

Тогда у меня были умные учителя, и они быстро подхватили эту идею. Через два месяца был издан приказ министра здравоохранения, который позволил в каждом институте выделить два-три неординарно мыслящего человека в мое распоряжение для работы по своей специальности. Я ставил перед ними конкретные задачи. Например, как бы они предотвратили возникновение заболеваний у практически здоровых людей таким образом, чтобы те в космическом полете выполняли поставленные перед ними задачи и при этом не болели. Например, аппендицит. Почему он возникает? Как его предотвратить? И так по всем направлениям.

И вот тогда на первом заседании комиссии, которое происходило в Институте медико-биологических проблем, первый заместитель министра здравоохранения СССР Бурназян, посмотрев на присутствующих в зале сказал, что здесь присутствует практически весь ученый совет министерства здравоохранения в лице ее лучших представителей. И ему представляется, что именно с этого дня создается новая отрасль медицины, которая называется «космическая медицина», а инициатором ее создания, которому надо отдать должное, является Иван Павлович Неумывакин.

Я стоял у истоков «космической медицины» именно в плане привлечения всей медицины во всем спектре ее деятельности, в привлечении всех специалистов, собранных воедино, и это стало называться в полном смысле этого слова «космической медициной». И мне приписали факт, что я стоял именно в этом плане, повторяю, у истоков «космической медицины».

Поэтому я признателен своей судьбе, что я с этим справился. Результаты моей работы представлены в докторской диссертации, которая имела соответствующий гриф. Прошли десятилетия, и я решил ее рассекретить, она опубликована в моей книге «Космическая медицина – земной». В книге написано, как с помощью специалистов всех профильных организаций Минздрава в целом, являясь фактически инициатором всех этих направлений, я создал «космическую больницу».

При ее создании оказалось, что, все, что использовалось на Земле, было абсолютно не пригодно для космических условий. Вы можете себе представить очень маленькую тесную кабину космического корабля. Габариты, вес и другие характеристики земных приборов не отвечали предъявляемым требованиям. Требования были жесточайшие. Например, нужна портативность, эффективность, универсальность, устойчивость к ударным и вибрационным перегрузкам, отсутствие побочных видов действия и многие другие. Ни один «земной» прибор этим требованиям не отвечал. Пришлось создавать все заново.

То, что было создано мною, отвечает не только требованиям космического полета. Это мечта любого врача – иметь такое оборудование в каждой больнице. Это маленький чемоданчик, весом 5–8 кг, который можно носить с собой. В этом чемоданчике есть все для оказания любой медицинской помощи. Например, реанимационная укладка вместо большой реанимационной машины. Вместо больничного операционного блока – герметичная камера из прозрачной пленки с фильтром для воздуха, внутри которой стерильная обстановка. При ее использовании можно в любом месте проводить оперативное вмешательство практически в стерильных условиях. Или портативная бормашина весом 420 грамм, которую можно положить в карман.

И все это было сделано, это есть и работает сегодня. И тот факт, что обо мне пишут, как о человеке, который стоял у истоков зарождения космической медицины, мне, конечно, приятно. Тем более что журнал «Клуб 100 лет» был посвящен 65-летию моей научной и творческой деятельности.

– Вы занимались также отбором и подготовкой космонавтов. С какими проблемами вам пришлось столкнуться?

Самое главное, я столкнулся с тем, что здоровым человеком никто не занимался и не знал, каковы его физиологические возможности и каков предел, после которого наступают функциональные нарушения или патология. Этим не занимаются и сейчас. Мне пришлось серьезно заняться изучением вопроса, что такое здоровый человек. Мы не знали, какие нормы должны быть для здорового человека, чтобы он мог лететь в космос. Нормы были взяты с потолка, на примерах больных людей, а для здоровых людей нормы должны быть другими, и их надо было определить. Приведу несколько примеров.

Мы столкнулись с тем, что у одного космонавта пульс 48–50, и его не допускали к космическим полетам. Пришлось доказывать, что для этого конкретного человека такие показатели являются нормой.

Проверяли анализы крови у другого человека и вдруг ни с того, ни с чего оказалось, что лейкоцитов у него в 1,5–2 раза выше нормы. Проведенные проверки показали, что для этого человека при всех прочих равных условиях это норма.

Был такой летчик-испытатель Анохин. Он один глаз потерял во время аварии, но хотел летать. После соответствующих тренировок он восстановил способность к пространственной ориентации и начал летать на самолетах. Но захотелось полететь и в Космос. Несмотря на то, что он был абсолютно здоров, на медкомиссии ему в этом было отказано.

Мы добились, что ему разрешили лететь в космос. К сожалению, он не полетел. В Космос хотело лететь много молодых людей. Сергей Николаевич Анохин был глубоко нравственным человеком, он не хотел перекрывать им дорогу и стал руководителем космонавтов-ученых.

Более драматическая ситуация случилась с кандидатом в космонавты Яздовским Валерием Александровичем. При полном здоровье у него повысилось СОЭ, это такая реакция на любые воспалительные процессы. Стали искать причину. В Центральном институте стоматологии, который отвечал у меня за состояние зубов у космонавтов, врачам не понравился один зуб, который и вырвали. К радости всех, СОЭ снизилось, но … не надолго. Валерий был готов на все, даже лишиться всех зубов, но причину падения СОЭ так и не обнаружили. Получилось так, что он, будучи неоднократно привлеченным не только к подготовке к полетам, но и включенным в число дублеров, так и не слетал в Космос. Потом он мне с горечью говорил, что единственным светлым пятном от подготовки к полетам в Космос, у него остался бюгель (съемный протез), который позволяет ему сохранять зубы как у негра. Хотя в отряде космонавтов он был с 1967 года более 10 лет.

Еще один пример. Человек носил очки и ему не разрешали лететь в космос. Говорили, что он уже инвалид. Почему инвалид? Во время взлета он может очки снять и положить их рядом, а во время работы очки может надеть.

Приходилось сталкиваться с десятками таких проблемных вопросов, которые приходилось тут же решать.

С большими сложностями пришлось столкнуться при отборе кандидатов для космических полетов среди ученых из конструкторских бюро. К сожалению, они являлись своего рода «трудоголиками», все свое время они проводили на работе. Это были целеустремленные, практически здоровые люди, но они понятия не имели о том, что надо своевременно питаться и спать. Они не были готовы физически выполнить ту задачу, которая перед ним стояла, выдержать те нагрузки, которым подвергаются космонавты. Это центрифуга, вибрации, невесомость, изоляция и все прочее. Они могли не выдержать эти воздействия.

Надо было полтора-два года готовить такого человека, чтобы он из функционально не кондиционного человека превратился в космонавта. Значит, помимо физиологических колебаний, которые происходили у человека во время самых различных воздействий (парашютные прыжки, центрифуги, катапультирование), надо было изучать физиологические пределы и колебания для каждого человека. И еще надо было узнать, где та грань, за которой человек переходит от нормы к патологии.

И мне это удалось сделать с помощью созданного коллектива ученых, которые неординарно мыслили и помогали мне. Это были узкие специалисты, и нужно было видеть, как они выясняли, кто из них главный, а кто второстепенный, когда я сталкивал их лбами при решении какой-нибудь проблемы. Я доказывал и объяснял, что каждый из них только маленькая часть, узкий специалист с зашоренным взглядом на проблему, ремесленник. А меня интересует человек, у которого все взаимосвязано и взаимозависимо, и одно зависит от другого. И в этом плане я благодарен людям, которые быстро понимали, что медицина сама по себе должна быть не медициной болезни, а медициной здоровья.

Сейчас известно около 30 тысяч болезней, но прока от этого нет. Допустим, у вас температура и вы идете к врачу, например, к терапевту. Вам говорят, что нужно принимать противовоспалительное средство. Если у вас боли, то вам дают обезболивающее, а при усталости – общеукрепляющее. Вы идете к врачу другой специальности, а назначения будут те же самые и отличаться только специфичностью лекарств. И к какому бы врачу вы не пришли, вы получаете одни и те же назначения. Разве есть необходимость 7–10 лет учиться, чтобы стать врачом и не задумываться при этом, в чем дело, почему человек заболел?

За годы работы в космической медицине я пришел к мнению, что характер заболевания не имеет никакого значения. Мы с вами разбирали кислотно-щелочное равновесие (КЩР) (см. Беседу о кислотно-щелочном равновесии). Оказывается, в этом как раз и зарыта собака. Если КЩР восстановить в организме до определенной величины, которая должна быть постоянной в течение всей жизни, то никакого заболевания и не будет.

Я доказал это свое мнение результатами последующей работы уже после выхода в отставку. Но официальная медицина всего того, что написано в книге «Космическая медицина – земной», не признала, ее это не интересует. Потому что здесь все просто, элементарно. Тогда возник вопрос в отношении того, а где же я могу все свои знания использовать. И вот тут я и пришел к тому, что мы дети Природы, мы ее часть и должны следовать ее законам. Природу ведь не обманешь. А следуя законам Природы, народные целители годами отрабатывали различного рода рекомендации по использовании природных средств (травы, настойки и прочее). Народная медицина химические лекарства не признает. Я не говорю о неотложных случаях, когда требуется оказание срочной медицинской помощи.

И вот 25 лет тому назад, уйдя из официальной космической медицины, я стал заниматься поисками целителей, которые занимались в подполье народной медициной. В результате была создана «Российская профессиональная медицинская ассоциация специалистов традиционной и народной медицины», в которой я являюсь вице-президентом. Я врач, и я пришел в народную медицину, отталкиваясь в своей практике именно от природных факторов. Мы дети Природы, и чем ближе мы к Природе, тем меньше проблем со здоровьем. Только надо выполнять те условия, без которых человек жить не может, о чем мы будем говорить в других наших беседах.

– Вот я смотрю содержание вашей докторской диссертации, опубликованной в книге «Космическая медицина – земной». В этой работе были предложены (а затем и реализованы) несколько новых направлений медицины. Ведь для того, чтобы помогать человеку в космосе, надо было провести большую предварительную работу. Расскажите, как это происходило.

Сначала надо было с достаточной вероятностью отобрать ситуацию, в которой могут возникнуть заболевания у космонавтов, определить какие медицинские средства можно в этих случаях применять в условиях невесомости и т. п. В связи с тем, что пилотируемые космические полеты еще не проводились, то я не имел права просто вкладывать в аптечку лекарства и прочие необходимые средства без разбора. У меня были ограничения на вес и объем. Надо было предварительно отобрать только то, что необходимо, провести необходимые эксперименты на людях.

А где же тогда я должен был проводить необходимые эксперименты и изучать пределы физиологических колебаний у людей? Все эти эксперименты проводились в нашей стране на людях, которые были вынуждены находиться в экстремальных условиях.

Это были люди, которые шли на Северный полюс на лыжах или лезли на Эверест, плыли, как Сенкевич, на лодке Ра в составе международного экипажа или шли через пустыню. Были люди, которые в течение года были в экспедиции в Антарктиде или на Северном полюсе. Среди них были и спортсмены, которые готовились и выступали на соревнованиях. Ведь команды спортсменов, особенно участники Олимпийских игр, это малые, до 8 человек, группы велосипедистов, боксеров, гребцов. У всех этих людей измерялись различные параметры работы организма.

Это были здоровые люди, и они получали от меня задания. Я давал им определенный набор лекарственных средств и просил представить отчеты о том, что с ними случилось, насколько эффективны были те или иные лекарства. Все эти материалы стекались ко мне и обрабатывались. Таким образом, я пытался проанализировать состояние этих людей и понять, что с ними происходило. Я экстраполировал эти данные и на этой основе потом прогнозировал возможные, вероятные состояния у космонавтов при полетах различной продолжительности. И уже под эти состояния я строил элементы аптечки с точки зрения средств для оказания помощи. В результате для моих целей очень многие лекарства оказались ненужными, вредными или абсолютно бесполезными. Одновременно шел тщательный отбор лекарств с учетом ограничений по весу и объему.

Аптечка для космонавтов весит 450–500 г. Это мечта автомобилистов. В аптечке шприц-тюбики с лекарственными веществами, мази, таблетки, причем в упаковке сервак. Например, не нужна целая упаковка нитроглицерина, 10–20 таблеток, нужно только 4–5. Поэтому используется упаковка сервак, в которой сразу несколько лекарств в минимальном количестве. В аптечке все компактно, все удобно для использования, и космонавту не надо задумываться. Он открывает крышку аптечки, там находится инструкция, что делать в той или иной ситуации, и где находится необходимое лекарство.

Допустим, в глаз попала соринка, а в условиях невесомости капать лекарство нельзя. В инструкции написано, что надо использовать пленку-гель с альбуцидом, которая рассасывается. Космонавт берет эту пленку в указанном месте аптечки, закладывает ее за веко, через 5–10 минут она рассасывается, и проблема с глазом решена.

И таких разработок было очень много. В моей докторской диссертации использовано более 40 авторских свидетельств на изобретения. Это все было новое и необычное для земных условий, но для космоса это было необходимо.

Когда отбирались лекарства для полетов, то были очень жесткие требования. Я должен был учитывать, какие лекарства конкретный космонавт предпочитает, и вложить их в аптечку. Есть такая болезнь идиосинкразия. Человек работает нормально, принимает антибиотик, покрывается сыпью и у него поднимается температура. Приходилось проверять каждое лекарство, которое входило в аптечку. Если космонавт это лекарство еще не принимал, то выбирали день, когда он не был занят тренировками, и давали ему лекарство. Врачи сутки-двое за ним наблюдали, и если все было нормально, то это фиксировалось в документах. И только после этого включали лекарство в аптечку.

Мы уже знали до формирования аптечки, кто летит, а кто является дублером. Я проводил занятия с космонавтами и рассказывал, что находится в аптечке, о чем написано в инструкции и что делать в конкретных случаях. Они должны были все изучить и через две недели сдать зачет.

Система была доверительной, ответственной и во время полета шел прием информации о состоянии космонавтов. В случае необходимости врачи сразу давали рекомендации, что делать космонавту. Работало доверие на фоне знания.

Но космонавты – люди ушлые. Они не хотели показывать, что они слабаки. Я могу откровенно сказать, что когда погибли космонавты Добровольский, Пацаев и Волков, то в карманах у них нашли те лекарства, которые я им давал каждому специально на всякий случай. Об этом мало кто знает, но я их информировал, и поэтому они пользовались этими лекарствами. После успешного приземления они показывали аптечки, и говорили, что у них все хорошо. Но мне-то они рассказывали обо всем, что с ними происходило на самом деле. А в действительности они принимали те лекарства, которые я давал им по секрету.

Каждый космонавт мог взять с собой до килограмма того, что не подлежало осмотру. Это было его личное дело, и никто не залезал к нему в карманы. А там были и лекарства, это я могу вам сегодня откровенно сказать, за что очень многие космонавты были мне благодарны и признательны. Потому что, если что-то случалось, то об этом записывали в их летную книжку. Это рассматривалось как какой-то дефект, и космонавтам приходилось сдавать дополнительные анализы и проводить обследования. Им это делать, конечно, не хотелось.

Я у них был фактически личным доктором, доверенным лицом. У меня были связи со всеми институтами, и если что-то с космонавтами случалось, то они мне звонили, и мы потихонечку ехали в соответствующий институт и все вопросы снимали. Затем через месяц в авиационном госпитале в Сокольниках они проходили комиссию без сучка и задоринки, потому что мы вовремя сняли все проблемы.

– В диссертации написано, что вам пришлось создать специальный хирургический инструментарий для космических условий.

Да, возьмем, например, набор для аппендэктомии, используемый в земных условиях в случае аппендицита. В нем один только стальной расширитель весит больше килограмма. Мы испытали различные сплавы и остановили свой выбор на титане. Он в полтора-два раза легче стали. Вместо 3,5–4 килограммов, которые весит укладка для аппендэктомии, мы получили укладку в пределах 1 килограмма, которые нам тогда уже разрешали.

Вместе с операционным блоком, в котором есть насос для прокачки и очищения воздуха, сама камера, рукава, у меня вся операционная весила 2 килограмма 400 граммов. Можете себе это представить? В надутом состоянии камера наполнена воздухом. Я грязными руками через рукава влезаю внутрь камеры, надеваю перчатки и могу делать операцию в стерильных условиях и в любых местах. Все это разработано, представлено в этой книге и описано, можно посмотреть фотографии. Вот та особенность, требования к изделиям, предназначенным для использования в космосе.

– В книге представлена также портативная бормашина для лечения зубов.

Да, конечно, ведь болезнь зубов в космосе тоже нельзя исключать. Эта бормашина весит 420 грамм. С ее помощью можно в зубе просверлить дырку, заполнить ее специальными веществами и боль проходит. Причем, если бормашина работает от бортовой электрической сети 27 вольт, то она дает достаточное число оборотов, чтобы не было больно при сверлении. В автономном режиме бормашина может работать полчаса-час от батареек, в этом случае она весит, по-моему, 800 граммов. Она полностью заменяет те громоздкие бормашины, которые стоят в кабинетах стоматологов на Земле. Стоматолог может взять эту бормашину в карман и ехать с ней туда, где требуется его помощь. Ее можно также подключить к обычной электрической сети, если требуется работать в земных условиях. Члены экипажа космического корабля проходили обучение и специальную практику для того, чтобы оказать стоматологическую помощь в случае необходимости. Укладка даже есть на орбитальных станциях, но необходимости в ее использовании пока не было.

– А сейчас это оборудование используется в космических полетах?

С моим уходом оно стало куда-то исчезать. Часть оборудования используется, но проведение серьезных хирургических операций сейчас на станции не планируется. Инструментарий там есть, он может использоваться для небольших операций. Все остальное хранится на земле и при необходимости может быть доставлено на станцию грузовым кораблем для использования.

– В диссертации написано, что вы разработали метод электронейролепсии. Для чего этот метод используется?

Сегодня для проведения операций под наркозом необходима сложная система анестезии. Но особенность применения наркоза заключается в том, что он оставляет очень длительные следовые реакции. Это постнаркотическая депрессия. После операции человек лежит без сознания, ему плохо. Поэтому возникает необходимость проведения реанимационных мероприятий. Это подключение даже искусственного легкого и прочего оборудования.

Что делать в этом случае? Я готовил себя к хирургической деятельности и знал, что есть такое вещество – закись азота. Это «веселящий» газ. Пробовали его использовать, но при операции больному больно, и он кричит. Давали ему водку пить, как во время войны, и это помогало.

Возник вопрос, отчего вообще возникает боль? А боль возникает из-за нарушения трех подкорковых структур мозга: это гипофиз, ретикулярная и либическая системы. Мы исследовали, на какой частоте они работают, нашли эти частоты и разработали прибор, который позволяет через 5–10 минут вводить человека в состояние транса. В этом состоянии он почти ничего не чувствует, он как будто летает, медитирует. В результате снимаются любые стрессы. Но если на этом фоне добавить еще закись азота, то человек будет находиться в состоянии глубокого наркотического сна и на нем можно делать любые операции. Единственный этап операции, требующий участия реаниматора, – это введение трубки для поступления закиси азота в легкие для снятия спазмов гладкой мускулатуры.

– Этот аппарат используется только для космических условий, или его можно использовать на земле?

В Бабушкинском районе Москвы, в 20-й городской больнице больше 10 лет проводились операции с помощью этого метода. Перед операцией, пока больной не заснет, применение наркоза – это святое, а во время операции ни одного наркотического средства не использовалось. Через 15 минут после операции трубка вынимается. Постнаркотической депрессии нет, болей нет, с больным можно разговаривать. Аппарат переводится в режим электронейролепсии (так мы назвали) и больной без боли 5–7 дней лечится. При этом не требуется никакой реанимационной службы, работает только один врач вместо реаниматора. Экономятся миллионы рублей, но никому этот метод не нужен. В угоду сохранения службы реанимации.

Главный реаниматолог страны Бунатян А. А. объяснил мне, почему он снял с серийного выпуска прибор, хотя при апробации в своем институте он говорил мне, что этот метод – будущее медицины. Он показал на стопку писем и сказал, что реаниматоры ему жалуются на то, что во время операции и после нее им нечего делать. Реаниматоров учили, закупили аппаратуру и лекарства к ним, а работы нет. Нехорошо получается, лучше бы таких приборов не было, а реанимация была. Чувствуете, каков государственный подход?

Правда, это случилось уже после развала Союза. От меня потребовали, чтобы я на свои деньги провел все необходимые испытания прибора, которые только что были проведены под эгидой Союза. Но его уже нет, и надо повторно провести испытания в тех же институтах, но уже под флагом России. У меня супруга Людмила Степановна умная женщина. На это она сказала: «А оно тебе надо. Ведь это выливается в не одну тысячу долларов (в тогдашнем исчислении)». Так этого метода нет и сейчас, а наркотики для операций покупают за границей, и каждая операция обходится в десять тысяч рублей.

– В вашей диссертации предложен метод наружной контрпульсации. Что это за метод?

Метод наружной контрпульсации представляет собой безразмерный костюм, который быстро надевается на человека, закрепляется шнуровкой, подключается к системе наддува (специальный насос создает компрессию) и со скоростью распространения пульсовой волны происходит прокачка. Институт Склифосовского проводил исследования по применению этого метода. Допустим, случился острый инфаркт или инсульт. С точки зрения реаниматора, это 100 % смертность. Больного поддерживают лекарствами, быстро надевают костюм, подключают к этой системе и через 5–10 минут восстанавливается система кровоснабжения. Сердце при этом отдыхает, работает только вся периферия. И вытягивали больных, которые с их точки зрения, ожидала верная смерть.

В последнее время этой методикой вдруг заинтересовались ученые. Почему? Например, шунтирование, когда сердце уже отказывает и восстанавливают кровоснабжение той или иной части сердца. Это довольно тяжелая операция. В России их делают не очень много, за рубежом чаще. Сейчас стали пытаться создавать систему наружной контрпульсации. Это детский сад по сравнению с тем, что было разработано для космических условий.

Когда я узнал об этом, то позвонил Главному кардиологу г. Москвы Бунашвили Ю. и сообщил ему, что для условий космического полета уже 30 лет тому назад разработан комплекс наружной контрпульсации с кардиосинхронизацией, аналогов ему пока нет. Еще живы люди, с которыми мы все это разработали, есть авторские свидетельства. Мне это уже ничего не надо. Возьмите, и проблема с тем же шунтированием будет решена. Он обещал позвонить. Но я вспомнил, что каждый кулик хвалит свое болото. Так и он ограничился своей разработкой не в лучшем варианте.

Вместе с тем, этот заместитель Института сердечно-сосудистой хирургии заявляет, что все кардиологи Москвы владеют всеми известными в мире способами работы с больными. Я ему, кстати, напомнил о том, что в Ижевске один из ведущих кардиологов страны профессор Ситников использует перекись водорода, вводя ее как внутривенно, так и внутриартериально при инфарктах, инсультах, гангренах и других острых заболеваниях с хорошим результатом.

И что вы думаете, обещанного звонка не было. Он хотя бы познакомился с предлагаемыми методами. Как вы думаете, почему? Я-то ответ знаю, я ведь много лет проработал в секретных учреждениях, хотя секретов уже никаких нет: предлагаемые методы и способы просты, надежны, сравнительно дешевы и они подорвут узурпированную и коррумпированную систему, который здоровый человек не нужен. Вот видите, какую я вам открыл тайну.

В России всего делают в год 300 или 500 таких операций, хотя нуждаются тысячи сердечных больных. А зачем, когда есть НКП, разработанное применительно к космическим условиям.

Эти костюмы могут использоваться где угодно, даже врач не нужен. Требуется только надеть костюм на больного и подключить его к компрессору. В институте Склифосовского костюм был подключен к компрессору, который стоял во дворе. Этот компрессор при работе сильно шумел. Днем еще ничего, но ночью это сильно мешало больным спать. Больные возмущались, жаловались, им объясняли, что от работы компрессора зависит жизнь людей. Потом компрессор бесследно исчез и все на этом закончилось.

Вот так пытались внедрить новую методику. Сегодня уже есть компрессоры, которые работают бесшумно, но эта система не используется.

– Вы получили государственную премию за создание лекарства, которое называется «фенибут». Что это за препарат?

Наиболее вероятное состояние, которое случалось в космическом полете, это эмоциональная, психологическая, нервная нагрузка. Представляете, человек садится в ракету и надеется, что все кончится хорошо. Но ведь бывали случаи, когда ракета взрывалась на старте. И только система аварийной посадки за несколько секунд выбрасывала космонавтов из люка космического аппарата далеко в сторону, и они оставались целыми и здоровыми. Но надо было пережить эти моменты.

Тогда все используемые лекарства-транквилизаторы (элениум, седуксен и др.) оказывали расслабляющее действие, и человеку после их приема требовалось полежать и отдохнуть. Но в космосе надо работать, а не спать, тем более в случае сложной ситуации.

Я собрал своих фармакологов, и спросил, от чего зависит работа нервной системы. Мне ответили, что от гамма-аминомаслянной кислоты. Я спросил, а почему нет соответствующего препарата. Мне объяснили, что это должна быть такая молекула, которая могла бы пройти через гематоэнцефалический барьер. Это своего рода паутина, которая не пропускает к мозгу практически ни одного лекарства. Успокаивающие транквилизаторы имеют общее действие, и через этот барьер не проходят. Я спросил, а почему не делают. Мне ответили, что не могут.

В это время проходило Всесоюзное совещание химиков. Я обратился к президенту химиков и попросил собрать умных химиков, которые смогут разработать нужное вещество. Собрали десять человек, пятеро из них сразу же отказались, затем еще трое и осталось два человека. Один из них сказал, что он пытается, но у него нет денег. А второй сказал, что он уже сделал, но у него также нет денег на продолжение работы.

Если лекарства обычно создаются за 15–20 лет, то в этом случае одновременно работа велась в Ленинграде профессором Перекалиным в педагогическом институте, которому дали достаточно денег, работал химико-фармацевтический завод «Октябрь» и фармацевтическая фирма в Латвии. Одновременно решался вопрос о получении порошка, и шли психологические испытания в психиатрической клинике, т. е. сразу шли работы по нескольким направлениям. За три года мы создали всю необходимую документацию для утверждения препарата в Фармкомитете.

Решался вопрос о названии препарата для регистрации в Фармкомитете. Полученное вещество называлось бета-фенил-гамма-аминомаслянная кислота. В названии есть слово «фенил». А в русском языке есть выражение «до фени», которое означает «мне все равно». И вот на его основе придумали название «фенибут». Это название утвердили.

Начиная с 1975 года, «фенибут» используется при выходе в открытый космос. В инструкции для космонавта написано, что за 20 минут до одевания скафандра он должен принять таблетку «фенибута». Представляете, открывается люк, космонавт выходит в открытый космос и перед ним бездна. Конечно, скафандр космонавта соединяется с кораблем длинным фалом, по которому подается воздух, но ощущение у человека не из приятных. После приема «фенибута» ему становится «все до фени», и он ощущает восторг необыкновенный. Космонавты говорят, что после приема препарата они выходят в космос, как на прогулку по Невскому проспекту. Это единственный препарат, который был удостоен государственной премии в Советском Союзе.

– Я могу сказать, что «фенибут» сегодня продается в аптеках.

Да, он продается как психотропное средство. Но это не так. Это препарат дневного типа действия. Если вам необходимо работать ночью, то вы принимаете вечером и ночью не спите. Вам обеспечивается 8 часов работы. Потому что это вещество попадает непосредственно в нервную систему, без которого нервная клетка жить не может. Поэтому последний раз вы можете принимать «фенибут» в 6 часов вечера. Кстати, тем, кто принимает много снотворного, полезно знать, что на фоне «фенибута» вы должны принимать полтаблетки или даже четверть таблетки снотворного и последействие «фенибута» позволяет отучиваться от приема снотворного.

А днем вы принимаете в 8–9 часов, одна таблетка «фенибута» работает 8 часов. Это дневной тип транквилизатора, он снимает любые стрессы. Если вы сильно нервничаете, взвинчены, то он, как стабилизатор, восстанавливает до среднего уровня. Вы совсем уже немощны, то вы восстанавливаете свое нормальное физиологическое состояние. Это единственное ноотропное средство и «Фенибут» является родоначальником вот этих ноотропных средств.

Справка. НООТРОПНЫЕ СРЕДСТВА – лекарственные средства, улучшающие познавательные функции за счет активизации метаболических процессов в головном мозге.

К сожалению, в России так случается, я не включил в список лауреатов государственной премии одного из ведущих фармакологов, и он сказал, что сделает все возможное, чтобы этого препарата вообще не было. Но об этом препарате узнали в Финляндии и Норвегии, там создали ноотропное средство на основе «фенибута», и они стали первыми в мире по разработке этих ноотропных средств. Хотя родоначальником всех этих препаратов является «фенибут».

Но «фенибуту» все-таки повезло, он прошел испытание временем и его сейчас можно купить, если это потребуется. Но это редкий случай, когда средство, созданное для космической медицины, используется в медицине земной.

– А вот есть препарат «Цитохром С».

Я очень серьезно занимался этим препаратом. «Цитохром С» – это последний продукт цикла Кребса, это дыхательный фермент. (Цикл Кребса – это ключевой этап дыхания всех клеток, использующих кислород). Без «Цитохрома С» клетка нормально не работает.

Мы работали совместно с институтом гематологии в Ленинграде и разработали этот препарат. С его применением связана драматическая ситуация, произошедшая при совместном полете космических кораблей по советско-американской программе «Союз-Апполон». Космонавт Леонов в этом полете должен был умереть (по понятиям официальной медицины).

У космонавта Леонова во время физических нагрузок при работе на велоэргометре отмечалось снижение зубца Т, что свидетельствовало о некотором снижении трофики левого желудочка. У спортсменов это бывает, ничего страшного в этом нет. Перед полетом я предупредил Алексея Архиповича о том, что если с ним что-то случится в полете, то надо принять таблетку «Цитохрома С» и даже две сразу.

Немногие знают, что этот полет проходил драматически. За 2 часа до старта отказало телевизионное оборудование. Попросили Брежнева задержать старт на 2 часа, время еще позволяло, но он категорически потребовал провести старт в назначенное время. Специалисты подумали, что во время старта от динамических перегрузок и вибраций телевидение заработает, но этого не произошло. Космонавт А. Джанибеков стал искать причину на дублирующем корабле и нашел ее через часа 4. Дали команду космонавтам разобрать панели на корабле и устранить причину. Но это легко сделать на Земле, а там ведь невесомость. Чтобы открутить винты, надо быть акробатами, один крутит винты, а другой его фиксирует. Когда все починили, оказалось, что нет изоленты, и тут помогла моя аптечка, в которой был лейкопластырь.

Космонавты устали физически и психически, и у Леонова зубец Т пополз вниз. На уши были поставлены все кардиологи, но никто ничего разумного предложить не мог. Я в это время отдыхал, меня подняли, я сразу же врубился в проблему и сказал, что надо принять две таблетки «Цитохрома» С. На следующем витке зубец Т у Леонова уже стоял на месте.

После приземления корабля был разбор полета, и один проверяющий обнаружил, что «Цитохром С» (это своего рода витамин) еще не разрешен Фармкомитетом. Теперь представьте, что меня ожидало, если бы на этом фоне с космонавтом что-либо случилось.

После завершения полета все получали ордена и медали, а в отношении меня соответствующая служба рассматривала вопрос о наказании. Мне сказали, что я заслуживаю самого жестокого наказания за нарушения закона, в соответствии с которым я не должен был включать в аптечку и использовать «Цитохром С» до официального разрешения. Этого закона придерживался Бурназян, он был педант в этом плане.

Я говорил, что я спас космонавта и престиж Родины, так как не дал ему умереть во время полета. Мне сказали, что за это спасибо, но я нарушил закон. Я отвечаю, что закон плохой. А мне говорят, что 240 миллионов граждан СССР считают, что закон хороший, а вы считаете, что плохой. Так продолжалось достаточно долго, я жил в постоянном напряжении, но постепенно этот вопрос затух, а седых волос у меня добавилось.

Я рассказал Леонову об этом деле. Он стал ходить по всем инстанциям, и нужно было видеть реакцию этих людей, когда разъяренный Леонов говорил им, что я спас его от смерти и это их надо судить и наказывать за то, что они не понимают элементарных вещей.

Кстати говоря, нечто подобное случилось с одним из американских астронавтов на Луне. У них в аптечке были средства, которые купировали состояние астронавта. Не успели они вернуться на Землю, как американский Президент дал большое вознаграждение из личных средств врачу и тот затем стал руководителем ассоциации космической медицины США. Вот пример того, как в стране понимают важность и серьезность случившегося в космосе, и дают достойную оценку спасению астронавта.

А у нас в стране оценили по-другому. Да, я нарушил закон, но спас ситуацию, и вместо того, чтобы стать гордостью страны, стал обвиняемым в нарушении закона. Мне пришлось пережить и этот случай. После этого я сказал, что, пропади он пропадом, этот препарат и больше им не занимался. Правда, «Цитохром С» в жидком виде уже был разрешен, но таблеток до сих пор нет.

Позже американцы создали и сейчас продают «Коэнзим Q10», это тот же «Цитохром С». Но методика у них очень сложная, а у нас была простая. Мы могли бы своим препаратом завалить весь мир, заработать миллиарды. Но его нет, а есть «Коэнзим Q10» и мы его покупаем в нашей стране.

– А были ли в космических полетах случаи, когда космонавтам требовалась медицинская помощь?

Вы задаете мне пикантный вопрос. Медицинская помощь должна была оказываться, но я был против. У одного космонавта, военного, был хронический простатит, т. е. не в острой форме. Надо сказать, что он полетел по чьей-то протекции. Я предупреждал, что на 3–5 день у него будет тяжелейшее воспаление и обострение хронического простатита, но к этому не прислушались. Так и случилось. После этого уже не вмешивались в медицинские дела.

Больше проблем было с психологической совместимостью космонавтов. Я уже говорил, что в космическом полете важны взаимоотношения между людьми. Например, когда Комаров, Феоктистов и Лазарев готовились к полетам, они должны были работать как единое целое. Лазарев психологически не смог вписаться в команду, и за два месяца до полета вместо него из другой тройки космонавтов назначили врача Бориса Егорова.

То же самое случалось и в полете. На Земле людей отбирали, готовили и они летели. Днями, неделями, месяцами три человека находятся вместе в тесном помещении, друг о друге все знают. Кто-то из них храпит, у кого-то есть привычки, которые раздражают других. Это становится страшным мучением для мужчин. Там может быть все, что угодно. На первых порах возникали острые ситуации. Кстати, «фенибут» в этих случаях очень хорошо помогал.

Сейчас летать космонавтам стало проще, есть специальный канал психологической поддержки, врач может поговорить с каждым из них, а они могут поговорить с семьей и это успокаивает. Это серьезное подспорье для снятия психологического напряжения.

– А есть еще какие-то методы и устройства, которые были созданы для работы в Космосе и могли бы использоваться на Земле, но из космической медицины в земную не перешли?

Вы знаете, что когда человек спит, то он принимает позу плода? Так он лежит в животике у мамы. А космонавту в полете надо работать, ему без этого жить нельзя. Разработали специальные костюмы с вшитыми амортизаторами, чтобы при любом движении космонавт занимался физкультурой. Сейчас подобные костюмчики и штанишки разработали для детей-паралитиков. Но прообразом их был мой костюм для контрпульсации, но об этом все забыли. Аналогом НКП является костюм «Чибис», который используется в МЧС после различных травм для реабилитации.

Были и другие разработки, которые используются. Например, у нас была аппаратура для съема физиологической информации на расстоянии. Сейчас она используется в больницах. Больной лежит в палате, а медсестра следит за его показателями в другом помещении.

Вот в журнале «Клуб 100» есть фотография первого отряда космонавтов и на этой фотографии написано «Нашему космическому доктору, Ивану Павловичу» и все эти космонавты подписались. Какую работу вы проводили с космонавтами до полета?

В отборе космонавтов в первый отряд я не участвовал. В последующем, после 1961 года, я занимался отбором космонавтов, как военных, так и гражданских. Я уже считался специалистом, который знал, кого брать и не брать в космонавты.

– Вот вы назвали имена погибших космонавтов. Я читал, что вы настаивали на создании собственной службы реанимации, но ее долго не создавали.

Не совсем так, система была, и она работала. Бывало, корабль садился не в заданную точку, а в другое место, там разброс был тысячи километров. В Казахстане было 6 точек, где сидели дежурные самолеты и вертолеты с бригадами. Система была такая. Когда космический корабль приземлялся, то рядом с ним садился вертолет с бригадой врачей, инженеров и конструкторов для оказания помощи. До того, как я начал этим заниматься, там были военные врачи, но у них были рундуки петровских времен. Там ничего не было для оказания срочной помощи, тем более реанимационной. Гибель космонавта В. Комарова показала, что врачи не были готовы оказать медицинскую помощь.

В это время готовился 3-х месячный полет без скафандров. Я обратился к директору института, академику О. Г. Газенко с рапортом о необходимости создания реанимационной службы, тем более что я начал работать с профессором В. А. Неговским, создателем нового направления в медицине – реаниматологии. В рапорте я утверждал, что в этом полете возможна гибель космонавтов не по медицинским причинам. Конечно, руководство посчитало, что у меня «сдвиг по фазе». Газенко сказал, что на меня и так работает десятки институтов и этого достаточно. В ответ я сказал, что буду жаловаться и, если с космонавтами что-нибудь случиться, то ответственность ляжет на него.

Подготовка к полету космонавтов имеет свои особенности. Всегда к полету готовится два экипажа, основной и резервный. Существуют правила замены членов экипажа. В соответствии с этими правилами если что-то случается с одним из челнов экипажа в Звездном городке, то вместо него летит дублер. Если же что-то случается уже на космодроме, то экипаж дублеров становится основным. В этом случае основным был назначен экипаж в составе Леонова, Кубасова и Колодина. Но уже на космодроме у Кубасова обнаружили какое-то затемнение в легких. В результате основной экипаж заменили и полетели дублеры Добровольский, Пацаев и Волков. Леонов был возмущен заменой, но правило есть правило. Представьте себе состояние А. Леонова, когда мы с ним стояли у гробов погибших космонавтов. Это страничка из будней космонавтов, которая показывает, как тяжело им дается краюшка хлеба, и что стоит за их земными звездами.

Несмотря на решение Газенко, я написал докладную на имя А. И. Бурназяна, который курировал в Минздраве космонавтику. В результате в министерстве провели совещание, на котором я выступил, Я сказал, что пусть я ошибаюсь, но мне нужна служба для оказания медицинской помощи космонавтам, потому что существующая система Военно-воздушных сил ее не обеспечивает. Меня послушали, и дали реаниматоров из нескольких московских больниц.

Я уже говорил, что было 6 точек и на каждой из них требовалось держать реаниматора и медсестру. Мне дали 12 реаниматоров за 4 месяца до полета, и я их обучил. Мы разработали реанимационную базу. Это была единственная служба, которая не имела никаких нареканий в этом трагическом случае. Реаниматоры сделали все, что было возможно, но там были травмы, не совместимые с жизнью. Волкова, Пацаева и Добровольского спасти было невозможно.

Пока я всем этим занимался, в институте написали приказ о моем неполном служебном соответствии. Ведь я обратился к министру с жалобой на свое руководство, на генерала и академика Газенко. Весь институт притих и ожидал, чем эта история закончится. Кроме того, на меня написали жалобу институты, из которых мы взяли реаниматоров.

Но в результате фактически сразу после полета мне выделили огромные по тем временам деньги, 100 тысяч рублей в фонд заработной платы на создание собственной реанимационной службы для обеспечения космических полетов. Этих денег хватило также на создание собственной инженерной службы. Таким образом, у меня была уже собственная медицинская служба, охватывающая все направления в медицине. Своего рода министерство здравоохранения в миниатюре.

Я в течение 30 лет возглавлял эту службу космической медицины. Она и сегодня продолжает исправно работать. Теперь вы знаете, что пока космонавты летают, их на земле ожидают службы, отвечающие за здоровье космонавтов не только во время полета, но и сразу после него. Это была моя работа.

Сейчас руководитель этой службы, Главный специалист Института медико-биологических проблем Иван Владимирович Владимиров, имеет ключ и первым открывает люк космического аппарата, который вернулся на Землю. Реаниматоры вытаскивают космонавтов из корабля, осматривают их и помогают дойти до вертолета, а также провожают их до госпиталя, если это необходимо. На этом миссия реанимационной службы заканчивается. Она действует с момента посадки космонавтов в корабль и до окончания полета.

– После того, что вы мне рассказали, я понимаю, почему вы разбираетесь во всех вопросах, связанных с медициной.

Да, в результате всей этой работы я приобрел такой опыт, которым не обладает ни один врач в стране. Вот почему я иногда так категоричен в своих суждениях. Этот опыт прошел через горнила серьезных испытаний и в моей оздоровительной системе рекомендуется для использования теми людьми, которые хотят стать здоровыми.

– Я знаю, что в последние годы работы в космонавтике вы занимались созданием музея космической биологии и медицины, но как-то об этом периоде жизни нигде не говорили. Это с чем-нибудь связано?

Нет, не связано. Конечно, моя увлеченность продвижением работы по созданию и внедрением оздоровительной системы временно отвлекла меня от этой работы. Как мне тогда казалось, она имела огромное значение для знакомства людей с достижениями страны в области космонавтики.

А дело было так. После защиты докторской диссертации в 1982 году, в которой были подведены итоги создания космической больницы, я чувствовал себя опустошенным. Оборвались связи с десятками учреждений, сотнями людей, которые были привлечены для выполнения этой работы. Даже подумалось, а не выйти ли в отставку, тем более что моя служба в армии превышала 30 лет, и соответствующая пенсия была обеспечена.

Я обратился к руководству Института медико-биологических проблем, в котором прошла моя основная служба, с заявлением, что в институте мне уже как бы нечего делать, а на «гражданке» я буду оздоравливать людей по своей методике. Директор института Олег Георгиевич Газенко на это ответил, что мне рано идти пенсию с таким багажом знаний по космической медицине и предложил заняться созданием музея. Он еще в конце 70-х и начале 80-х годов все чаще стал говорить о необходимости создания такого музея. Все специалисты института стали готовить соответствующие изделия, но администрации не подходили люди, которые предлагали свои услуги по созданию музея.

На это предложение я ответил Олегу Георгиевичу, что музейная работа – это специфическая область деятельности, в которой я ничего не понимаю. Олег Георгиевич с неизменной хитринкой в глазах сказал мне, что насколько ему известно, я брался решать проблемы, в которых ничего не понимал, а в дальнейшем они выливались в самостоятельные направления. И предложил мне вместо ухода на пенсию заняться созданием музея космической биологии и медицины. А чтобы мне не было скучно, я буду встречаться с патриархами космической медицины и писать историю. К этому он добавил, что меня знают все разработчики систем жизнеобеспечения космонавтов, а я знаю их, вот мне и карты в руки.

После представления меня музейным работникам, я сказал им, что через 5 лет приглашаю их на открытие музея космической биологии и медицины. Меня спросили, а что уже сделано. Я им ответил, что ничего. Они посмеялись и повертели пальцами в области головы.

Но ровно через 5 лет они были приглашены на открытие музея. Представьте себе два зала, на 400 и 700 кв. метров. В центре первого зала размещены скульптурные портреты Циолковского, Королева, Гагарина, а по его периметру размещены материалы об истории возникновения интереса человека к воздухоплаванию и основные достижения специалистов космической биологии и медицины. В глубине второго зала размещен космический корабль «Восток» с манекеном и рядом скафандр космонавта, а по периметру зала – все то, что составляет комплекс жизнеобеспечения космонавта. Здесь питание, водообеспечение, медпомощь, санитария, радиационная защита, система спасения, спортивный инвентарь, предметы для досуга и много другое.

Конечно, на соответствующих стендах представлена история становления и развития каждого из направлений и информация о людях, которые осуществляли эти работы. Помимо этого, одновременно была проведена работа по описанию истории развития и становления новой отрасли знаний – космической биологии и медицины (на 2 тысячах машинописных страниц).

Задумки были следующие. Этот музей находился на территории филиала института в районе Планерной, это почти рядом с аэропортом Шереметьево. Я уже договорился с руководством аэропорта о том, что в случае задержки рейсов пассажиры смогут посетить музей, осмотреть его и даже сфотографироваться в «скафандре Гагарина».

Но так получилось, что у меня возникли принципиальные разногласия по ряду вопросов с руководством института и я, как говорят, ушел «хлопнув дверью». Вскоре мне стали говорить, что из музея исчезают экспонаты, а затем он вообще прекратил свое существование как музей. Я пытался как-то воздействовать на ситуацию, но для института я был уже никто. Газенко уже не был директором. Мое предложение передать экспонаты музея в запасники Государственного музея или в музейный комплекс на ВДНХ, остались пустым звуком.

На фоне того, что в России уничтожается все, что составляет основу духовной и нравственной культуры и что должно было вызывать гордость за страну, которая смогла и может совершать невозможное, оказывается, что это в настоящее время никому не нужно. Главенствование материального над всем остальным – это путь в никуда, это развал всего того, что составляет понятие Родина, пораженной на всех уровнях.

Как врач могу сказать, что излечить раковых опухоли можно даже на стадиях их развития при одном условии. Необходимо немедленно поменять ориентиры. Человек должен быть поставлен во главу угла того дома, в котором фундамент крепок, где каждый человек, почувствовав заботу о себе, делает все возможное чтобы гордиться своей страной. Когда же в стране нет целевых программ, нет перспектив приложения своих возможностей, когда медицина болезней фактически становится платной и ориентируется на использование химических лекарств, попирая законы Природы, и многое другое, то ожидать в ближайшем будущем улучшения жизни в перспективе проблематично. Более подробно о космической медицине можно узнать в моей книге «Космическая медицина – земной».