Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви
ИС 10-022-2358
Святитель Григорий Двоеслов и его произведение «Собеседования о жизни Италийских отцов»
Святитель Григорий Великий, Двоеслов, папа Римский (540–604) жил в сложное для Западного христианства время – эпоху засилья варваров и разорения Италии. Родившись в благочестивой патрицианской христианской семье в Риме, имея среди своих предков и родственников св. Римского папу Феликса III (483–492) и св. Римского папу Агапита (535–536), получив прекрасное классическое образование, около 573 года он становится префектом Рима. Однако светская жизнь тяготила святого, и он принимает монашество и посвящает всего себя на служение Богу и Церкви. В своих поместьях он устраивает монастыри, а сам, вскоре став диаконом в Римской церкви, отправляется по высоким папским поручениям в Константинополь – столицу Византийской империи. В 590 году после смерти папы Пелагия II, Григория самого против его воли избирают Римским папой. Проходя свое служение, свт. Григорию приходилось выполнять роль и государственного деятеля, и политика; он был талантливым церковным администратором, миссионером и отличался исключительной любовью к своей пастве. Был свт. Григорий и автором ряда богословских и экзегетических сочинений.
Среди всех творений свт. Григория Двоеслова, папы Римского, наибольшую известность и славу стяжали «Собеседования о жизни Италийских отцов и о бессмертии души» (или «Диалоги» – от этого названия он и получил свое прозвище Двоеслова, ибо так на славянский язык дословно переводили слово «диалог»). Они напитывали душу христиан многих поколений и различных стран: в далекой тогда Англии Беда Достопочтенный ссылается на «Диалоги» с таким же почтением, как и восточный подвижник блж. Иоанн Мосх. Полностью переведенные на греческий язык в VIII веке папой Захарией, они быстро стали известны всему православному миру. Имеется большое количество рукописей славянского перевода «Собеседований»; самый древний из сохранившихся списков относится, вероятно, к XIV веку, хотя первые опыты переводов, возможно, были сделаны еще ранее, в Болгарии в X–XI веках. Иногда это сочинение характеризуют как «популярную книгу», уподобляя ее творению блж. Августина «О граде Божием», «переписанному для простецов», однако нельзя не учитывать того факта, что книга сия находила (и находит) доступ не только к сердцам «простецов», но и к сердцам христиан, отличавшихся самым изыс канным вкусом.
Написанное в 593–594 годах, данное сочинение по своему жанру относится к числу агиологических произведений, весьма распространенных в Средние века. Произведение состоит из четырех книг. В первой и третьей книгах св. Григорий помещает повествования о 45 отдельно поименованных святых (при этом главы 27, 28, 32 сообщают о целых группах мучеников). Книга вторая целиком посвящена жизнеописанию и чудесам преп. Венедикта Нурсийского, а книга четвертая, отличающаяся по содержанию от первых трех, – сказаниям эсхатологического характера. Интересно число глав: первые три книги содержат 88 глав, а четвертая – 62 главы, что в итоге составляет 150 глав. Главы первой и третьей книг составляют в сумме число 50 (12+38), а второй и четвертой книг – 100 (38 + 62). Также стоит обратить внимание на одинаковое число глав во второй и третьей книгах: по 38.
Среди произведений св. Григория «Собеседования» занимают одно из самых почетнейших мест: «В них впервые, под пером знаменитейшего отца Западной Церкви, разнородные агиологические сказания, всецело занимавшие мысль и чувства набожных людей, передавались в таком простом и увлекательном изложении, освещенном глубокой верою святой души, назидательностью и неподдельным одушевлением истинного подвижничества, что его книга в те века – в века веры и чудес – сразу же стала в буквальном смысле классической, церковной и общенародной». Жития первых восточных подвижников (преп. Антония Великого, преп. Илариона Великого и др.) и сказания о них, ставшие сразу известными на Западе, дали мощный толчок становлению латинской агиологии; одним из основателей этой агиологии был Сульпиций Север, который в своих «Диалогах» и «Житии св. Мартина» дал первые прекрасные образцы ее. Во многом этим образцам следовал и св. Григорий, собравший и записавший предания о святых мужах, подвизавшихся в его родной Италии; центральное место он уделил великому западному основоположнику монашества – преп. Венедикту Нурсийскому, которому целиком посвящается вторая книга из четырех. Из предисловия видно, что мотивом написания данного произведения является просьба близких св. Григорию людей узнать что-то и об отечественных – италийских святых. Слава святых христианского Востока широко разносилась по всему христианскому Западу, но свои святые подвижники были плохо известны, и в особенности – современники. Это видно из слов духовного чада св. Григория, диакона Петра, в предисловии к «Диалогам»: «Мало я знаю о деяниях мужей, прославившихся святостью жизни в Италии. Поэтому не понимаю, о ком с таким увлечением говоришь ты, сопоставляя свою жизнь с их жизнью. Конечно, я не сомневаюсь, что действительно были в Италии мужи святые, но их добродетели и чудеса или вовсе мне неизвестны, или, по крайней мере, о них так мало доселе говорили, что это молчание может навести сомнение».
Естественно, что в своих повествованиях об италийских подвижниках святитель уделяет много времени нравственно-аскетическому учению. Так, рассказывая о рабе Божием Исааке, он замечает, что велико «Домостроительство всемогущего Бога, и большей частью случается так, что тех, которым Бог дарует высшие блага, Он лишает низших, чтобы душа их всегда могла чем-либо смиряться, чтобы, стремясь к полному совершенству и не достигая его, трудясь над тем, чего не прияли, и не приобретая этого своим трудом, они нисколько не гордились тем, что имеют, но да научатся, что они, несильные истребить в себе и малых, ничтожных недостатков, не сами от себя имеют высшие совершенства» (III, 15). Элементы тайнозрительного созерцания также органично вплетаются в ткань повествования «Собеседований». Например, передавая одно видение преп. Венедикта, св. Григорий пишет: «Кто увидит малую часть света Создателева, для него становится мало все сотворенное: потому что самый свет внутреннего видения распространяет кругозор ума и так расширяет в Боге, что ум становится выше мира; душа видящего бывает даже выше самой себя. А когда во свете Божием бывает восхищена выше себя, в то время сила ее расширяется более всего, находящегося внизу ее; и когда, восхищенная, созерцает все под собою, понимает, как ничтожно все, чего она не могла понять в состоянии уничижения» (II, 35). Однако, из всех веро– и нравоучительных тем, затронутых в «Диалогах», на первое место следует поставить вопросы эсхатологии – им святитель уделяет всю четвертую книгу своего сочинения. Эти вопросы вообще являются одними из самых центральных в миросозерцании св. Григория, но в «Собеседованиях» они принимают самую зримую и наглядную форму выражения. Умственно-материальные черты, которыми он изображает явления загробного мира, здесь заведомо нарочиты, ибо святитель «вовсе не принимал этих черт исключительно в прямом, буквальном смысле. Относительно их он ясно говорит, что это “только образы вещей (imagines rerum)” и что для нашего лишь ограниченного понимания явления загробного мира могут представляться в таком виде, то есть в виде чувственно-материальных (IV, 31, 37). Такое отношение, разумеется, уже и само собою предполагается для такого возвышенного богослова, всюду в букве открывающего духовный смысл, каким был св. Григорий Великий, – но такое же отношение к его рассказам он внушает и другим. В то же время не подлежит сомнению, что с полной искренностью верующего чувства и христианской мысли принимал он “чудес ное” в сообщаемых им явлениях и видениях. Да иначе и не могло быть: чудеса – вечно принадлежащая христианству сила, постоянное живое свидетельство даров веры; ими полна жизнь святых и подвижников первых веков христианства, ими окружены гробницы святых и мучеников». Эта искренность верующего чувства и сила христианской мысли сделали «Собеседования» одним из самых читаемых во всем христианском мире святоотеческих творений.
За основу данного издания взят текст дореволюционного перевода: Святаго отца нашего Григория Двоеслова епископа Римскаго Собеседования о жизни италийских отцов и о бессмертии души. Казань, 1858. Перевод был отредактирован по современному изданию Gregoire le Grand. Dialogues. T. 1 / Ed. par A. de Vogue // Sources chrйtiennes. № 251. Paris, 1978; № 257, 265 (включая нумерацию глав и параграфов), откуда также были заимствованы некоторые комментарии, карты и разбивка текста для удобства на небольшие главы с нумерацией.
А. И. Сидоров
КНИГА ПЕРВАЯ
Карта Средней Италии
V–VI века
1. Однажды, слишком отягощенный беспокойством от мирских дел, которые нередко вынуждают нас оставлять собственные наши дела, чего бы никак не должно быть, я удалился в одно уединенное место, отрадное для скорбящей души. Там, на свободе, я удобнее мог разобрать неприятные впечатления, меня тяготившие, и ближе рассмотреть все, что обыкновенно наводило тоску.
2. Когда, таким образом, я провел немало времени в уединении, в глубокой грусти, пришел ко мне возлюбленнейший сын мой диакон Петр. С первых цветущих лет юности самая тесная дружба соединяла нас; вместе с ним обыкновенно углублялись мы в слово Божие.
3. Увидев, что я страдаю от тяжкого сердечного изнеможения, он спросил меня: «Не случилось ли с тобой что-нибудь новое, что ты печален более обыкновенного?» – «Нет, возлюбленный Петр, – отвечал я ему, – скорбь, которую каждый день я терплю, всегда для меня стара, потому что обычна, и всегда нова, потому что возрастает. Теперь душа моя скорбит оттого, что неприятности лежащих на мне дел вызывают в ней воспоминания о прежней моей монастырской жизни; о той жизни, когда она умела управляться со всеми случайностями, возвышаться над всем скоропреходящим, потому что мысль ее была постоянно устремлена к небесному; когда даже и узы плоти не могли служить для нее препятствием вести жизнь созерцательную, ибо самая смерть, которая почти для каждого есть страшилище и ужас, была для нее вожделенна как переход к жизни, как воздаяние за подвиги.
4. А теперь, по долгу пастырского служения, я должен заниматься делами мирскими и, оставив прежнюю прекрасную и безмятежную жизнь, осквернять свою душу тиною земных попечений. Ибо как скоро, по снисхождению к другим, внимание души начнет рассеиваться по внешним предметам, тогда, несомненно, и самое сильное влечение к предметам духовным будет в ней слабеть. Поэтому я и соображаю, что я приобретаю и что потерял. И соображая свои потери, вижу, что потерянное важнее того, что имею.
5. Ибо вот я теперь обуреваюсь волнами великого моря, и корабль ума моего потрясается от волнений сильной бури; а когда я припоминаю прежнюю свою жизнь, то, обращая взоры назад, как будто вижу берег и воздыхаю. И что еще тягостнее, в тревогах от безмерного волнения я едва уже могу и видеть оставленную мною пристань, ибо с нашею душою так случается, что сначала, когда душа теряет благо, каким владела, она еще сохраняет об утрате воспоминание, но потом, с продолжением времени, забывает и о самом утраченном благе, и таким образом, наконец, не удерживает даже памятью того, чем прежде владела на самом деле. Поэтому, как я сказал, с продолжением плавания мы уже теряем вовсе из виду оставленное нами безмятежное пристанище.
6. Иногда же, к большему еще усилению моей скорби, приходит мне на память жизнь людей, всецело душою оставивших мир. Одно воззрение на высоту их ангелоподобной жизни показывает мне, как низко сам я остаюсь. Большая часть сих святых мужей благоугодили своему Создателю, проводя жизнь сокровенную от мира, и всемогущий Господь, не желая, чтобы обновляющийся дух их ветшал от человеческих дел, удалял от них всякое мирское попечение».
7. Впрочем, чтобы лучше передать все, что мы говорили между собою, я изложу это в виде разговора, по вопросам и ответам, с обозначением наших имен.
Петр. Мало я знаю о деяниях мужей, прославившихся святостью жизни в Италии. Поэтому не понимаю, о ком с таким увлечением говоришь ты, сопоставляя свою жизнь с их жизнью. Конечно, я не сомневаюсь, что действительно были в Италии мужи святые, но их добродетели и чудеса или вовсе мне неизвестны, или, по крайней мере, о них так мало доселе говорили, что это молчание может навести сомнение.
8. Григорий. Если б, возлюбленный Петр, я решился передать тебе только те сведения о жизни сих святых и славных мужей, которые мог я, ничтожный человек, узнать со слов добрых и верных свидетелей или сам собою, то думаю, что и времени для этого не достало бы.
9. Петр. Умоляю тебя, святейший отче, расскажи мне хотя что-нибудь. И, кажется мне, то не может служить важным препятствием к повествованию, что из воспоминания о жизни святых мужей должен составиться обширный рассказ. Ибо повествование о жизни святых будет уже показывать, каким образом и нам нужно стяжевать и сохранять добродетель, и повествование об их чудесах покажет, каким образом приобретенная и сохраненная добродетель прославляется. И есть люди, в душах которых можно возжечь пламень любви к отечеству небесному не столько наставлениями, сколько примерами. Ибо внимающий повествованиям о жизни святых отцов получает от сего двоякую пользу: во-первых, примеры их жизни как людей, предваривших нас на пути ко спасению, возбуждают любовь к будущей жизни; во-вторых, если кто дотоле привык видеть в себе какие-нибудь добродетели, то смирится, когда познает, что подвиги святых были выше.
10. Григорий. Я готов немедленно рассказать тебе все, что узнал об этих мужах из беседы с людьми благочестивыми, последуя в этом священному и высокому примеру, яснее солнца для меня сияющему, – примеру Марка и Луки, которые написали свои Евангелия не на основании того, что они видели, но что слышали. Впрочем, чтобы будущие читатели моего рассказа не имели и малейшего повода усомниться в истине моего повествования, при каждом из описываемых событий я буду указывать источник, из которого заимствовал их. Только предваряю тебя, что при описании некоторых событий я буду удерживать одну мысль источника, а при описании других – и мысль, и самые выражения. Ибо если бы я стал все рассказывать собственными словами тех, которые передавали мне, в моем слоге, как у писателя, вышла бы неровность от внесения простого, безыскусственного рассказа некоторых лиц. Впрочем, рассказ, который я намерен предложить теперь, заимствован из уст самых достопочтенных старцев.
