Полетевшая

Спрыгнувший с высоты

будет вновь и вновь

падать в самую

бездну преисподней.

ЧАСТЬ 1. САША

Клео

В голове бухало в такт биению крови.

– Открывай! Все равно, доберусь до тебя!

– Дергай дверь!

– Быстрее, пока физручка не пришла!

Удары кулаков с той стороны тоже попадали в такт, выбивая стаккато из сухого дерева. Пахло пылью, безысходностью и немного хлоркой.

В целом у меня не возникало вопроса, почему я. В каждом классе обязательно найдется счастливчик, на чью голову будут сыпаться те самые безобидные шуточки и кто в любой игре будет водящим.

Начало было положено еще полгода назад, когда Зинаида Геннадьевна знакомила меня с классом.

– Клеопатра Яковлева?

– Я, – вставая из-за парты, я всей кожей ощутила насмешливые взгляды группы девиц и удивленные – одноклассников, явно обративших внимание не только на необычное имя, но и на выдающийся рост.

Мама перевела меня в новую школу после переезда, которым закончился болезненный и длительный развод. После того, как она обнаружила отца, зажимавшего в углу свою студентку, мама как-то резко закаменела лицом и чувствами, хотя и раньше не отличалась сердечностью.

Как же я попала в шкаф для инвентаря?

Мельникова с бандой выслеживали меня со вчерашнего дня.

– Дай списать, – Элла не утруждала себя лишними словами, хотя возможно, просто на баскетбольных тренировках все вежливости выбились из ее головы под стук пружинящего мяча.

В целом, я старалась не идти на открытые конфликты, да и к списыванию относилась спокойно. Мама всегда говорила, что свою голову на другие плечи не переставишь. Но вчера день с самого утра испытывал мое терпение – сначала я долго слушала, как за стенкой ругались родители, а по дороге в школу меня с ног до головы окатила из лужи пролетевшая мимо машина.

– Сама пиши, – я локтем закрыла ответы.

Сегодня утром я специально опоздала на алгебру, минуя пустынные коридоры, пронизанные холодными стрелками солнечных лучей, хранящие отзвуки утренней суеты, проскользнула в класс, когда все уже расселись по местам. Потом два урока я успешно избегала лобового столкновения, задержавшись в классе с историчкой, задав бессмысленный вопрос по уроку.

– Можно выйти?

– Две минуты осталось до конца урока, потерпи!

– Екатерина Евгеньевна, пожалуйста, мне очень надо!

– Иди! – она всё равно на своем уроке всегда спешила закрыть класс, как только последний ученик перешагнет за порог в переполох перемены.

А вот физкультура подкачала, я засмотрелась на Смирнова, который в невероятном прыжке точно отправил мяч в корзину. Меня завораживала хрустальная четкость движений и умение владеть своим телом и всеми его бесчисленными мышцами и сухожилиями. Это наука мне никогда не была подвластна, в отличие от остальных. Борьба с собственным телом давно стала привычной. Я постоянно словно удивлялась количеству частей тела, которые существовали казалось сами по себе и не подчинялись общей логике.

Даже мой ежедневный маршрут от кровати до завтрака щетинился неожиданными углами и преградами.

– Думаешь, самая умная? – Резкий оклик выдернул меня обратно в затхлое пространство шкафа.

– Открывай!

– Лучше выходи по-хорошему!

Костяшки пальцев белели в темноте, выдавая судорожную напряженность тела. За тонкой фанерой раздавались маты и сопение, приглушенные вынужденной скрытностью нападавших. Казалось, там буйствовала слепая толпа, объединённая злостью, не находящей выхода.

– Почему не переодеваемся? – Сварливый голос прозвучал сиреной к отступлению. Разочарованные выдохи подтвердили мою догадку.

Давно так не радовалась учителю. Я резко выдохнула. Перед глазами заплясали чёрные точки, видимо, последние пару минут я даже не пыталась дышать.

Не сказать, что это сидение в шкафу было чем-то из ряда вон выходящим. В школе я давно привыкла сливаться со стенами и утопать в объятьях тёмных углов. Но каждый раз после этих инцидентов, как называл их наш завуч, подходивший более для армейского плаца, чем для учительской, меня захлестывало удивление. Я отстраненно наблюдала, как кровожадно изменяются лица одноклассников и пустеют глаза, смазывая всякую разницу черт, превращая группу в племя.

Я не боялась физической боли. Даже иногда царапалась и резалась нарочно, наблюдая реакцию кожи на инородное вторжение. Робкие мурашки, как беззащитные солдаты поднимались нестройными рядами против чего-то враждебного без всякой надежды на победу. Но попадаясь каждый раз, зажата чужими телами в угол, я ощущала какую-то вселенскую безысходность, которая окутывала меня серым одеялом безразличия.

Да и не только школьные неурядицы погружали меня в состоянии созерцания. Любая конфликтная ситуация словно вытаскивала часть меня из тела, сажала рядом на скамеечку с кульком семечек, наблюдать отстраненно за происходящим, а остальная я просто выключалась, как лампочка.

Бывало и иначе, например во время стычек с мамой или других действительно серьезных происшествиях, я выходила из текущего момента, проваливалась в глухую темноту и размышляла о том, когда я умру. Потом размышлять об этом становилось скучно, я начинала придумывать, как бы мне это время приблизить, а ещё лучше взять решение этой проблемы в свои собственные руки, чтоб уж наверняка.

Как вы успели заметить, странное имя – не самая большая моя проблема. Хотя я частенько задавалась вопросом, как бы изменилась моя жизнь, если бы не папино увлечение Египтом. Когда я родилась, мои предки ещё переживали период влюблённого единомыслия, мама ещё не обрела привычку быть против всего, что предлагалось отцом. Имя Клеопатра было принято безоговорочно, с восхищением и искренней надеждой, что оно дарует мне поистине выдающуюся судьбу.

Кстати эпоха всеобщей любви и всепрощения стремительно канула в лету, едва я успела пойти в пятый класс. И началась эпоха великого противостояния, когда моё имя гораздо больше подошло бы моей матери.

– Дай, пожалуйста.

– Сама возьми, королева тут нашлась.

– Тебе сложно?

– Я ничего не должен!

– Давай не при ребенке!

– Можешь разговаривать спокойно?!

– Достала!

– Как ты мне надоел!

Я предпочитала отсиживаться в комнате, наедине со своими представлениям о мире, точнее о его конце.

Не могу сказать, что наша семья особо выделялась из общего ряда. Средний достаток, обычный развод, да и необычные имена не были столь необычны в это время. В прошлом году 12 новорожденных назвали в честь главного героя поттерианы – Гарри. Кроме того, сейчас даже в нашем городе проживают тринадцать Марсов, пять Зевсов, четыре Февроньи, Люций и Марселина.

После громкого разоблачения отец достаточно быстро выпилился из нашей жизни, тихо самоустранился, обзавёлся новой семьей и стал интересоваться моими делами ещё меньше, чем раньше. Скучающие "Привет, как дела?" превратились в просто "Привет" раз в месяц. Он оставил мне энциклопедию Египта и смутные воспоминания, как мы летели с горы на санках.

Отныне в моей жизни воцарились твёрдые убеждения мамы, как будет правильно, взрывные скандалы, как должно было быть, сожаления о несложившемся и многочасовые одинокие самокопания. Не могу сказать что что-то изменилось глобально. Не считая тотального несчастья матери.

Светлана Павловна

– Да вот только Клепу на работу проводила, – Светлана Павловна прижимала трубку к уху плечом, руки проворно летали над доской, превращая овощи в крошево.

– Нет, не звонила еще, – подруга переживала, что дело затягивается.

– Собираюсь.

– Ну слушай, мне сказали, что он просто дока в таких делах, хотя… честно говоря, у меня уже никаких сил не осталось.

– Да, давай тогда после обеда.

– Ага, и я тебя.

Она сполоснула руки, тщательно вытерла полотенцем и только потом взяла мобильник, нажала на уже замолкшем телефоне отбой.

– Обед сам себя не сварит, – голос звонко разносился по пустой кухне. Светлана Павловна убрала светлую прядь за ухо и продолжила готовить. Раньше она любила готовить, но, когда муж ушел, радость от создания вкусной стряпни растаяла, готовка превратилась в ежедневную повинность, которой она сама себя связала, ребенка же кормить надо. Дочь выросла и уже не нуждалась в такой заботе, но привычка осталась. Каждый человек должен раз в день есть суп.

Спустя пару часов, она взглянула на циферблат, поймавший случайный солнечный луч, охнула, время не стояло на месте, и пошла в ванну. Приняла душ, быстро, по-деловому, даже в выходной день она не тратила времени попусту. Оглядела себя в зеркале – строгий костюм с прямой юбкой, серый шел к глазам, яркий изумрудный всполох на серебряной цепочке – наследство от мамы, серебряный кулон с малахитом – и чуток помады. Готова.

Она закрыла дверь на два замка, посчитав про себя повороты ключа, дернула ручку, удостоверяясь, спустилась по приятной прохладе подъезда. Подавила порыв вернуться и проверить, заперта ли дверь. Привычно кивнув соседке, вдохнула солнечный воздух и направилась к остановке.

Троллейбус проскрипел дверями и пополз по накатанному маршруту. Светлана Павловна села у окна, утренняя суматоха офисных работников уже схлынула, и можно было уютно скользить взглядом по проплывающей зелени деревьев, купавшихся в солнечных лучах, изредка застревая взглядом на знакомых мелочах улицы. Она прожила тут всю жизнь, не считая сочинского инцидента. Женщина поморщилась, отгоняя непрошеные воспоминания. В этой подворотне ее первый раз поцеловал будущий муж, тогда еще нескладный и длинноволосый, вот ворота парка, где она часами гуляла с коляской, потому что дочь плохо засыпала, булочная на углу, откуда всегда по улице разносился аппетитный аромат свежего хлеба.

С адвокатом они должны были встретиться в кофейне, Светлана Павловна толкнула высокую стеклянную дверь и вошла в приятную прохладу. Официант за стойкой даже не поднял головы, хотя колокольчик радостно возвестил о появлении клиента. За дальним столиком сидели две девушки, заговорчески склонившись друг другу, мужчина у окна читал газету, ожидая заказа. Адвоката не было видно.

Светлана Павловна неприязненно поджала губы, пунктуальность была ее пунктиком, и села за столик у окна. Девицы разразились визгливым хохотом, официант не шел.

– Молодой человек! – она сама не узнала свой голос, неожиданно резко прозвучавший. Парень был глубоко погружен в свои мысли, опущенные уголки губ, красные от недосыпа глаза. Ноль реакции.

Светлана Павловна повернулась к стойке, и не особо напрягая глаза, благо с возрастом дальнозоркость прогрессировала, прочитала имя за золотом прямоугольнике бейджа:

– Павел, – молодой человек не шевельнулся.

– Павел! – мужчина бросил на нее взгляд из-за газеты, видимо, прозвучало слишком грубо, зато официант наконец обратил на нее внимание.

– Простите, – он надел на лицо профессиональную улыбку и направился к женщине.

– Что будете заказывать?

– Кофе, чёрный, – она постаралась еще убрать резкость из тона, – и шарик мороженого, пожалуйста, – тут уже даже получилось улыбнуться. Такой кофе напоминал ей детство, одно из ярких впечатлений, когда отец брал ее на работу, и особенным удовольствием был такой десерт в университетской столовой, одновременно и сладкий, как хотелось, и взрослый, что говорило о том, что папа воспринимает ее на равных.

– Манго, малина, маракуйя,.. – начал перечислять Павел.

– Обычное, пожалуйста, ванильное, – оборвала она его.

– Сейчас сделаем, – слегка карикатурно поклонился.

– Спасибо.