Цитаты

Na świecie jest właśnie taka sprawiedliwość, jaką dostaliśmy. Każdy ma swoją rolę do odegrania. Prokurator wyolbrzymia, my pomniejszamy, a sędzia szuka czegoś pośrodku. A przedtem ktoś układa normę prawną, wokół której wszyscy tańczymy jak pieprzeni Indianie, odpychając się wzajemnie i podkładając sobie nogi. To jest sprawiedliwość w demokratycznym wydaniu.

— Да простит мне пан прокурор мои слова, но что это, курва сраная, за инсинуации? Что за мысли кружатся в долбаной чиновничьей, плохо оплачиваемой голове, когда вы говорите «близкие отношения»? Я очень прошу, чтобы пан прокурор слово в слово запротоколировал все, о чем мы сейчас говорим. Иначе я не подпишу даже первую страницу с моими личными данными.

— День добрый, пан прокурор! Не хочу огорчать, но сегодня вам не удастся изжарить яичницу, разве что на ужин, – услышал он знакомый голос с напевным русским акцентом на другом конце провода, голос Олега Кузнецова из комендатуры на Волчьей.

— Олег, умоляю, не делай этого!

— Это не я, пан прокурор, а город вас призывает.

прекрасно знал, как функционируют средства массовой информации — их деятельность заключается в поедании собственной блевотины. Распространение информации происходило настолько стремительно, что времени на поиск первоисточника и его проверку ни у кого не оставалось, вновь появившаяся информация сама по себе становилась источником, а факт, что кто-то ее все же представил, был достаточным основанием для публикации. Потом ее надо было только без конца повторять, прибавляя несколько слов комментария — собственного или какого-нибудь приглашенного гостя. Если продолжить метафору с блевотиной, дело более или менее выглядело так: кто-то получал на завтрак яичницу, а когда ее съедал — хвастался харчами. Второй же поджаривал к этим харчам кусочек грудинки, съедал все и делал то же самое. Кто-то третий солил и перчил полученный продукт, а потом и сам скидывал с души. И так далее и тому подобное. И чем меньше изначально было яичницы, тем больше надо было потом добавить гарнирчику. Но где-то там, в самом-самом начале, кому-то все-таки пришлось разбить на сковородку пару яиц.

описывает волну послевоенного антисемитизма, злобу соседей при виде тех, кто уцелел после Катастрофы, ненависть к ним. Мне кажется, поколение послевоенных антисемитов воспитало следующее поколение, а оно — очередное, верящее в жидобольшевизм и мировой еврейский заговор. А взамен ведь ничего не оказалось. Не было соседа-еврея, с которым вместе ходят на рыбалку, которого хорошо знают, а потому, услыхав подобные россказни, могут только пожать плечами: «Сказки все это, наш Мордехай не такой». Вот из этого-то поколения и вырос ваш преступник — носитель самых страшных польских стереотипов, невежда с забывчивой совестью, пораженный ненавистью ко всему чужому. И эта ненависть нашла здесь, на антисемитской почве, свое страшное воплощение.

кроме преступления в состоянии аффекта существует еще нечто такое, что можно было бы назвать преступлением в желчи. Оно довольно характерно для того уголка на Земле, который мы, хотим того или нет, называем родиной. Аффект — это внезапный взрыв эмоций, это импульс и слепота, которые упраздняют все наложенные культурой сдерживающие факторы. На глаза падает кровавая пелена, и важно лишь одно — убить. Желчь — это решительно нечто иное. Желчь накапливается потихоньку, по капельке. Поначалу лишь изредка случается отрыжка, потом она переходит в неприятную изжогу, мешает жить, раздражает своим постоянным присутствием, как ноющий зуб, с той лишь разницей, что причину желчи устранить во время одной процедуры невозможно. Мало кто знает, как с ней жить, а тем временем каждая минута — это еще одна капелька действующего на нервы раздражения. Кап, кап, кап. — Каждому «капанью» сопутствовала затяжка трубкой. — И в конечном счете мы чувствуем одну лишь желчь, ничего иного в нас не остается, и мы готовы на все, чтобы с этим покончить, не чувствовать горечи, унижения. Это как раз тот самый момент, когда люди бросают все к чертовой бабушке, если, к примеру, желчь накапливалась на работе. Некоторые сбрасывают самих себя — с моста ли или с крыши высотки. Иные же набрасываются на других. На жену, отца, брата.

только в Голливуде убийц изображают этакими гениями преступления. В действительности же это лица с нарушенной психикой, для них убийство — наркотик. Оно их жутко возбуждает, и какая уж там театральная стилизация или игра со следователями! Первым делом они основательно планируют преступление, а затем так же основательно уничтожают следы. Конечно, совершая убийство, они лепят одну ошибку за другой, но трудность их поимки заключается в том, что они не являются выходцами из преступного мира, никогда не были на заметке у полиции и их непросто вычислить.