Цитаты

Люди не должны убивать друг друга. Люди должны помогать, спасать и исцелять. Убить другого человека - это самое чудовищное преступление, которое, как это ни ужасно, в наше время совершается повсюду всё чаще и чаще. Но если ты защищаешь родных или близких тебе людей, если ты защищаешь свой город, свою страну или даже просто пытаешься спасти свою жизнь, то тут нечего стыдиться.

Annemarie looked up, panting, just as she reached the corner. Her laughter stopped. Her heart seemed to skip a beat.
"Halte!" the soldier ordered in a stern voice.
The German word was as familiar as it was frightening. Annemarie had heard it often enough before, but it had never been directed at her until now.
Behind her, Ellen also slowed and stopped. Far back, little Kirsti was plodding along, her face in a pout because the girls hadn't waited for her.
Annemarie stared up. There were two of them. That meant two helmets, two sets of cold eyes glaring at her, and four tall shiny boots planted firmly on the sidewalk, blocking her path to home.
And it meant two rifles, gripped in the hands of the soldiers. She stared at the rifles first. Then, finally, she looked into the face of the soldier who had ordered her to halt.
"Why are you running?" the harsh voice asked. His Danish was very poor. Three years, Annemarie thought with contempt. Three years they've been in our country, and still they can't speak our language.

Неважно, кем ты родился, — говорила мама, — китайцем, индейцем или чернокожим. Но когда ты уже родился, ты не можешь отречься от своих корней.

Если обрубить корни, дерево погибнет. Люди не деревья, они не гибнут, когда отрекаются от своей истории и культуры. Но они не могут стать самими собой, не могут найти своё призвание. И тогда они проживают свою жизнь грустными, надломленными, искорёженными, и такими же вырастают их дети

…Когда-то все ручьи, луга, леса
Великим дивом представлялись мне;
Вода, земля и небеса
Сияли, как в прекрасном сне,
И всюду мне являлись чудеса.
Теперь не то — куда ни погляжу
Ни в ясный полдень,
Ни в полночной мгле,
Ни на воде, ни на земле…
Чудес, что видел встарь, не нахожу.
Рожденье наше — только лишь забвенье.
Душа, что нам дана на срок земной,
До своего на свете пробужденья
Живет в обители иной…
Но не в бессильной немоте,
Не в первозданной наготе…
А в ореоле славы мы идем…
Из мест святых, где был наш дом…
Спасибо сердце, что тебе даны
Печаль, и нежность, и любовь, и страх.
Цветочек бедный, разлетаясь в прах,
Нам говорит, что слезы не нужны.
<Перевод Г. Кружкова>

Я немножко суеверна и всегда считала, что птицы приносят удачу; бывает, я просыпаюсь утром и выглядываю в окно, и если первое, что я вижу — птица, особенно когда она близко и смотрит в мою сторону — то для меня это предвестие того, что сегодня непременно случится что-то хорошее. Думаю, это потому, что когда я была ещё совсем маленькой, лет четырёх, и впервые услышала о молитвах, мне сказали, что они улетают в небеса. Поэтому молитвы представлялись мне птичками, которые, трепеща крылышками, летят ввысь; и когда мне случалось, помолившись, увидеть летящую птицу, я думала: вон летит моя молитва.

"How brave are you, little Annemarie?" he asked suddenly.
She was startled. And dismayed. It was a question she did not want to be asked. When she asked it of herself, she didn't like her own answer.
"Not very," she confessed, looking at the floor of the barn.
Tall Uncle Henrik knelt before her so that his face was level with hers. Behind him, Blossom lowered her head, grasped a mouthful of hay in her mouth, and drew it in with her tongue. The kitten cocked its head, waiting, still hoping for spilled milk.
"I think that is not true," Uncle Henrik said. "I think you are like your mama, and like your papa, and like me. Frightened, but determined, and if the time came to be brave, I am quite sure you would be very, very brave.
"But," he added, "it is much easier to be brave if you do not know everything. And so your mama does not know everything. Neither do I. We know only what we need to know.

Now she was ten, with long legs and no more silly dreams of pink-frosted cupcakes. And now she—and all the Danes—were to be bodyguard for Ellen, and Ellen's parents, and all of Denmark's Jews.
Would she die to protect them? Truly? Annemarie was honest enough to admit, there in the darkness, to herself, that she wasn't sure.
For a moment she felt frightened. But she pulled the blanket up higher around her neck and relaxed. It was all imaginary, anyway—not real. It was only in the fairy tales that people were called upon to be so brave, to die for one another. Not in real-life Denmark. Oh, there were the soldiers; that was true. And the courageous Resistance leaders, who sometimes lost their lives; that was true, too.
But ordinary people like the Rosens and the Johansens? Annemarie admitted to herself, snuggling there in the quiet dark, that she was glad to be an ordinary person who would never be called upon for courage