Истории — стр. 2

Ой, ребята, впервые в жизни на livelib решила принять участие в мобе по прослушке аудиокниг с отзывом о чтеце и книге.
Прослушала. Опубликовала отзыв и на странице у себя и на странице этого конкурса. Там очень много отзывов на прослушенные книги, которые, естественно все лайкают, комментируют и т.д.
Сегодня, поосматривая уведомления, вижу, что робот администрации сайта пишет мне о предупреждении за накрутку лайков под рецензией.(( Посмотрела. Думала, что там сто миллионов лайков.)) Нет! 42 штуки что ли)).
Поискала, но не нашла обратную связь с администрацией сайта.))) ( какая накрутка, если я даже не знаю, как написать администратору.))))
Нажала на этого робота. Написала письмо роботу!)))
В следующем туре по прослушке что-то желание участвовать отпало))) , потому что, не знаю, а вдруг после второго отзыва в группе, сайт как возьмёт и вообще заблокирует за активные наши лайки прослушанных книжек. Хныык. )))

Дочитывала "Не уходи" из последних сил: устала, хотела спать, но до последней страницы оставалось совсем чуть-чуть... Буквально на финишной прямой попался диалог, ничего, по сути, не значащий, совершенно случайный:

Мне указали бар на муниципальной дороге, я пошел туда. Рядом с баром были выставлены на обозрение маленькие купальные бассейны, запыленные голубые ванны.
— Который час? — спросил я у старичка за стойкой, который старательно тасовал колоду карт.
— Шесть с небольшим.

Машинально посмотрела на часы. 6:27. Удивительно точный старичок.

Я хочу поцеловать твой тёплый голос.
Мне порой нужна достоверность твоего голоса…этой милой тени воздуха, когда тебя нет рядом.
Иногда кажется, что я мог бы заняться любовью с твоим милым голосом, а ты бы ни капельки не ревновала, а возможно, присоединилась бы..
Когда мы ссоримся и молчим, я закрываю глаза и представляю с улыбкой, что ты рядом и тепло молчишь совсем рядом со мной, мне навстречу.
Более того, тогда мне кажется, что голос — твоя лёгкая, ночная сорочка.
Ты стоишь рядом, плечи слегка озябли (плечи обнажённой женщины похожи на августовскую прохладу листвы).
Я тебе что-то говорю, а ты прижалась на миг губами к плечу своему, и что-то прошептала: ах, этот закадровый, заплечный голос женщины! С кем она шепчется? С ангелом своим? Душой? Я чуточку ревную..

Твой тонкий голос на плече… как волос, бретелька сорочки ночной.
Мысленно касаюсь твоих плеч и тонкого голоса на плече, и.. спускаю его с плеч, нежно придерживая на миг на спине.
Твой голос, словно крылья, тепло замер у тебя за плечами и держатся одной волей моей руки.
Между нами сейчас твоё дыхание и моё обнажённое сердце.
Слов не нужно. Да и тел быть может, больше не нужно.
Сердце чувствует твоё дыхание: мурашки на сердце..
Кто мы сейчас? Люди? Ангелы? Умерли или живы ещё?
Не знаю..
Малейшая тёплая складочка твоего дыхания, движение моей руки… сбросят к ногам последнюю одежду твоей души — голос.
Он уже перешёл в шёпот, т.к. держится на уровне твоей груди.
Декольте шёпота, обнажающего не прекрасную грудь, а — сразу, сердце: это райская мода, о ней на земле ещё почти ничего не известно.
Кажется, от твоего резкого вздоха, к нашим ногам упадёт не твой голос, а милое тело твоё, словно лёгкая сорочка души.

Была осень, парк, мои закрытые глаза и твой вздох в темноте..
Вздох, сорвавшийся с губ, похож на тёплую улыбку воздуха, правда?
Я так часто хотел поцеловать тебя в краешек этой улыбки, когда мы были друзьями, когда..
Был вздох в темноте. Улыбка в темноте.
Ты где, родная? Рядом со мной, или в другом городе?
Закрытые глаза так нежно искривляют пространство и время… Эйнштейну это и не снилось. Может потому мы при поцелуе хотим закрыть глаза? Хочется поцеловать любимого чуть больше, чем просто губами… поцеловать, нечто большее, чем просто тело.
Знаешь, было бы забавно, если бы ты гуляла с кем-то в парке в другом городе, и от моего вздоха и движения руки, твой голос.. а вместе с ним и платье — погасли бы, исчезли: в парке на миг проявилось бы что-то боттичеллиевое, обнажённое, ступающее по листве среди удивлённых людей...
А через миг, исчезла бы и ты, нежно проявившись рядом со мной.
Да, любовь творит чудеса.
Однажды она спутает карты всем теориям учёных, религий, искусству, и мир начнёт жить блаженно-заново, удивляясь каждому мигу, человеку, былинке — как чуду, и ни одна капля красоты больше не прольётся, и не будет больше проклятых поэтов, судеб, осуждённых на незримый для многих, подвиг: собирать эту красоту в аду и в опалённых крыльях, протягивать её людям, которым она… не нужна.
Нежно сотрутся вековые и бессмысленные границы между любовью и дружбой: словно бы рухнет берлинская стена тоталитарной истины, морали, разлучавшей один народ.

Но пока, пока.. от вздоха в темноте дневного парка, в листву упало моё тело, словно лёгкая и не нужная одежда.
Улыбаюсь в своей лиственной, коленной темноте и боюсь открыть глаза: чуть выше меня, на уровне виска, в прохладном воздухе, должно быть невесомо замерло моё обнажённое сердце, и бьётся, бьётся, милое, во все стороны света, в сторону тебя, ещё невидимых звёзд и багровой листвы в облаках.
Словно бессонное око, оно видит каждый твой шаг, проникает в твои сны: тебе не спрятаться, не скрыться от него..
Хочешь улыбнуться? Моя подростковая мастурбация была окрашена в трансцендентные переживания: я испытывал стыд, перед умершей бабушкой, которая могла меня видеть.
Я скрывался от этого потустороннего взгляда за шторами дверей и одеяла, но всё было напрасно.
Мне казалось, что бабушка приводила с собой ангелов, душу Пушкина, Достоевского, Марины Цветаевой..
Я был укрыт от этого потустороннего, звёздного ужаса, лишь тонкой кожей одеяла.
Страшно было взглянуть на комнату: ясно ощущал, что над моей постелью, стоит и светится во тьме, как осенняя листва, целый сонм ангелов, писателей и даже… моя умершая собака — Байрон.
Я чувствовал, как она, милая, верная, ласкается ко мне, передними лапками взобравшись на постель.
Но мне казалось, что это не моя собака, а ангелы рвутся ко мне в постель!
Сердитый Толстой хватает меня за левую ногу, а Достоевский, за правую, и тащат, тащат меня чёрт знает куда.
Я ощущал себя великим грешником, быть может, самым развратным грешником на всей земле, раз в моей постели собралось столько ангелов и умерших писателей.
Странное дело: в бога не верил, а в умершую бабушку, загробные блуждания Достоевского и Толстого, помирившихся у моей ночной постели — верил.
Мой подростковый, нежный грех, проложил какую-то мистическую тропинку в моём мозгу.
Грех ушёл, а тропинка осталась…

Прости, что-то я отвлёкся.
Добавлю лишь, что позже, я испытывал трансцендентное возбуждение, нежнейшее замирение Танатоса и Эроса.
У Бодлера есть стих:

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О женщина, как ты от скуки зла!

Бодлер плохо знал женщин, наверное: в этом томлении женщины — смутный и райский порыв: поцеловать многих милых сердцу мужчин — в одни уста. Чтобы они стали нечто одним.
Ей кажется, что ночью, в постели, они скинут свои тела и она переспит с их душами..
В подростковом возрасте, ещё до того, как я познал женщину, мой порыв был с привкусом ада: в свою постель я приглашал… ангелов и умерших женщин: Клеопатру, Настасью Филипповну, Эвтерпа, Сапфо, Наташу Ростову (месть Толстому за ночное унижение и страх?), и даже королеву Франции — Маргариту Наваррскую.
Да, я совращал ангелов и бессмертные души, и все они падали, падали, как листва в Эдеме, к моей постели: моя комната и постель были устланы багровой листвой…

Как там у Есенина? Листьями, звёзды льются..
Мне нравилось, что за мной в постели наблюдают ангелы и прекрасные женщины, обнажённые так, как не может быть обнажена ни одна женщина на земле: до смерти и бессмертия души: в этом вечное и сокровенное искушение женщины в любви, не ведомое мужчинам, желающих, наоборот, закутаться в тепло женщины и любовь, от холода звёздных, бездонных пространств.
И вот теперь, я стою на коленях в парке, среди листвы, как при молитве, и над моей головой, в воздухе, словно розовый нимб, сияет моё обнажённое сердце, бессонное сердце, от которого тебе не скрыться уже никогда, даже в смерти.

Ты ещё слушаешь меня?
Подожди, я сейчас положу телефон на землю и прикрою листвой.
Я одену твой голос листвой и своими руками, чтобы он не озяб..
Словно нежный язычник, я буду разговаривать с листвой, солнцем и ветром, стоя на коленях.
Люди проходят мимо и странно смотрят на меня.
Они не видят тебя.. словно тебя и нет.
Они не видят, что я.. похоронил твой голос и теперь он грустно, как-то матово, доносится из под земли и листвы.
Ложусь в листву и целую её, говорящую со мной твоим голосом: чудеса..
Глажу листву, твой милый голос, глажу… хочется плакать.
Хочется сказать тебе что-то самое важное, нежное.
Почему такие слова так мучительно даются? Словно губы человека, шея, грудь даже, на миг перенесены на тысячелетия назад, в то тёмное и немое время, когда первобытный человек пытался выговорить в слезах, своё первое слово, глядя с восхищением на млечный путь или взошедшее солнце над осенью.
Это похоже на роды… Безумие какое-то. Мужчине тоже дарована эта мука, чтобы они ещё больше поняли женщину и прижались к ней в муке понимания и прощения.
Слово, размером с душу.. по крайней мере, когда вырастет.
А тело, такое маленькое, хрупкое..
Так мать наверное с грустным умилением смотрит на взрослого сына, который выше неё на две головы, и удивляется с улыбкой, что он когда-то был в ней, был тёплой частью неё, а потом покинул её… да, именно это слово на губах у матери: покинул.
И покинет опять, уйдя к той, кого полюбит однажды.

У тебя сейчас уже вечер, родная? Хорошо, тогда я тоже закрою глаза.
Ты никогда не думала о том, как бездонна наша душа, наше чувство к другому и как всё это симметрично связано с бездонностью звёздных, полыхающих пространств вокруг нас?
Ах, если бы мы осознали, что чувствовать прекрасное, испытывать вдохновение в творчестве, любить… это так же опасно, безумно, как идти по тонкому прозрачному льду на середине ночной реки: вот-вот провалишься в звёзды!
Во время войны был такой случай: девушка бежала по полю, счастливая, в синем платьице…
И вдруг, останавливается. Улыбка замирает на её лице.
Она видит солдата, лежащего в цветах, с ужасом смотрящего на неё и что-то шепчущего ей.
Просто девушка выбежала на минное поле, и не заметила этого.
А солдатик заметил, быть может когда спал в цветах и перевернулся, услышав жуткий щелчок, как при осечке выстрела самоубийцы.
Девушка робко стала к нему подходить, неся на лице улыбку, как прижатый к лицу сорванный цветок и обещание добра..
Вспышка света… Никого нет. В голубом, высоком небе князя Болконского, летают две птицы..

Так хочется взять тебя за руку.. и закрыть глаза.
Словно ничего нет, ни мира, ни войны. Её просто не было, и лагерей смерти не было, и Серебряного века не было и гибели Есенина в гостинице и эпохи Кватроченто и распятия Христа и Древней Греции, с её безумными войнами и красотами духа.
Всё вернулось к истоку: вечная ночь и звёзды. Сплошная, лермонтовская красота без конца и без края, как весна в стихе Блока; нет добра и зла, всё — красота и бог, и посреди этого эдемского шелеста звёзд, мы с тобой открываем глаза…
Мир начался с нас, для нас.. понимаешь?
Позади наших плеч, исполинской, звёздной вьюгой крыльев, полыхает девственный мир.
Держи мою руку и не отпускай, родная: весь мир развивался с того и этого берега, только ради этого касания, поцелуя..
Не отпускай моей руки: между нами сразу вспыхнет космос, войны всего мира, история мира, красота и боль разлуки… 

Странное чувство.
И почему слова любви, признания, сокровенно связаны.. с вопросом о боге?
Я не верю в бога. Но я как-то разумом чувствую, что это важно, и без решения проблемы бога — мои слова, чувства к тебе, огромные, как душа и мир — невозможны и нелепы.
Забавно. Люди ходят в парке, дети смеются, молодая парочка ссорится на лавочке.
Девушка в очках плачет... ты находишься за 1000 км. от меня, но твой тёплый голос у меня на ладони, и грудь мою разрывает огромное чувство, и если мы не решим с тобой прямо сейчас, есть бог, или нет, я умру!
Философы, поэты, святые… тысячелетия решали этот вопрос… и все эти метания сердца, словно бы голубым конусом боли сошлись в моей груди.

Сказать — «люблю», без веры в вечность, в это вечное чувство? Чувство, вечное, а вечности и бессмертия — нет? 
Разве это не безумие? Предательство? Да от этого можно сойти с ума!!
Всё равно что протянуть тебе руку, стоя у бездны, за которой ничего нет, ни человека, ни красоты, ни неба..
Нет, я так не могу..
Я знаю, чувствую, что если скажу — люблю, то вселенная, станет чуточку больше, в ней сбудется что-то удивительное, новое, как зарождение жизни на далёкой звезде.
Сказать тебе — люблю, всё равно что пригласить тебя любить — дальше тела, пола, жизни.
Это всё равно, что сказать: всегда! И в этот миг, мир просияет и станет видно во все концы света и времени больше не станет, и не будет иметь значения, умерла ты или я уже умер: мы и после смерти обнимемся и продолжим любить друг друга в сиянии звёзд, в улыбке листа, сорвавшегося с ветки..

Ты слышала что-нибудь про галактическое излучение глубокого космоса?
Эти лучи в тысячи раз сильнее обычного излучения солнца: они рождены от взрыва сверхновых.
В этих лучах — смерть далёких звёзд и зарождение новых планет, на которых возникнет таинственная жизнь.
Наша атмосфера лишь приглушает это излучение, пронзающее нас с удесятерённой силой.
И вот иногда, те души, кто живёт прекрасным и любит… чувствуют это дыхание далёких, умерших звёзд, и слёзы у них могут пойти во время прогулки в парке, в компании милых друзей, и самое заветное слово может сорваться с губ, или из под пальцев сорваться в виде таинственной и странной истории любви.

Лежу на спине и смотрю в небеса: вот-вот прорастут звёзды… твой голос рядом со мной, у плеча, как крыло..
Мы так лежали с тобой в цветах, в тот милый август, ты помнишь?
На раскрытой ладони — алый листик, похожий на стигмату.
Божья коровка сидит на нём: смешная и милая…
Шепчу в небо — люблю.
Алая капелька крови, невесомо поднимается над ладонью, в воздух, словно я лежу не на земле, а где-то среди миров, в мерцании светил…
Губы произносят громче: люблю тебя!
Сердце вот-вот прорвёт грудную клетку..
Слёзы на глазах.

Я люблю тебя! — кричу я в звёздное небо вечернего парка.
И мнится мне, что спустя века, эпохи, — слова поэтов прошлого, трагических влюблённых, Христа на кресте, словно неведомые и невидимые лучи, достигли цели, что-то в мире откликнулось на них, и вот теперь, я разом ощутил, как небо шумит рядом со мной, в листве и звёздах.
Как луч умершей звезды доходит до Земли спустя века, тысячелетия, а до тех пор звезды словно и не было никогда, она даже ещё и не родилась, так и сейчас.. все нелепые и глупые споры о боге и бессмертии души, стали мне понятны как никогда.
Мне не хочется больше спорить об этом: хочется просто прошептать тебе в сердце: люблю!
Любимая, ты слышишь меня? Ты.. не плачешь?
Почему ты молчишь?
Постой… связь прервалась.
С кем же я говорил всё это время? Кому?
Кто-то звонит… звонок из под земли, листвы.
Боже мой… солнце моё, ты ли это?
Или ангелы, бог? Я не знаю… и не хочу знать.
Ответить тебе? Ангелам, ответить?

Все нижеследующее - совершенно не история. Вернее - это тысячи историй. Квинтэссенция всего, что я когда-либо видела и знала о детях и их родителях.

У Каннингема девушка, зачатая из пробирки и воспитанная в семье "с двумя матерями", живет в большей гармонии с собой, нежели мужчина - выходец из образцово-показательной американской ячейки общества. Казалось бы, домохозяйка-мать, дом полная чаша, семейные завтраки и ужины... Но на проверку этого оказалось так недостаточно. На проверку - внешняя оболочка семьи и ее образцовость так второстепенны...

В интернетах бытует мнение, что если кормить свое чадо грудью лет до 19, из него вырастет тонко чувствующий, душевный человек, не знакомый с неврозами. А если при этом укладывать его с собой в постель, годиков до 30, на выходе получаете супергармоничную и мегасамостоятельную единицу. Завершающим штрихом идеальной модели воспитания служит "необходимость" таскать ребенка на руках, пока его вес не перевалит за сотню. Казалось бы, что может быть проще?

Все мы родом из детства - банальщина, которую можно было бы и не писать. Но как же ж, блин, ее не писать, когда профсоюз нынешних матерей напрочь забыл смысл этой банальщины? Когда же мы все поймем, что единственный всеобьемлющий залог психического здоровья и счастья наших детей - это наше собственное здоровье и счастье. Каждый день, каждую секунду. Даже когда нас никто не видит, даже в собственных мыслях. Да, именно в собственных мыслях - я не могу позволить себе поддаться неврозам, нырнуть в депрессию. Я обязана вцепиться зубами в психическое здоровье. Я обязана принять все лекарства, пройти всю терапию, если я знаю, что "на верхних этажах" у меня бывают трещины. Я не имею никакого права поддаться своей соматике. Какими бы не были мои вкусы, пристрастия и взгляды, я должна оставаться психически гармоничным человеком. Как же неимоверно тонка грань, за которой мы неосознанно раним своих детей. Как же легко не заметить этих ран, ведь их не приходится мазать зеленкой и заклеивать пластырем. Нанесенные нами мимоходом, они останутся мучительно-медленно заживать, то и дело гноясь от инфекций. Дети вырастут. Если повезет, психиатры или терапевты наложат косметические швы. Если нет - взрослые мальчики и девочки будут дезинфицировать раны спиртом или весь век терпеть саднящую боль. А ведь есть и те, кто не переживут заражения крови.

Страшно быть родителями. Страшно каждую секунду. За каждое свое слово или реакцию страшно.
Я расшибаю лоб и руки об эту грандиозную ответственность. Я "низвожу и куращаю" свои комплексы, аки Карлсон Фрекен Бок. И в одном я уверена - не так важно, кормила ли я грудью, на сколько кружков и секций отведу свою дочь. Важно навсегда остаться для нее "домом", опорой и лучшей подругой. Важно быть для нее цельной и живой.

Как-то наткнулась на высказывание, что «шедевры мирового кинематографа следует воспринимать не до, а после прочтения литературного первоисточника». Не знаю, назовут ли фильм Долдри «Чтец» шедевром. Не думаю. Но в этом случае получилось так, что книгу я прочитала после фильма.

Фильм сам по себе мне понравился (но я вообще люблю игру Кейт Уинслет), но все-таки после прочтения книги он кажется мне неудачным. Неудачным в том плане, что тот самый конфликт: конфликт первого поколения, тех кто родился после или во время войны, с поколением войны, поиски себя, поиски очищения, вопросы ответственности и вины, в фильме скорее затронут, а не раскрыт. То, что в книге идет красной нитью и рассматривается и через призму любви, и через призму познания, через мучительные поиски, в фильме присутствует скорее флером, частью истории, но не САМОЙ историей. Акценты иные, характеры не глубокие, поиски… не то, чтобы поверхностные, но какие-то неубедительные. Ну и сила воздействия книги куда сильнее, нежели фильма, хотя казалось бы у кинематографа намного шире инструментарий влияния на чувства зрителя.

Повторный просмотр фильма после книги не дает ничего, кроме ощущения затертости. Мне кажется, что именно этот фильм лучше бы было смотреть перед книгой, потому что освободиться от влияния книги и рассматривать фильм как самостоятельное произведение все же очень и очень сложно.

Все говорят - не надо боли...
Она, как радость, в равной доле
Должна немного наполнять,
Но душу, сердце не смущать...

Наверно, правда, так и есть -
Такая жизненная смесь,
Что для психологов пригожа,
Она для счастья людям гожа.

А что же делать, если снова
Она приходит. Не обнова...
Садится в душу, как к себе,
В лицо глядит и шепчет мне -

Ну, что ты, странная, не смотришь
В глаза мне, милая? Иль хочешь,
Желаешь ты, чтоб я ушла?
И вновь оставила тебя?

Нет, не дождёшься, я мечтаю
Вновь овладеть тобой, родная.
Ты верно толком не вняла,
Не видишь ты, что я твоя?

Меня не любишь? Нет? Не верю!
Эх, я сейчас закрою двери
К покою, радости... Больна,
Давно в меня ты влюблена.

Увы, слаба ты - я любуюсь!
В глаза твои я упакуюсь,
И будут видеть сразу все -
Как славно я живу в тебе...

Прошу, уйди, оставь, не трогай! -
Вдруг, тихо молвила я строго, -
Сама ты знаешь - хохотушкой
Всегда была я. И подружкой

Подушка не бывала мне...
На что же я сдалась тебе?
Глаза мои вновь приглянулись?
В них жить желаешь? Окунулись

Твои стада? Напились влаги?
Мне хватит жизненной отваги
Тебя забыть. Из сердца выгнать.
Останется лишь только прыгать

В немой тоске от бредней хилых -
Твоих речей мне опостылых!
Ну ты же видишь всё прекрасно,
Но так ведёшь себя ужасно!

Иль нет? Ты что вообразила?
Не родилась ещё та сила,
Что перебьет тобой тот лучик
В душе моей. Ведь только случай

Тебя привёл в мои пенаты...
Оставь ты светлые палаты
Души моей, чертогов мысли,
Изыди из моей ты жизни!

Уйди тихонько восвояси
И обещай мне, что ненастье
Ты унесешь с собой, тоскуя
По мне. Потом тебя прощу я...

litera_T

1. Книга внесена в книгу рекордов Гиннесса, как книга, переведенная на самое большое количество языков и изданная в самом большом количестве стран. Переведена на 82 языка и издана в 119 странах.
2. Португальский журнал «Ди Летраш» написал, что книга Алхимик является абсолютным рекордсменом по количеству проданных экземпляров среди всех книг написанных на португальском языке.
3. За основу сюжета взята одна из историй «Тысячи и одной ночи». "Рассказ о Багдадце, который увидел сон".
4. Коэльо, путешествуя по нашим просторам, в разговоре признался, что в России книга повторила судьбу первого бразильского издания. В Бразилии первое издательство выпустило книгу и неудачно, тираж не продавался. И только второй издатель смог сделать книгу успешной. Также было и здесь, первое издание 1997 года было не замечено читателями. А вот после того, как его взяла «София», не пожалела средств на художника Ерко, который снабдил книгу прекрасными иллюстрациями, издание стало бестселлером.
5. Мировым бестселлером книга стала только после перевода на английский язык. Как Паоло говорил в интервью для Нью-Йорк Таймс в 1999 году: «Чтобы книга была издана более чем в 119 странах, вам необходимо знать язык, на котором можно будет читать в Таиланде или Литве. Перевод на английский позволил другим редакторам прочитать меня».
6. Для продвижения книги, писатель в обязательном порядке старается посетить страну в которой она вышла. Он ездит даже в те страны, которые считаются опасными. В Иране случились небольшие беспорядки, когда толпа из 5 000 фанов стала неуправляемой и пришлось прервать встречу. «Я больше похож на рок-звезду, чем на писателя», - сказал он Financial Times в 2010 году.
7. Книги Коэльо можно скачать бесплатно. Он сам создал сайт Pirate Coelho, на котором представлены его произведения как в электронном виде, так и в аудиоформате.

Невольно хочется читать кому-нибудь вслух. Переживать вместе боль и страдания, любовь и радость героев. Читать их истории на разные голоса, поначалу искоса наблюдая за реакцией. Затем увлечься, время будет лететь незаметно. Для книги уже не существует часов и минут. И порой она рассказывает то, что может перевернуть жизнь.

Мне очень понравилась книга и я для интереса посмотрела док.фильм с интервью автора. В какой-то момент поймала себя на том, что не помню той главы, о которой он говорит. Проверила английскую версию книги - там и вправду есть еще одна глава "Я-дерево" (повествование от имени дерева). В том фильме ей уделяли много внимания американские исследователи. Почему-то на русский эту главу не перевели. Загадка.

У Вас случается так, что после чтения/прослушивания одной книги возникает желание провести литературные изыскания потому, что упомянутые в прочитанной/прослушанной книге сведения противоречат тому, что Вам уже известно?
В данной книге часто упоминается поэма "Хосров и Ширин" Низами. Сломом шаблона для меня оказался факт, что любовь Хосрова и Ширин была взаимной!!!
Легенда, бытовавшая в моих родных краях гласила, что руку красавицы Ширин получит тот, кто проведет воду в засушливые степи Уструшаны. Река вот она, близко, но путь ей преграждают мощные скалы, которые не может пробить ни один кетмень, и река, сделав крутой поворот уносит свои воды прочь. Богатырь Фархад, тем не менее, взялся за работу. Но когда ему оставалось совсем немного до завершения, к границам государства с огромным войском приблизился жестокий правитель Ирана Хосров. Он обманул правительницу, устроив, как сказали бы теперь, иллюзорное шоу, Правительница не посмела нарушить обещание и был устроен свадебный пир. Наутро обман раскрылся, но Ширин - уже жена Хосрова. Фархад к утру наконец-то пробил расселину а скалах, и воды реки хлынули в долину. Но некий "доброжелатель" успевает сообщить Фархаду о свадьбе Ширин и Хосрова. Безутешный Фархад бросается в бурлящий поток. Узнав о гибели Фархада Ширин, по одной из версий умирает от горя, по другой - принимает яд. В общем, кроме Хосрова все умерли.
Этот сюжет вдохновил Алишера Навои на создание поэмы "Фархад и Ширин". В поэмах Низами и Навои сюжетного сходства практически не наблюдается, если у одного автора имена ГГ-ев оставить прежними, а у другого изменить - то сложно заподозрить у этих произведений общий первоисточник. И возникает вопрос: зачем Низами, уроженец Кавказа, дал своим героям имена, имевшие хождение в Средней Азии? Неужто свои, кавказские, показались не слишком благозвучными?
К Навои тоже вопрос имеется: зачем надо было творить Ширин армянской принцессой? Неужто принцесса из Хорезма или Бухары ниже по статусу, чем из Армении? Знал ли Навои, что расселина, в которой бурлит Сыр-Дарья, носит название "Скалы Фархада"? Или это название появилось позже?

Если читатель, дошедший до этих строк и слегка подзабывший с чего я начала, спросит: "Причем тут книга "Имя мне - Красный"? - при том, что именно она сподвигла меня на ознакомление (правда, в краткой форме) и сравнение поэм Низами и Навои.

Это было в те времена, когда книга только вышла, об ее авторе только узнали и за один день ее чтения в платном фонде нашей школьной библиотеки надо было заплатить ровно столько же, сколько стоил школьный обед.
Я пожертвовала обедом и взяла книгу домой. Кроме нее больше для меня ничего не существовало.
Никогда не отличалась скорочтением, поэтому чтобы уложиться в один оплаченный день я буквально запихивала книгу в себя. Читала жадно, не отрываясь, не отвлекаясь, в небольших перерывах мысленно подгоняя себя и подсчитывая сколько же страниц еще до конца.
И все потому, что мысль остаться еще на один день без обеда, казалась мне уж очень негуманной по отношению к себе.

Хоть прочитала я эту книгу больше 2 лет назад, но до сих пор она частенько решает мою судьбу. Прочитать "Алхимика" мне посоветовал мало знакомый мне человек, с которым я сдавала ЗНО (что-то типа русского ЕГЕ в Украине). Девушка просто спросила не читала ли я ее, ведь ей часто рекомендовали Коэлье, и это меня заинтересовало, тем более, что это был мой последний экзамен, а до подачи документов оставалось почти 3 недели. Вот я и прочла ее. И осознала, что не просто так она попалась мне в руки, а судьба подкинула ее мне, ведь именно тогда я была не уверена в своем выборе профессии, но вот эта фраза:

"Если ты чего-нибудь хочешь, вся Вселенная будет помогать тебе и способствовать тому, чтобы желание твое сбылось"

Но еще было уточнение "если это не будет противоречить ее планам". И тут все сошлось. Я вновь почувствовала уверенность в себе и до сих пор остаюсь верна своему выбору, к тому же получила множество подтверждений тому, что Вселенной мои планы только на руку.

Эту книгу в далёком 2011 году порекомендовала одна знакомая, старше меня лет на ~ 20. Она с таким азартом рассказывала про эту книгу, что её обязательно надо прочитать, и что она чуть ли не изменила её жизнь к лучшему.
Ну что ж, книгу я прочитал и ужаснулся :-) см. мой отзыв

Эта книга, по моему мнению, про знаки, которые готовит для нас судьба на жизненном пути, направляя нас туда, куда желаем.

Я прочитал мало книг, даже когда мне уже стукнуло 18. Но после этой книги я понял, что где-то там, среди множества пёстрых обложек, от которого устают глаза, среди океана информации на бумажном носителе есть то, что может поменять мировоззрение.

Я знаю самого крутого литературного деятеля, читателя, пропитанного идеями и мыслями большого количества писателей и просто красивую девушку в одном флаконе. Попросил как-то у нее какую-нибудь книжку, которая заставит задуматься. Литератор одолжил мне на время две книжки, одна из них - Алхимик. Прочитал её за двое суток. В это самое время в моей квартире можно было услышать писк птенцов...

Собственно, случай был такой. Наш сосед, дедушка, не любил сидеть дома. Летом его можно было увидеть у нашего подъезда, где он обновлял наш двор: разрыхлял почву, рассыпал чернозем и садил деревья или цветы, за что весь наш подъезд ему благодарен. Лично моя благодарность выражалась в пособничестве ему. Но дело не в этом: однажды дедушка Петя, так его зовут, выкопал на время забетонированную трубу, вешало, а в нем было гнездо: четыре птенца. Трубу затащили в подъезд, понятно зачем... Один птенец, самый шустрый, выбрался из трубы, а на улице его встретил соседский кот. Трех остальных услышала моя бабушка и решила их выкормить дома. Наших гостей мне трудно было не заметить, я их тоже стал кормить (хлеб смоченный, червячки). Самого слабого не вытянули - он умер. Тот из двоих, который покрепче, скоро уже пытался взлететь. Летал по всей квартире, убегая от "мамаш", которые хотели его покормить, лишь бы тот угомонился наконец и перестал пищать. Набегался под всякими диванами и шкафами, в общем, тоже умер. Остался один, середнячок.

Пока я следил за пернатыми, параллельно готовился к поступлению в ВУЗ, который находится в другом городе. Прочитал Алхимика как раз тогда, когда середнячок остался в одиночестве. Сдал экзамены, поступил. Когда остался месяц до учёбы, я приехал, узнав, что последний птенец тоже...

Каждый день теперь думаю об этом "знаке судьбы", находя всё новые ответы.

Дорогие друзья и падпимщики, простите, что несу сегодня в ленту кринж, но просто реально уже нужно разобраться со всякой фигней на полках. Прочитать - и дело с концом.

В книге рассказчик постоянно обращается к читателю, и было много моментов, когда мне хотелось превратить монолог в диалог. Поэтому, дописав рецензию, я отобрала пять цитат, придумала к ним условия и стала играть в Барнса. Хотите сыграть со мною?

Цитата №1:

Гюстав представлял себя диким зверем — ему нравилось воображать себя белым медведем, холодным, свирепым, одиноким. Я подыгрывала ему, даже называла его неукротимым бизоном американских прерий, но, может быть, он был всего лишь попугаем.

Пояснение: в «Бестиарии Флобера» Барнс упоминает медведя, верблюда, овцу, попугая и собак, и подробно объясняет, где, когда и при каких условиях Флобер владел или был каждым из них. Люди сегодня не заходят дальше утверждения, что они похожи на котов или собак, поэтому было бы интересно углубиться в собственный бестиарий.
Условие игры: сравнить себя с каким-либо представителем фауны (можно с несколькими).
Решение. Кажется, это будет несложно.
Я — медведь. Но не какой-нибудь, а именно панда. (Видели бы вы круги у меня под глазами!) Душа моя перманентно пребывает в Китае, я такая же большая и ленивая, люблю всё тщательно пережёвывать (и я не о пище), мои прекрасные леса интровертности вырубают, а размножаться я смогла бы только под присмотром, потому что самой мне влом заниматься этим вопросом. Ну вылитая панда.
Я — обезьяна. Хотела бы я себя сравнить с золотистыми курносыми обезьянками, но, боюсь, я — мандрил, причём именно мужского полу, потому что у них морды более яркие и разноцветные (и нос, нос красный, прям как у меня!). В остальном же, почему эта обезьяна? Вы вообще видели их глаза? Хитрющие-хитрющие. А зубы видели? Такими цапнут — мало не покажется. Ну и про голозадость не следует забывать (если честно, я не умею зарабатывать деньги).
На этом полёт моей фантазии закончился, фантазия потерпела крушение, если точно, поэтому передаю эстафету вам. С кем из животных вы иногда себя сравниваете? Только не надо стесняться! Какие между нами могут быть секреты?)

Цитата №2:

Кроме того, богоподобный статус романиста в XIX веке был всего лишь техническим приёмом и неполнота знания современного писателя тоже не более чем уловка. Когда современный повествователь сомневается, демонстрирует неуверенность и непонимание, играет в игры и совершает ошибки, кажется ли при этом читателю, что реальность передана более правдоподобно? Когда писатель снабжает роман двумя концовками (почему двумя? почему не сотней?), верит ли читатель, что ему предоставлен выбор и произведение отражает неоднозначность возможного исхода, «как в жизни»? Такой выбор всегда только кажущийся, поскольку читателю придётся прочитать обе концовки. В жизни мы принимаем решения — или решения принимают нас, — движемся тем, а не иным путем; если бы мы приняли другое решение (как я однажды сказал своей жене, хотя она вряд ли тогда была в состоянии оценить мою мудрость), мы бы оказались совсем в другом месте. Роман с двумя окончаниями не воспроизводит эту реальность: он просто проводит нас по двум расходящимся дорогам. Это такая форма кубизма, что ли. И это по-своему прекрасно, только не надо обманываться насчёт естественности и правдоподобия.
В конце концов, если бы писатель действительно был озабочен тем, чтобы изобразить множественность жизненных исходов, ему следовало бы сделать вот что. В конце книги нужно было бы прикрепить набор разноцветных конвертов. На каждом должна быть чёткая надпись: традиционный счастливый конец, традиционный несчастливый конец, традиционный половинчатый конец, deus ex machina; модернистский произвольный конец; загадочный конец; сюрреалистический конец; заканчивается концом света; заканчивается на самом интересном месте. Читателю позволяется открыть только один конверт, а остальные он должен уничтожить. Вот это я называю «предоставить выбор»; но, может быть, вам покажется, что я мыслю слишком буквально.

Условие игры: придумать перечисленные концовки для выбранной книги.
Решение. Естественно, на правах местного божка автора истории, я выбираю самое простое и подходящее — «Госпожу Бовари». Конец этой книги — традиционный несчастливый (натурализм такой натурализм), поэтому мне нужно придумать все остальные.
Традиционный счастливый конец: Эмма Бовари влюбляется в состоятельного мужчину своей мечты, который оплачивает её долги, затем Эмма получает развод и они играют пышную свадьбу и вместе доживают остаток дней.
Традиционный половинчатый конец: Эмма влюбляется в мужчину своей мечты, он беден (зато красив и хорош в постели), они сбегают и влачат жалкое существование на окраинах Парижа, мужчина соблазняет богатых дамочек, а Эмма курит, пишет стихи и блистает на светских приёмах. Оба тщательно скрывают нищету — моральную и материальную.
Deus ex machina: на Эмму внезапно сваливается наследство от дальних родственников, она бросает мужа и уезжает в Париж, готовая направо и налево сорить деньгами, но в первый же день попадает под поезд и умирает, потому что засмотрелась на прохожего, похожего на мужчину её мечты. Шарль от тоски умирает. Наследство уходит на оплату долгов и достаётся мистеру Лере.
Модернистский произвольный конец: повествование обрывается в тот момент, когда Эмма выходит от мистера Лере, который снова требовал с неё долг, и думает, что её жизнь кончена. Птичка сидит на ветке дерева, потом её чириканье резко обрывается. Затемнение. Конец романа.
Загадочный конец: однажды к Бовари в хорошей карете приезжает обеспеченная на вид пара, они утверждают, что являются настоящими родителями Эммы, которую у них украли ещё в младенчестве, они хотят забрать её с собой в Париж, чтобы она заняла там достойное её место. С долгами и мужем они обещают разобраться потом. Эмма счастлива, собирает вещи и не хочет ни о чём думать. Шарль обеспокоен. Эмма уезжает. Больше её никто не видел, в Париже о ней никогда не слышали. Шарль мучается догадками, страдает, отправляется на её поиски и тоже исчезает. Лавочник Лере убит горем.
Сюрреалистический конец: Эмма обо всём рассказывает мужу, Шарль прощает её, а также, сделав несколько успешных операций, находит деньги, чтобы оплатить долги. Они живут долго и счастливо и умирают в один день.
Заканчивается концом света: в один из дней, когда Эмма уже страдает и почти на пороге смерти, к ней является первая жена Шарля и начинает с проклятиями таскать её за волосы по всему дому: умершая всё ещё любит господина Бовари и ей больно видеть, как ему портит жизнь новая жена. После драки призрак исчезает, а Эмма вдруг чувствует прилив сил и острое желание жить. Но не тут-то было: мёртвые восстали и горят желанием отомстить живым за все свои обиды. Ведь наступил Судный день.
Заканчивается на самом интересном месте: Эмма Бовари умирает и после смерти встречается со своим создателем — Гюставом Флобером. Эмма взволнована, Гюстав очарован и приглашает её в гости на чай. Эмма соглашается. Затемнение. Конец романа.

Разумеется, я выбрала бы последнюю концовку (: А вы?
Условия игры вам известны, теперь можете придумать свои концовки. Книгу можете выбрать ту же самую или любую другую, желательно, не менее известную (чтобы было понятно и забавно).

Цитата №3:

Давайте попробуем сыграть в другую игру. …Многие критики хотели бы быть диктаторами в литературе, регулировать прошлое и с невозмутимой властностью указывать искусству будущее направление. В этом месяце все должны писать о том-то, в следующем никому не позволяется писать о том-то. Такого-то и такого-то не переиздавать до нашего особого распоряжения. Все экземпляры этого соблазнительно-плохого романа следует немедленно уничтожить. (Думаете, я шучу? В марте 1983 года газета «Либерасьон» призывала французского министра по правам женщин внести в список запрещенных книг «за публичное разжигание сексистской ненависти» следующие произведения: «Гаргантюа и Пантагрюэля», «Джуда Незаметного», стихи Бодлера, всего Кафку, «Снега Килиманджаро» — и «Госпожу Бовари».) И всё же давайте сыграем. Я первый.

1. Больше не должно быть романов, в которых группа людей, оказавшихся в изоляции силой обстоятельств, возвращается к «естественному состоянию» и превращается в бедных нагих двуногих животных. Всё это можно изложить в одном рассказе, последнем в этом жанре, чтобы заткнуть им этот фонтан. Я вам сейчас напишу этот рассказ. Группа путешественников терпит кораблекрушение или крушение самолёта, где-то далеко, разумеется, на острове. У одного из них — здоровенного, сильного, неприятного типа — есть пистолет. Он заставляет остальных жить в яме, которую они сами же и выкопали. Время от времени он выводит из ямы одного из пленников, пристреливает его или её и съедает труп. Пища ему нравится, он толстеет. Когда он убивает и съедает последнего пленника, он начинает беспокоиться о дальнейшем пропитании, но, к счастью, тут прилетает гидросамолёт и спасает его. Он говорит всем, что один уцелел в крушении и выжил, питаясь ягодами, листьями и кореньями. Весь мир дивится его прекрасной физической форме, плакаты с его изображением украшают витрины вегетарианских магазинов. Его так никогда и не разоблачают.
Вы видите, как легко, как приятно это писать? Вот почему я бы запретил этот жанр.
2. Больше не должно быть романов про инцест. Даже очень безвкусных.
3. Не должно быть романов, действие которых происходит на скотобойне. Я признаю, что их не так уж и много, но я недавно заметил, что скотобойни все чаще появляются в рассказах. Это нужно душить в зародыше.
4. Необходимо ввести двадцатилетний запрет на романы, действие которых происходит в Оксфорде и Кембридже, и десятилетний запрет на остальные университетские романы. Политехнические институты — пожалуйста (но никаких поощрительных субсидий). Можно, чтобы действие происходило в начальной школе, но на среднюю нужно наложить десятилетний запрет. Частичный запрет на романы воспитания — один на писателя. Частичный запрет на романы, написанные в praesens historicum (опять-таки один на писателя). Полный запрет на романы, главный герой которых — журналист или телеведущий.
5. Нужно ввести квоту на произведения, действие которых происходит в Южной Америке. Чтобы ограничить распространение туристического барокко и тяжёлой иронии. Ах, это сочетание дешёвой жизни и дорогих принципов, религии и бандитизма, поразительного благородства и беспорядочной жестокости. Ах, птичка-дайкири, несущая яйца на лету, ах, дерево-фредонна, чьи корни растут на кончиках ветвей и чьи волокна позволяют горбуну телепатически обрюхатить надменную жену хозяина гасиенды; ах, оперный театр, ныне заросший джунглями. Позвольте мне побарабанить пальцами по столу и сказать «пас». Романы с местом действия в Арктике и Антарктике будут получать специальный поощрительный грант.
6а. Никаких сцен совокупления людей с животными. Например, женщины и дельфина, чьи нежные ласки символизируют восстановление тонких нитей паутины, которая прежде связывала весь мир в единстве и гармонии. Нет, только не это.
6б. Никаких сцен совокупления мужчины и женщины в душе (можно сказать, на манер дельфинов). Я говорю это главным образом из эстетических соображений, но и из медицинских тоже.
7. Никаких романов о маленьких, доселе забытых войнах в отдаленных уголках Британской империи, на чьём мучительном примере мы убеждаемся, во-первых, что британцы по большей части безнравственны и, во-вторых, что война — очень неприятная вещь.
8. Запретить романы, в которых главный герой или любой другой персонаж названы лишь инициалом. А то они все время так делают!
9. Не должно быть больше романов, в которых бы рассказывалось о других романах. Никаких «современных версий», переработок, сиквелов и приквелов. Никаких изобретательных продолжений книг, которые остались неоконченными из-за смерти автора. Вместо этого каждому писателю нужно выдать вязаный цветной коврик и обязать повесить его над камином. На коврике должно быть написано: «Свяжи сам».
10. Нужно ввести двадцатилетний запрет на Бога, вернее, на аллегории, метафоры, аллюзии, а также всякого рода закулисные, неточные и двусмысленные упоминания, в которых используется Бог. Бородатый главный садовник, который вечно околачивается у яблони; старый мудрый морской волк, который никого не спешит осуждать; персонаж, которого вам не представили, но который к четвертой главе определенно кажется жутковатым… всех на склад. Бог дозволяется только как конкретное божество, которое ярится на человека за его грехи.

Условие игры: представить себя литературным диктатором и запретить всё, что давно хотелось запретить.
Решение. К сожалению, у меня не наберётся целых десять пунктов, поэтому если наберётся у вас — то вы победили. Но кое-что у меня определённо есть.
1. Запретить писать романы, в которых у главного героя вообще нет имени. А в уже написанных — придумать, иначе — сжечь.
2. Книги должны стать бесплатными: писатели должны работать ради идеи, а не ради денег. А чтобы не умерли с голову, организовать для них сбор пожертвований.
3. Книги о прошлом (более чем пятнадцатилетней давности) — 40%, книги о будущем (более чем через 20 лет) — 40%, книги о настоящем — 20%. Это касается также и вымышленной истории, и параллельных реальностей, и путешествий во времени. Книги о динозаврах — неограниченно. Книги о магии — неограниченно. При возникновении противоречий — книгу на доработку или в печь.
4. Все книги (кроме книг Дж. Остин и Ш. Бронте, а также писателей мужского пола) с концовкой, где героиня взаимно влюбляется в состоятельного мужчину своей мечты, они женятся и живут долго и счастливо, — конфисковать и спрятать на тридцать лет, плюс тридцатилетний запрет на написание. Через тридцать лет рассмотреть ситуацию повторно.
5. Запретить школьникам на уроках литературы читать больше пяти произведений в год. Рассматривать те или иные художественные приёмы на примере конкретных отрывков — допускается. Вне уроков чтение неограниченно.

И так далее. Придумаю ещё — потом добавлю (:
А у вас есть книги, в отношении которых вы чувствуете себя тираном?

Цитата №4:

В одном из самых ранних своих писем, написанных в пятнадцать лет, он перечисляет прегрешения современной цивилизации: «Железные дороги, яды, клизмы, пирожные с кремом, монархия и гильотина». Проходит два года, и в эссе о Рабле список уже другой — весь, кроме первого пункта: «Железные дороги, фабрики, аптекари и математики».

Условие игры: составить современную версию списка.
Решение. Тут всё довольно просто. Неосвоенность ближнего космоса, сокращение реального общения, блюда с кунжутом, очереди, радиация, шоколадки с дроблёными орехами, визы и смертная казнь.
А что расстраивает вас?

Цитата №5:

Но вот в чём разница. В случае с любимыми, с женой, когда вы узнаёте худшее — будь то неверность или отсутствие любви, сумасшествие или самоубийственные наклонности, — вы испытываете что-то вроде облегчения. Жизнь такова, как я и думал; не отпраздновать ли это разочарование? В случае с любимым писателем первый порыв — защищать. Вот что я хотел сказать: возможно, любовь к писателю — это самая чистая и прочная разновидность любви.

Вопрос: возникал ли у вас такой порыв, и если да, то по отношению к какому писателю и почему?
Ответ. Курсе на втором или третьем у нас была текстология, где мы рассматривали литературные завещания и посмертную волю автора. У меня был доклад про Франца Кафку, и с тех самых пор, как я узнала историю его творческого наследия, меня неотступно мучают два противоречивых чувства: с одной стороны, я рада, что Макс Брод проигнорировал завещание Кафки и опубликовал его произведения — это было одним из самых удивительных книжных «знакомств» в моей жизни, — с другой стороны, моим первым порывом было желание защитить Франца, а вторым — возмущение и желание срочно изобрести машину времени (ух, Брод бы у меня попрыгал!). Пока что я так и не примирила эти два противоречивых чувства.
А у вас было что-то подобное?

Мне сложно писать рецензию на это произведение. Почему? Потому что настроение после прочтения очень гнетущее, много тревожных мыслей поселилось у меня в голове. Что это говорит о книге? Скорее, что автор смогла очень реалистично передать тяжелую историю, которая очень живо затронет читателя. А вот захочет ли читатель касаться этой проблемы - это другой вопрос.
О чем это книга? Скорей это постановка проблемы, когда преподаватель пишет тезис на доске и говорит аудитории - "Давайте, рассуждайте! Что вы думаете? Что чувствуете?". Сама Дорис Лессинг если и знает ответ на вопрос, то им не делится. В книге нет решения проблемы, просто один пример из множества подобных. Да и есть ли решение?
***
В этой истории я расскажу о своих мыслях, которые рождались во время прочтения:
Гарриет считала, что Бен - это наказание за то, что они хотели быть счастливыми. Я так не думаю, но они все-таки так и не поняли в чем, они были не правы. Я не против многодетных семей - только за, если родители могут себе это позволить. И не только в денежном вопросе! Хватит ли сил, времени, терпения и любви на каждого ребенка. И в этом вопросе они должны полагаться только на себя, а не рассчитывать на бабушек и многочисленных родственников. Ваши дети - это ваше решение, ваша ответственность, а в данной истории - обуза и крест. Помощь посторонних должна расцениваться как одолжение, а не как обязанность. И когда Гарриет вовремя всех их мучений предложила завести еще одного ребенка, внутри я так и возмутилась - ты ничего так и не поняла, поэтому вы и несете наказание! Но вас никто не наказывал, вы сами это сделали, не увидев в себе проблему.
***
Хоть Гарриет и оказалась у "разбитого корыта", порицаемая всеми, что вызывало во мне недоумение... Я к ней испытывала только сочувствие. Болезнь детей, умственная или физическая - тема очень острая для любой матери, если бы я читала эту книгу несколько лет назад, я бы не так близко все приняла к сердцу... Но сейчас, будучи мамой и надеясь родить еще, все эти страхи вновь оживают. Сразу вспомнилось, как я переживала во время беременности, хоть и гнала в сторону прочь плохие мысли, но тайно все равно задавала себе эти вопросы: "а что ты будешь делать, если...?", "как измениться твоя жизнь, если...?"
Все близкие осуждали героиню, что она забрала Бена обратно, но я ее понимала. Я хотела прервать чтение на ночь как раз, когда они отдавали Бена, но не могла уснуть, как и героиня, переживая, как он там. А я всего лишь читатель! Ее муж упрекал в том, что она бросила детей ради Бена. Но они не понимали, что у четверых детей есть хоть кто-то, кто может о них позаботиться, а вот от Бена отвернулись все, даже отец.
***
Рядом идет и проблема того, как общество не подготовлено для принятия людей, отличающихся от всех. Никто не признавал их проблему, только потому, что не знал, что с этим делать. Сейчас, конечно, произошли изменения к лучшему. Но можно ли быть в этом уверенным? Ведь я никогда с этим не сталкивалась сама и не знаю, что происходит в подобных учреждениях.
Пишу и понимаю, что упустила еще многое из того, что думалось мне. Поэтому подытожу, что это тяжелая, грустная, болезненная, но очень умная книга. Книга-не пустышка, которая даст пищу для размышления. За это и ставлю 5 звезд.

Если бы я сняла фильм, то он был бы именно таким.

Кому-то нужно умереть,чтобы другие больше ценили свою жизнь. Это контраст.

Даже как-то неловко добавлять четыре копейки своего суждения о фильме, который давно посмотрен всеми, кто есть кто-то и признан шедевром. Кто, не досмотрев, выключил, все равно не признаются. А впрочем - они ведь и не те, кто есть кто-то, следовательно, мнением можно пренебречь. Да и как может не быть шедевром фильм, в котором сразу три чудных актрисы, разыгрывают каждая свою драму, диковинным образом, сплетая иногда голоса героинь, разделенных временем и расстоянием, попарно; а порой образуя диссонансный трехголосный аккорд.

Вы только послушайте: Мэрил Стрип, Николь Кидман, Джулиана Мур. Только представьте - по роману Каннингема! Ну что вам еще? Нет, ничего и фильм хорош, что-то в нем, знаете, от Михалкова времен "Неоконченной пьесы для механического пианино" и "Родни". Герои, все как один умные, тонкие, непонятые, задыхаются в окружении таких же умных, тонких, непонятых, ведут нескончаемый внутренний монолог, который порой прорывется на внешний план.

Слишком часто, прорывается. Крадет у романа восхитительную недосказанность, чересчур подробно объясняет извилистый внутренний мир героинь. Приближает каждую из трех уникальных женщин к тете Маше с третьего этажа. Впрочем - нет, все равно тетя Маша такое смотреть не станет ни под гипнозом, ни под наркозом. К Татьяне Петровне из отдела логистики

И перед нами Вирджиния, которая талантливая, конечно, все это знают, хотя никто ее не читал ("Кто боится Вирджинии Вулф?"), но совершенно же сумасшедшая и как можно так не следить за собой? Оно понятно, в Лондоне жить лучше, чем в Ричмонде. но шоб я и в Ричмонде так пожила, с кучей прислуги да на всем готовом. Гляди ты, истерику мужу на вокзале закатила: Хочу, - кричит, - В Лондон! А только так с ними и надо, с мужиками. Видишь, сразу соглашается со всем. Зачем только утопилась потом непонятно.

И эта Лора (сука, сука!), мужик у нее такой хороший, простодырый. конечно; мальчишечка славненький, да еще беременная. Туда же - лезет целоваться к другой бабе. Ох и прошма, а корчит из себя незнамо чего. Бутыльки с лекарствами собрала. травиться собирается. С жиру бесится, одно слово. И уж конечно, это она во всем виновата. Во всем, что случилось с семьей позже. В том, что сын ее стал, каким стал. В смерти его. У, тварь!

И эта Кларисса, не, ну она самая ничего из всех троих тетка. Лесбиянка, конечно, но хоть понятие имеет о Долге и Обязанностях. Тоже не без закидонов, но бог - не фраер, бог все видит. Девчонка вишь. как уважает мать. А чего нам,женщинам. еще надо от жизни - чтоб дети ценили. Мдя.

Послушайте, это же ведь совсем не о том было. И Кларисса любит свою Джули трепетно, благоговейно, боясь неосторожным словом или жестом оттолкнуть от себя повзрослевшую дочь, как оттолкнула ее саму мать. Не предъявляя никаких претензий и, уж точно, не пускаясь в многословные фильмовые излияния, которые только из уст Мерил Стрип условно переносимы. И она склонна рефлексировать на тему: я слишком заурядна и ничего после меня не останется, что переживет века. Но она единственная из трех живет своей жизнью. И это великое счастье.

А Лора все время чувствует, что проживает чужую. Не умея интегрироваться в режим наибольшего благоприятствования, щедро подаренный судьбой, грызя и кляня себя за недостаточную благодарность, но это мучительно, девочки - делать все, что делаешь, только и исключительно подчиняясь социально навязанным стереотипам. Иногда до невыносимости и тогда приходит понимание - не жить лучше, чем жить не своей.

А Вирджиния мучается чудовищными мигренями и боли эти реальны, как те, которыми страдают раковые больные в последней стадии (не приведи, Господи). И постоянное ожидание приступа мучительно. И голоса. Чувствовать, что сходишь с ума, видеть иные миры, сочащиеся сквозь тебя. Ей так плохо, что и вообразить нельзя. А и не нужно воображать, не буди лиха.

И Ричард стал геем не из-за матери, а просто потому что. Мир сложнее, чем представления о нем тети Маши с третьего этажа. И даже чем представления Татьяны Петровны из логистики. И он пронизан внутренними микронными связями, соединяющими все со всем, которые можно попытаться заменить прочными синтетическими лесками, чтобы Татьяне Петровне было нагляднее, но тем упростишь и профанируешь. Впрочем, социум рулит. Видишь, сколько наград и номинаций. Что тебе еще?

Все началось в 2007 году.. Моя мама с 2005 года начала увлекаться необычной литературой, по крайней для меня она раньше такой казалась. По-немногу начала предлагать читать книги (я раньше была далеко не сторонником книг), "Алхимик" Пауло Коэльо был можно сказать моей первой действительной Хорошей книгой, которая совершенно поменяла мое отношение ко всему; к самому чтению, книгам, жизни, восприятия себя и многое другое. Эта книга просто перевернула весь мой мир и проникла в каждую клеточку моего тела. Под огромным впечатлением от книги, я стала советовать прочитать ее своим знакомым и друзьям. Многим давала читать свою же книгу, и все, как и я были от нее в полном восторге! В общем эта книга много путешествовала по моим друзьям читателям, и наконец-таки, спустя почти 6 лет она вернулась ко мне на полку! Я очень рада, что познакомилась с этим замечательным автором и его работой. Теперь, т.к. "Алхимик" вернулся домой, хочу снова перечитать его и вновь прожить его чудесную историю. Жаль, что только сейчас мне пришла идея того, чтобы те, кто прочитал эту книгу оставил на форзаце от себя какую-нибудь запись-отзыв о книге, было бы здорово потом почитать и представлять через сколько рук и глаз прошла эта книга.. Ну что ж, хотя уже хорошо то, что она нравится многим и наконец-таки дома!

В сущности, все мы узники, не правда ли?

Вирджиния Вулф

Из окна нашей психиатрической больницы не было видно мира, словно бы его и не существовало, словно в мире случилось что-то страшное, человечество сошло с ума и мир погиб, и все забыли про нас, а те, кто остался, не говорят нам правду о мире, жалея нас.
Во всяком случае, одна грустная девушка в очках часто всматривалась в небо за окном, с той же обречённой надеждой, с какой человек на необитаемом острове пристально, до солнечной боли в глазах, всматривается в синюю даль океана, высматривая корабль.

Когда она видела в небе самолёт, то хлопала в ладоши со слезами на глазах: живы, живы люди! Они спаслись!
И вдруг, садилась за подоконник - лицо, в сложенные горизонтально руки, и рыдала, рассказывая о птице среди океана, ангеле, у которого кончились силы: она верила, что самолёты устают, как птицы, и падают.
Девушка записывала в голубой тетрадке с сиренью и одуванчиковым солнцем с краю, все погибшие самолёты.
А по ночам она полуоткрыв рот, словно ребёнок, заворожённо смотрела как спутник-звезда медленно приближается к звезде в поясе Ориона, или к Сириусу... и вскрикнув, закрывала ладонями лицо: она каждый день и каждую ночь переживала не только конец нашего мира, но и других миров.
Собственно, это же было и с самолётами на большой высоте с белым, словно бы пнистым следом на волнах неба за ними: когда они приближались друг к другу, она тоже закрывала ладонями лицо и плакала.

Так вот, о погибшем мире за нашем окном: за ним была тощая, словно небрежно нарисованная травка, как на картинах Эгона Шиле, куст сирени и бессмысленная в своём ровном жёлтом цвете, как бы смазанного слюною солнца, как на детском рисунке, высокая стена, привставшая на цыпочки к равнодушному небу.
Когда мы собирались в коридоре, нашим любимым занятием было смотреть в окно и представлять себя - птицей, травинкой, облаком, мотыльком.
Когда я был мотыльком, поднялся ветер, и меня, угловато-грубо, бессмысленно швыряло над вскипающей листвою сирени, словно потрёпанный парусник в бурю.
Мотылёк утонул в листве. Я - умер, и со мной не общались мои безумные друзья, игнорировали меня, не видели даже.

Одна девушка легла на пол, и с идиотской улыбкой разметав в стороны руки, блаженно шептала: я - облако, солнечное облако... в меня влетел самолёт. Я беременна самолётом!
И ласково прижимала ладони к животу.
Некий паренёк подходил к ней, робко наклонялся на четвереньках, и приникал ухом к её животу.
Другая девушка, та, что жила в вечном конце света, рыдала, сидя за столиком, упрекая облако на полу: ты всё врёшь, ты это нарочно!!
А я летал по голубому потолку, прозрачно ударяясь о стены и окна, и девушка за столом переставала плакать и улыбалась, глядя на меня: я был душой умершего самолёта.

Та девушка, что лежала на полу, сошла с ума вскоре после рождения сына, узнав об измене мужа в отпуске.
Ей снились странные сны: она была беременна своим мужем, маленьким, но с его опрятной бородкой и умением, даром говорить из утробы.
Уже позже, она ночью раздевалась перед зеркалом, поворачивалась боком и выпячивала живот, гладя его и нежно с ним разговаривая.
А муж ей отвечал, и плакал, жалобным голоском просил его выпустить, словно бы она заперла его в тёмную комнату.
Потом она начинала сердиться и кричать на мужа в своём животе. Ложилась в кровать, выливала на простынку и спящего, обнажённого мужа земляничный тёплый сок, и начинала кричать, рожая мужа; муж в ужасе просыпался и тоже кричал, словно огромный младенец.

А потом ей стало представляться, что она беременна любовницей мужа.
Одно время она очень ласково с ней говорила, желая её изменить, перевоспитать.
Называя её дочкой, она ревновала к ней меньше.
Дочка в ней росла, ходила в детский садик, школу, закончила её с отличием, поступила в институт на филолога, всё также, в ней... и вновь встретилась с мужем, переспав с ним, опять же - в ней.
Некоторое время ей удавалось скрывать от мужа свою болезнь: она вела с ним нормальную половую жизнь.

Но как-то муж проснулся, и услышал чей-то разговор в прихожей, разгневанным шёпотом.
Он встал, вышел в коридор, и замер: его обнажённая жена стояла возле зеркала, выпятив живот, и, нагнувшись, яростно что-то доказывала животу: в правой руке у неё был нож.
Увидев мужа, она успела только прокричать: вот тебе, су..а, получай, получай!
И вонзила себе нож в живот.
Муж бросился к ней и успел перехватить новый удар в живот.

А вообще, она была почти нормальная женщина. Гордилась, что родила мальчика... мужчину.
Говорила это таким тоном, словно бы она впервые родила мужчину - как вид, мол, я сильная, могу рожать мужчин, а мужчины слабаки, они не могут рожать мужчин, хоть и сильный пол.
Иногда, сидя с ней на лавочке, женщина приближалась лицом к моему лицу, и со странной улыбкой, прищуринкой глаз и даже слов, говорила шёпотом ( всё шёпотом: улыбка, глаза, слова.. она вообще жила как-то шёпотом), - если хочешь, я и тебя рожу!

Она была довольно образованная. В моменты просветления, мы говорили с ней о литературе, Анне Каренине..
Не забуду её историю из воспоминаний Лескова.
Жила одна красивая в Саратовском уезде.
Всё как положено в семье: муж, дети, выезды в свет.
Но так уж вышло, что она влюбилась в мужчину моложе её, в студента.
Встречались с ним тайно: сердце расцвело в ней сиренью, лиловой прохладой прислонившись к груди, словно к вечернему окошку.
Она была счастлива. Но её конюх проведал об этом и стал шантажировать самым подлым образом.
Кончилось тем, что он стал требовать от этой несчастной, утончённой женщины - секса, за своё молчание.
После ночи слёз и душевных терзаний, женщина уступила...
Девушка сидела со мной на вечерней скамейке, бессмысленно смотрела куст сирени на ветру, и тихо так, после паузы, сказала с грустной улыбкой: эта женщина сошла в итоге с ума. Она каждый день мылась и рыдала: ей казалось, что от неё пахнет лошадями...

Странное это состояние "просветления" у душевнобольных.
У обычных людей - это сопряжено с вдохновением, с лёгким и сладостно контролируемым сумасшествием: человек покидает границы тела, и на миг сливается с листвой за окном, звёздами, птицами, вымышленными людьми, и реальными..
А "просветление" больного, это обычный мир.. за миг до нежно сошедшего с ума мира поэта.
Или же через миг после вдохновения, когда словно бы запыхавшиеся предметы, деревья, тени и самые законы природы, успевают-таки возвратиться обратно, после своих шаловливых отлучек, и озорно так сидят, чуточку румяные, после бега, и глазками посверкивают друг на друга, улыбаются..
Так в детстве в комнате шум и гам. Мама говорит что-то, идёт разобраться... а ты с сестрой сидите на диване, как ни в чём не бывало, прилежно так, и только растрёпанная косичка сестры и румянец на её щеке ( проказливый блик горячего сердца, взошедшего комнатным солнцем, отразившись в окне, где шёл тот мальчик в земляничной футболке, которого она любила, а ты зло пошутил над этим), говорил о прошедшей здесь буре.

Мы могли собираться на лавочке возле сирени и рассказывать одни и те же истории, но каждый раз, они были мучительно разные.
Просто это зависело от степени "просветления".
Кто-то из нас был "нормальным", а кто-то - по ту сторону жизни, разума, в бытие сюжета.
Запыхавшись сердцем, руками, глазами... они мысленно носились где-то в иных веках, существованиях..
С чем бы это сравнить.... представьте себе разбитое стёклышко в цветах.
Помните как в детстве, вы смотрели сквозь цветные стёклышки на мир, волшебно преобразившийся каким-то 5 и 7 временем года?
А тут разбитое стёклышко в цветах... потянешься к цветку, и порежешься о небо, крылья птиц в облаках.. да и сами птицы летали днём, летом... и вдруг, словно бы разом сходишь с ума, вместе с окружающей тебя природой ( она сходит из сострадания), и попадаешь в карюю лужицу разбитого стекла, в осень и вечер природы.

Например, если мы обсуждали Анну Каренину, то сюжет странно двоился и смешивался с другими книгами.
Анна прыгала под поезд, но словно в фильме "Привидение", проходила сквозь стенки вагона, и оказывалась рядом с Идиотом и Рогожиным.
Анна просто садилась в поезд и уезжала куда-то, а рядом с ней стоял сбежавший из Ясной поляны Толстой, уже заболевший и чуточку бредивший, и странными глазами смотрел на неё.
Словно Коля Красоткин в "Братья Карамазовых", Анна ложилась на рельсы и ждала поезд, дабы испытать "страх и трепет".
Потом поднималась, и, улыбаясь, возвращалась к мужу.
Или ещё проще: Анна садилась на поезд и уезжала куда-то. Толстой нервничал за столом, не понимая что происходит, ссорился с женой, писал что-то с горя, и потом, отчаявшись, уходил из Ясной поляны в поисках Анны.

Один парнишка рассказывал, как у них в деревне был сумасшедший, нашедший где-то книгу греческих мифов и помешавшийся на превращениях женщин - в деревья, и преследующих их Фавнов.
Этот несчастный читал деревьям стихи, шептал что-то нежное, ссорился...даже рубил деревья и хоронил их ночью в лесу, а в моменты обострений, занимался с деревьями обыкновенным сексом.
Выбирал стройные и нежные берёзки, яблоньки... и просто тёрся о них по вечерам, до естественной физиологической разрядки, и грустно замирал, плакал, нежно гладил дерево, смотрел на звёзды и просил у него прощения.
Кто-то даже видел экзистенциальный ужас растерявшегося совёнка высоко на раскачивающемся дереве.
Порой садишь с любимой поздним вечером на лавочке в августе ( она протяжно говорила loveочка..), считаешь падающие звёзды ( кто больше соберёт, словно землянику).
Девушка раскроет вспотевшую ладошку, а она сладко так мерцает: нежная, спелая горсточка звёзд в ладошке..
Поднесёшь её к губам, поцелуешь звёздное небо на ладошке... пропадут целые созвездия.
А потом улыбнёшься, и оближешь кончиком языка улыбающуюся, зардевшуюся ладошку... Беззвёздная ночь подойдёт бесшумно сзади, и закроет глаза руками: а может, глаза просто сами закрылись от наслаждения поцелуя, по привычке.
Романтика... и вдруг, в соседнем дворе, на безветрии, грустно закачалась несчастная яблонька, роняя не менее грустные плоды в траву.

Сидишь, обнимая зардевшуюся любимую, улыбаешься... и вдруг открывается окно и женщина кричит: ты что ж, паразит, с деревом моим делаешь?!
Это было бы забавно, если не знать, что осенью этот сумасшедший повесился на берёзе, перелезши за чей-то забор.
Утром, мальчик вышел во двор.. тень качнулась на него, коснулась, и убежала... мальчик поднял глаза, и закричал не своим голосом.
Полез на дерево, со слезами на глазах дрожащими руками вгрызаясь в узел на верёвке, тянул её на себя, упал в траву, и рыдал, рыдал и бил ручонкой о землю, говоря что-то о брате.
А тень прозрачно замерла над лежащим в траве мальчиком, робко касаясь его, словно желая успокоить, но чувствуя свою вину.

Этот же парнишка, который любил быть травой в наших заоконных играх, ложился на пол, прислонялся к стене, и пальчиками шептал что-то о стену, дуя на пальцы: волнение и рябь травы.
Мучаясь по эту сторону стены от крайней несвободы, он перешёптывался с травой за стеной.
Ему казалось, что дом сумасшедших давно, уже много веков как разрушен: окна выбиты, крыша провалилась.. деревья, солнце и трава ворвавшись в мрачный дом, как врываются люди, освободить своих любимых из неволи... и вот, дом изнутри зарос травой и солнцем, травы и солнце обнялись, нежно обняв скелеты людей.
Все были свободны: и солнце, и травы и люди..

Парнишка любил рассказывать историю о поэте Бальмонте, который во Франции, незадолго до войны, ходил пьяный по улицам ночным, и матом крыл немцев.
Его забрали в сумасшедший дом... Когда к нему пришли друзья, он, тихий и странный, ходил по саду, останавливался, глядя на высокое дерево, и благоговейно показывал на него дрожащим пальцем, шептал: там живёт жёлтый ангел!
Парнишка-трава писал книгу про этого ангела.
И поскольку моменты "просветления" сменялись в нём обострением ( словно бы он входил в лес, и жёлтые лучи солнца ложились на землю и на него, сменяясь тёмными тенями стволов, причём стволы солнечного света - были похожи на симметричные призраки срубленных деревьев), то и теории о "таинственном ангеле" были разными.

То это был совёнок в дупле или ангел, тающий, восковой, на рождественской ёлке.
То тёплый блик солнца на дереве от открытого напротив окна, то ворон Эдгара По, обратившегося в жаворонка Шелли, поющего с неба жёлтой трелью о том, что смерти нет, что никто не умирает, ни звёзды, ни деревья, ни люди, просто они...
Дальше, в книге было написано, но уже чуточку другим почерком, женским, с тем трогательным наклоном, с каким ребёнок наклоняя головку, смотрит куда-то в окно, на замечтавшееся деревце..что жёлтый ангел - это птенец осени, поселившийся на яблоне.
Жёлтый ангел раньше был солнцем, влюблённым в девушку с рыжими волосами, зацелованных солнцем.
Но однажды девушку убили в лесу. Её долго искали.. и солнце сошло с ума, и превратилось в птицу, метавшуюся меж деревьев, выискивая то самое дерево, под которым зарыли его любимую.
Девушка стала деревом, прекрасной Дафной. Её смех, янтарным бисером бликов солнца на стволах деревьев, удалялся в лес, смешиваясь с ним всё прозрачнее и нежней.
А утром, на ветке яблони повесилось солнце, и день так и не наступил.
Жёлтый ангел повесился, а мальчик, смотрящий на мёртвое солнце - сошёл с ума и превратился в траву, в которое упало его сердце.

Да, чуть не забыл. Рассказал о многих в нашем сумасшедшем доме, а о себе - ни слова.
Может, оно и к лучшему, ибо меня уже там нет.
Помню, что часто стоял у окна, прижавшись к нему руками, прижавшись грудью, щекой и губами - к небу, сирени и птицам, словно комнатный, забытый всеми цветок, мучительно искривлённый от тесного соприкосновения с окном, с прозрачно навалившимся на него безумным и немым миром.
Я ощущал окно, как смирительную рубашку своего существования.
Иногда окна летом, в августе, раскрывали, и тогда "рубашка" была блаженно расхристанной, почти как у печального Пьеро.. и небо, и крики птиц и сами тени птиц, с роскошной лёгкостью влетали к нам в окна, и мы были свободны.
Но однажды, спелёнутый в тугую смирительную рубашку прохладного весеннего окна, я освободился, сумев развязать окно и шагнуть в небо.
Я превратился в сизую бабочку Махаон, из семейства парусников.
Нырнув в сирень на ветру, глотнув крылом лиловой прохлады, бабочка поплыла по течению воздуха к стене, привставшей на цыпочки к небу.

Кто-то из вас скажет: и это всё? Тот, кто рассказывал историю - умер? Банально и ни о чём...
А кто же тогда дальше пишет всё это? Художественный приём?
Нет, друзья, он действительно умер. Хотя, в смерть я не верю, как и не верила в неё Вирджиния Вулф, выбравшая смерть, похожую на смерть её любимого поэта Перси Шелли - утонуть.
Я просто с новой страницы продолжаю писать свою книгу о жёлтом ангеле.
Мой почерк наклонился так славно и грустно, как рожь на вечернем ветру.
Острое, в чернила ночи обмокнутое крыло неведомой птицы, кончиком моего пера мечется по живой, свечеревшей строке...
Жаль, вы не видите этого травянистого почерка.

Эту книгу так смело осуждают многие. Я встречалась и с такими, кто осуждает, не читая.Пусть стиль написания мне не совсем по душе, но эта книга стала моей отправной точкой и вдохновением. Я из всех своих многочисленных стремлений и желаний нашла основное - "Свою Стезю" . Всегда были страхи перед своей мечтой. Все верили в меня,но мои комплексы были сильнее их доводов. И вот подруга сказала, что не будет со мной спорить и убеждать меня,а просто советует "Алхимика". Жалею, что желание прочитать пришло ко мне только сейчас. Пойду звонить и благодарить.

Не люблю нашумевшие книги за то, что мне их читать не можется. Столько мнений и хороших, и плохих вокруг, что трудно уединиться с книгой.
Чтобы наконец начать читать "Алхимика", пришлось запереться в поезде до Киева на верхней полке, взяв с собой из книг единственную эту. Чтобы выбора другого не было, как только читать :)

Описание трахеостомии в домашних условиях напомнило выигранную на спор у будущего офицера бутылку коньяка. На 1 курсе , хвастаясь уже кое-какими познаниями в медицине, шокировал тем, что в полевых условиях можно приколоть язык булавкой к воротнику, чтоб не запал во время операции.