Цитаты

никогда не полагайся на других в том, что можешь сделать сам

Забавная штука — прощение. Можно много лет на кого-нибудь злиться, а потом осознать, что чувства изменились, что обычный образ мышления ускользнул, пока ты сам того не заметил.

«Мы поднимали руки, когда пробегали под деревом на деревенской площади, и листья целовали наши пальцы.

Он любил ругаться на китайском – широкий выбор, недоступный на английском. Слова «карта» и «компьютер» он вспоминал с трудом, но ругательства – те отскакивали от зубов.

- Я знаю, что у тебя был трудный период. Но нельзя бросать учёбу после двух лет вуза. Что ты будешь делать без диплома?
- Займусь музыкой.
- Музыкой! - у Питера раскраснелся лоб. - Не глупи. Музыка оплатит тебе жилье, купит продукты?

Дэниэл же был гибким - как все и никто, приемник настроений, осторожный наблюдатель. Он следил за чужими реакциями, прежде чем определялся со своей. Дэниэл мог быть прикольным, или серьезным, или каким требовала стратегия. Он мог быть каким угодно. Иногда это выходило ему боком.

Все это время он ждал, когда начнется его настоящая жизнь: когда его примут в свой круг друзья Роланда и группа прославится. Когда он найдет мать. Тогда-то все изменится. Но жизнь не ждала его, протекала - в разряде апельсинового сока на языке или в двуязычных снах, в лицах студентов, когда они… Развернуть 

Недалеко был Порт-Авторити; он мог бы купить билет на автобус и оказаться в Риджборо уже через пару часов. Но обвинения Роланда не шли из головы. Он не знал, чего хотел, и не знал, как узнать.

Сколько всего может расти внутри Дэниела, внутри каждого человека. Он носил в себе маму и Леона, Майкла и Вивиан, город. Образы, сжавшиеся до волосинки, обрезка ногтя и одного выросшего не на своем месте зуба. Коллекция тайных опухолей.

Они существовали только в настоящем, их жизни были такими же новенькими, как квартира.

Дедушки относятся к внукам лучше, чем к детям. Теперь они знают, что дети снова их покинут. Возраст смягчает людей.

Иногда его способность крепко спать казалась личным оскорблением.

Женщина может приехать из ниоткуда и стать новым человеком. Женщину можно прихорошить, как букет искусственных цветов, поправить так и этак, оглядеть на расстоянии, снова поправить.

Ён был из тех начальников, которые любят жаловаться на свою жизнь. Это были не настоящие жалобы, а замаскированная похвальба.

Он был красив какой-то полуразрушенной красотой; его красота была в том, что она осталась позади, его привлекательность отражала всё то, что он уже пережил.

Такие ночи были как прошлое, настоящее и будущее, слившиеся в одной сахарной волне, где все, кого он знал, катаются вместе с ним на карусели под музыку свистящей каллиопы.

Он вечно ждал, когда его пустят в тайные двери за бархатной веревкой, в когда пускали - не мог до конца поверить, что вошел. Возникала другая дверь, другая веревка, обещая что-то еще лучше.

Что «лучше» и «больше» основывались на их представлениях об успехе, их планах. Мама, китайский язык, Бронкс, Деминь – этого всегда было мало. Он передернулся и на короткий ужасный миг увидел себя тем, кем – как он осознал теперь – видели его они: человеком, которого надо спасать.

Приехал автобус. Конечно, все пассажиры были китайцами. Прошли недели, прежде чем он перестал удивляться, что все вокруг, включая людей по телевизору, включая самых красивых девушек, – поголовно китайцы.

Это был город – темная лошадка, амбициозный, жадный и неразборчивый, такой стихийный, что в одну ночь мог рухнуть и перестроиться уже на следующее утро.

Если верить часам на стене, было десять тридцать утра. В Нью-Йорке – девять тридцать вчерашней ночи. Нью-Йорк, как и вся Америка, находился в прошлом.

Прошли месяцы с тех пор, как мы занимались сексом, но вместо фрустрации я ничего не чувствовала и ничего не хотела – будто переросла это желание.

Или это были фантазии юной девочки? Я выходила с завода с Цин и Сюань. Я стояла в Атлантическом океане и решила родить. Может, важнее было не объезжать новые места, а пытаться остаться на одном.

Что отличает свинью от человека? В постели он называл мои части и отрубы, обводил пальцами мою мясную схему – окорок, оковалок, ребра, кострец; кожа на животе, – пока я не корчилась от его прикосновений. «Хватит!»

Он работал с мертвечиной. Разделывал ребра, пока свиньи превращались из целых животных в разные части: брюхо, плечи, кишки – из свиньи в свинину. Сапоги в запекшейся крови, перчатки, скользкие от потрохов, – Леон резал шматы мяса, отделял кости от мышц. На бойне свиней, висящих на гигантских… Развернуть 

1 2