Цитаты — стр. 3

Свернуть 

Люди, живущие в большом городе, изо дня в день смотрят на окружающий пейзаж, как в зеркало: привычно, знакомо, понятно, и невозможно вообразить, что когда-то здесь были река и лес, пустые мести. Ни храмов, ни домов, ни светофоров – а только река и лес, лес и река. Капитан артиллерии Василий… Развернуть 

Свернуть 

Теперь, спустя столько лет, он ждёт суда, вспоминая давнюю царскую ласку, как сон, – было, не было? В тягостном ожидании решения есть время поразмыслить о былом, дать оценку содеянному. Вот и в остроге народ расположен к думам, коли не замучен пыткой.

Но в остроге Василий не был, пыток не перенёс,… Развернуть 

Свернуть 

Война – это минимум информации. Война – это обман, холод и вечная, непобедимая усталость.

Полностью погиб батальон,
Гвардейская не прошла пехота.
Недоступный в земле и бетоне укрепрайон
Штурмовала вторая штрафная рота.
После боя тишина необъятная, ночь тиха,
Крепко обнявшись, спят трупы.
На небе… Развернуть 

И что такое синоним? Это особо неприличное ругательство? Так щас синонимом по башке-то и схлопочешь, ни одного синонима от тебя не останется, синоним тебя задери!

Свернуть 

Причёсывался Ковалец тоже непросто. Расчёска у него была алюминиевая, с длинными острыми зубцами, блестящая, сбоку пилочка для ногтей, а на конце что-то вроде ложечки, приспособление неизвестного назначения — Саныч полагал, что ковырялка для ушей. Сам Ковалец утверждал, что в ложке этой… Развернуть 

Свернуть 

В полдень часы переворачиваются, время чуть ускоряется и жизнь уже не так интересна. А с восьми до двенадцати то, что надо, чувствуешь перспективу. Минуты не спешат, и ты не спешишь вместе с ними, можно забраться поглубже в кресло и смотреть на залив, на острую полоску воды между красными соснами,… Развернуть 

Осташа не замечал, что уже бормочет вслух. Его и самого приняли бы за колдуна, если б кто увидел или услышал. Но Осташа не волхвовал.

Будто бы ехал Илья-пророк по земле на колеснице, и набежала его колесница на Каменные горы. Конь подковы сбил, ось сломалась, шины лопнули. И Чусовая – колея от того вихлявшегося колеса, потому она так извилиста.

Косная лодка яростно боролась с течением, с набегом реки. Её, лёгкую посудину, стрежень играючи мог сдуть в страшный клокотун во впадине Великана. Но она всё же вырвалась из притяженья струи и пошла ровнее, минуя опасный уклон. А вот барка, рукасто размахивая потесями, уже укатилась далеко вперёд.

Осташа опять ощутил, что раздваивается, – даже озноб лизнул по затылку под шапкой и брюхо прилепилось к хребту.

И Осташа наяву увидел мощь веры, словно почуял батину руку на незримом кормиле: барка его всё так же боком, словно своротив башку, начала упрямо уводить нос от клокочущего улова под изгибом Великана.

Серая стена Великана задрожала щербинами, замельтешила сколами, оставаясь в отдаленьи, будто застряла в ухабе. По её гребню, обгоняя друг друга, со всех ног бросились назад сосны, точно поспешили к уху Великана с доносом на беглеца.

Тупой и беспощадный звук ударов был слышен сквозь вопли и брань, сквозь мольбу, стоны, угрозы и рыдающий мат.

Осташины бурлаки все как один молчали, налегали на потеси, глядели только в палубу, словно их против воли принудили прийти на казнь. А косная лодка всё же не перекувырнулась, отбилась, вырвалась.

Осташина барка неспешно обгоняла косную лодку, и все Осташины бурлаки видели, что её борта изрублены топорами, исцарапаны ногтями до щепы, облиты яркой кровью.

Расхристанные и обезумевшие, они глядели на бурлаков снизу вверх как на самых лютых врагов, ненавистных до стона, до скрипа зубовного, до передавленного горла.

Свернуть 

Там, под остовом, укрытые двумя каменными плитками, стоят бочонки с царёвой казной. Золото. Золото Пугача, золото бунта, золото Чусовой, золото сплавщиков… Осташа без сожаленья, разом бы обменял всё это золото на живого батю. Чтобы не надо было ничего доказывать, чтобы не было в его жизни этого… Развернуть 

Поразительное это явление – икона. Портрет, собеседник, чудесный образ, с одной стороны, предмет искусства и вложения денег – с другой.