НА СМЕРТЬ КАЗИМИРА МАЛЕВИЧА

Сегодня – стихотворение Даниила Хармса «На смерть Казимира Малевича»

На смерть Казимира Малевича

Памяти разорвав струю,
Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.
Имя тебе – Казимир.
Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего.
От красоты якобы растерзаны горы земли твоей.
Нет площади поддержать фигуру твою.
Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!
Что ты, человек, гордостью сокрушил лицо?
Только мука – жизнь твоя, и желание твое – жирная снедь.
Не блестит солнце спасения твоего.
Гром положит к ногам шлем главы твоей.
Пе – чернильница слов твоих.
Трр – желание твое.
Агалтон – тощая память твоя.
Ей, Казимир! Где твой стол?
Якобы нет его, и желание твое – Трр.
Ей, Казимир! Где подруга твоя?
И той нет, и чернильница памяти твоей – Пе.
Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,
Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,
Десять раз протекла река пред тобой,
Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.
«Вот штука-то»,– говоришь ты, и память твоя – Агалтон.
Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым.
Меркнет гордостью сокрушенное выражение лица твоего,
Исчезает память твоя и желание твое – Трр.

Странная история странного стихотворения. Исследователи пишут, что изначально это стихотворение, с небольшими отличиями, называлось «Послание Николаю», а потом Хармс перепосвятил его Малевичу. Также пишут, что Хармс прочитал его вслух у гроба Казимира Малевича во время гражданской панихиды, а потом положил бумажку со стихотворением в гроб художника.

Сразу оговорюсь, что я не разбираюсь в творчестве ОБЭРИУтов и его контексте. Я знаю, что мою первую книгу прозы «Вещи и ущи» сравнивали в том числе с творчеством Хармса, но сама я пока читала его, к сожалению, очень мало и имею о нём только самое общее представление. И с этим стихотворением Хармса я познакомилась совершенно случайно – причём в момент знакомства не прочитала его глазами, а услышала, как его читают вслух (поэт Геннадий Каневский замечательно прочитал его вслух на поэтическом вечере). Тогда это стихотворение невероятно поразило меня, и потом я уже много раз читала его глазами. Скорее всего, Хармс, когда сочинял это стихотворение, не имел в виду ничего из того, что я в этом стихотворении вижу, но я ведь и решила здесь рассказывать именно о своём, зачастую очень странном и своеобразном читательском опыте.

В моём восприятии место действия этого стихотворения – бардо смерти Казимира Малевича (условного Казимира Малевича). Чтение этого стихотворения у гроба художника я бы сравнила с чтением «Тибетской книги мёртвых», которая подразумевает освобождение в бардо смерти посредством слушания. Мёртвый может услышать то, что мы говорим ему в уши, когда он проходит своё бардо смерти. Ему можно помочь. Помочь достичь освобождения. И в моём восприятии это стихотворение о смерти как великом освобождении. Стихотворение, пропитанное мощнейшей силой негации, аннигиляции опыта и памяти. Что можно сказать мёртвому, чтобы помочь ему достичь освобождения? Нет смысла говорить ему про загробную жизнь что-то, наполненное представлениями и культурой. Начнёшь такое говорить – создашь образ, представление, картинку, историю, и только собьёшь его с пути. Нужны не образы, не слова, не смыслы. Надо говорить: трр, пе, агалтон. Мёртвый услышит: трр, пе, - и сразу всё поймёт. Освобождение энергии памяти и желания, разрушение Эго в бардо смерти как путь к полному освобождению - вот что, на мой взгляд, происходит в этом стихотворении.

По своему жанру – это фюнеральная ода, возвышенный, торжественный текст, написанный на смерть некоего лица, такие тексты всегда писались высоким штилем. Но у Хармса в этот высокий штиль вдруг вкрапляются очень странные завиральные конструкции, и сочетание высокой оды и авангарда производит, на мой взгляд, просто потрясающее впечатление. Получается какая-то совершенно немыслимая, странная ода, сочетающая заумь, алогизмы и торжественный слог. А в самый большой восторг в этом стихотворении приводит меня слово «якобы», которое встречается в нём три раза. Оно буквально ставит разум в тупик (так растерзаны горы или не растерзаны? так есть стол или нет? так раздвигаешь ты руками дым или не раздвигаешь?). В этом «якобы», снимающем одновременно и утверждение и отрицание, открывается невероятно много, но не через вложение в него множества сложных смыслов, а наоборот – через смысловой провал, который оно создаёт. И вообще, всё это стихотворение – «дырявое», всё в смысловых провалах, всё «сквозит». Тут каждый символ – оборачивается пустым местом или своего рода «чёрным квадратом». Это предельно разомкнутое стихотворение. В нём сбрасывается всё воображаемое и остаётся только Реальное. Это Смерть. Когда это происходит, только и можно сказать: «Вот штука-то!» Можно сказать, что всё, что до великого освобождения – это «якобы», а стихотворение как раз и ведёт нас туда, где уже не «якобы». Но и не «на самом деле». «На самом деле» - это просто такая гадкая разновидность «якобы», которое само себя не осознаёт. А то, куда ведёт нас это стихотворение – это вообще другое. Это Трр.