Антун Шолян — об авторе

опубликовал в 1948 в молодежном журнале «Извор», первый поэтический сборник – «На краю света» («Na rubu svijeta») – в 1956, а последняя прижизненная книга стихов – «Возражения» («Prigovori») – вышла в 1993. Он наиболее четко артикулировал эстетические и мировоззренческие позиции своего поколения, чье детство пришлось на военные годы, юность – на период наиболее жесткого идеологического давления, когда молодежь оказалась на обочине общественной жизни, где доминирующие позиции заняли участники антифашистской борьбы. Ш. занимал активную позицию в отстаивании эстетической свободы, нравственных принципов в литературной жизни и творчестве, возрождения отечественных и зарубежных традиций модерна и авангарда. При этом он никогда не был сторонником радикального экспериментаторства. Новеллы писателя (сборники «Специальные представители»/«Specijalni izaslanici», 1957; «Десять коротких рассказов для моего поколения»/«Deset kratkih priča za moju generaciju», 1966) и первые романы – «Предатели» («Izdaice», 1961) и «Небольшая экскурсия» («Kratki izlet», 1965) – созданы по типу «прозы в джинсах» (термин А. Флакера), черты которой проявились в восточноевропейских литературах 60-х. Для нее были характерны подчеркнутый инфантилизм рассказчика и героев, их неуверенность и малодушие, антиобщественные настроения, выливающиеся в оппозицию «мы–они», заданной на уровне языка и манеры поведения установкой на устный, спонтанный, насыщенный жаргоном, вульгаризмами, спортивными и техническими терминами говор как противостояние речи взрослых и «их» культуре. В романе «Предатели» группа молодых людей – хорватских хиппи, объединенных неприятием существующих норм жизни, – находится в бесконечных скитаниях, «в отчаянном и безнадежном ожидании чуда». Мир и время «предали» их, а они предают себя и друг друга. Второй роман, сохраняя черты «прозы в джинсах» в описании студенческой компании, отправившейся на поиски старинных фресок, приобретает признаки аллегорической и экзистенциальной универсальности. Оставшись в конце концов один и с трудом выбравшись из развалин, где не оказалось никаких фресок, рассказчик находит смысл путешествия в установлении связей с поколениями своих предков, которые также искали цель существования. Этими романами Ш. утверждает в отечественной литературе новый тип прозы. Вступая в полемику с «товарищем инженером» (имеется в виду определение Сталиным советских писателей), автор не только отказывается от прямой идеологической заданности, но и преобразует структуру повествования. По собственному признанию, он сознательно «конструирует ситуации, ставя героев как подопытных кроликов в соответствующую среду, чтобы с помощью эксперимента… иметь возможность анализировать их поведение, понять абсурд их страха и радости, их борьбу и надежды, их оружие и их врагов». Освещая разные экзистенциальные состояния персонажей, Ш. строит произведение как цепь фрагментов, его герои социально не детерминированы, а рассказчик, не зная «всего», говорит только о том, что переживает в данный момент. Характер повествования существенно меняется в третьем романе Ш. – «Гавань» («Luka», 1974). В нем в наибольшей степени экзистенциальные проблемы увязываются с общественными. Используя и пародируя тип производственного романа, автор дает возможность представителю поколения «восторженных энтузиастов», а ныне руководителю строительства нефтяного терминала попытаться воскресить к жизни свою малую родину и себя самого, дотоле неудачника. Когда обнаруживается, что нефти нет, строительство приостановлено, порт не достроен, то уже разрушено все вокруг: обезображен морской берег, снесена старинная часовня и перекопано старое кладбище. Став прямым виновником гибели родного места, его культуры, природы, людей, герой понимает, что изменил самому себе и расплата за это – его полное расчеловечивание. Свойственная Ш. ирония и самоирония здесь перерастают в сарказм по отношению к коррумпированной социалистической бюрократии. Тенденция возвращения к социальной, национальной и исторической обусловленности поведения героев приводит к возрождению фабулы, хронологической линейности, конкретной мотивации поступков, классически ясного языка. Эта тенденция была закреплена в сборниках рассказов «Семейный ужин» («Obiteljska večera», 1975) и романе «Другие люди на Луне» («Drugi ljudi na mesecu», 1978). Эволюция Ш.-драматурга отражает развитие хорватской драматургии, шедшей в направлении все большей гражданской ангажированности. Переосмысление, трансформирование и пародирование известных исторических и мифологических сюжетов с целью вызвать ассоциации с современностью, акцентировав не только этические, но и политические моменты, шло в русле драмы идей. В пьесах Ш. действие происходит чаще всего в условном мире без всякой конкретизации времени, а их герои выступают как своеобразные знаки определенного духовного состояния. Автор свободно переставляет события, подчиняя их выявлению определенной темы. В центре оказываются проблемы власти, ее смысла и ответственности правителя («Дворец Диоклетиана»/«Dioklecijanova palača», 1966), драма интеллектуала, его свободы и несвободы в столкновении с надындивидуальными силами («Восхождение Галилея»/«Galilejevo uzašašće», 1966). Лишь в пьесе «Бард» (1985) Ш. переносит действие в наши дни, хотя и помещает его в экзотическое латиноамериканское пространство. В основе драмы – один из вариантов судьбы В.В. Маяковского – прозрение поэта, честно служившего революции. Осознание им той роли, которую ему отвели вожди «в движении к новым победам», приводит героя к трагическому выбору – выстрелу в себя. В этой драме географические декорации и герои определенного типа еще более прозрачны, а поставленная проблема откровенно освещала положение интеллигенции в социалистических странах.

(Г.Я. Ильина)