Эндрю Соломон — книжные серии

Грусть, подавленность, уныние, тоска, дурное настроение, меланхолия, печаль, бессилие, депрессия. У разлада с собой множество имен и множество оттенков. Но всегда ли это медицинская проблема? Однозначного и универсального ответа не может дать ни один врач, ни один человек на свете. Однако ближе других к истине стоят те, кто на своем опыте познал, что такое душевные сумерки, и те, кто тем или иным способом рассеял их. В этой книге много страниц, много слов — как много докторов, подходов, пациентов, переживаний, точек зрения, жизней. Это мозаика в серых тонах из личной биографии автора, из биографий тех, с кем он встречался, чтобы сделать…

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный…

Corrigan is at once a mordant comedy of manners and a very modern morality play. Since her husband's death, the increasingly frail Mrs. Blunt has had only her trips to his grave to look forward to. Her raucous housekeeper's conversation, and cooking, are best forgotten. Nadine, her daughter, is an infrequent, uneasy visitor. Then one day a charming, wheelchair-bound Irishman shows up at Mrs. Blunt's door in search of charitable contributions. Corrigan is an arch manipulator, Mrs. Blunt is his mark, and before long we realize that they are made for each other. As the two grow ever more entrenched, Nadine fears for her mother's safety (or is it for her own inheritance?). With Corrigan Caroline Blackwood takes a long, hard look at our dearly beloved notions of saints and sinners, victims and villains, patrimony and present pleasure—and winks.