Цитаты из книг — Валентин Курбатов

Когда долго живёшь, понемногу начинаешь понимать, что всякий день тебе урок и школа. И у неё своя система. Раньше положенного ничего не узнаешь. Вырасти надо для понимания.

Дороги истории долги, и на них может не хватить жизни, но все они, если чувствовать их верно и выходить с зоркой душой, ведут нас к себе, к своему Господню образу.

Мы все уезжаем в чужую страну из своего времени и привозим с собой суету, часто оскорбляя руины празднословием и надменностью живых перед мёртвыми. Но возвращаемся мы всё-таки немного другими, узнавшими если не всю тайну времени, то его настоящую длительность.

Одна черта роднит и паломников, и туристов - вернёшься домой, выговоришься, уложишь в душе дорогие впечатления, найдёшь им место в своей жизни и уже, не заметишь как, снова засмотришься на карту недавно оставленной страны. Вот и этого там не досмотрел, и этого не знал. Даже в тех местах, где уже был. А что говорить о…

...Все жизнелюбцы, «естественные» люди, кто знал плоть жизни и умел писать её лучше всех. Все на определённом пороге становятся желчны, публицистичны, «не могут молчать», разочаровывают читателя, выказывают дикие реакции на события и выпадают из жизни. А читатель не по инерции слушает их, но отходит в печали, потому что…

Мир как-то существенно облегчился, обмелел, научился прятать свои раны в нарядные бумажки, в улыбки, в кривые извинения, в стесняющее хмыканье. Временами мы готовы думать, что драма от этого драматичнее и чувства целомудреннее и глубже, а нет: нас всё меньше поражают смерти, ранят измены, мучают страсти. Мы понемногу…

Вековечное наше жалостливое отношение к блатным, «несчастным», к тюрьме (старорусское «не зарекайся») и покаяние перед этим братом, слеза горемычная и где-то всё по краешку витающая поэзия тюремной песни, какая-то общая наша тоска по воле, словно все мы узники – оттого и понимание тех. Но и кокетство, романтизм, игра в…

...Чудо жизни состоит в собственно жизни, а не в идее, её увечащей (а идея всегда увечит человека даже самая благая).

О Нине Берберовой: Бесчеловечная отвага Н. Берберовой, горько хвалящейся, что унеё нет детей и внуков и потому она свободна говорить то, что говорит, и беспристрастно взвешивать добродетели и пороки своих бедных современников... Эти мужество и ирония, в конце концов, вызывают жалость, словно эта блестящая жизнь изошла…

Все виды авантюризма торопятся разложить свои гнилые цветы. И вдруг делается ясно, что это подлинно уже ЕСТЬ, что это не игра заблудившихся детей, а поколение, полагающее в этом определённые ценности, под которые подкладываются философские и эстетические обоснования.

Дети вообще не глядят на что-нибудь отдельно. Они просто со всею полнотою живут, а мир сам сбегается к ним и доверяет им свои главные секреты, потому что они «одной крови».

Ты опять отрываешься от дома, тебя опять укрывает чужое небо с неузнаваемыми созвездиями, и в этой внезапной незащищенности охватывает чувство новизны и красоты мира и ты ощущаешь свое детское сыновство у материнской вечности...

...Оставить быт и повседневные обязанности, которые имеют обыкновение заслонять звезды, и — в поле, чтобы пройти по дороге, глазами увидеть небо — нескончаемое. Храм по-настоящему — это всегда путь, и каждый день он ведет кого-то светлой дорогой, которой уходил в небеса со своим спутником булгаковский Мастер.

...Надо смирить нетерпеливую, перебивающую себя память, закрыть эти волшебные сундуки, оставив одну беспокойную мысль о душе посреди теряющего себя мира со сбитой системой координат. Тогда внешне случайная поездка обнаружит свою закономерность.

История сама строит свои сюжеты, сама знает, когда приходит время собирать, а когда разбрасывать камни. И в конце концов останавливается на справедливом варианте.