Цитаты из книг — Борис Рыжий

Над домами, домами, домами голубые висят облака — вот они и останутся с нами на века, на века, на века. Только пар, только белое в синем над громадами каменных плит... Никогда никуда мы не сгинем, мы прочней и нежней, чем гранит. Пусть разрушатся наши скорлупы, геометрия жизни земной — оглянись, поцелуй меня в губы, дай…

«Хочется позвонить кому-нибудь…» Хочется позвонить кому-нибудь, есть же где-то кто-нибудь, может быть, кто не осудит это «просто поговорить». Хочется поболтать с кем-нибудь, но серьёзно, что-нибудь рассказать путано, тихо, слёзно. Тютчев, нет сил молчать. Только забыты все старые телефоны — и остаётся мне мрачные слушать…

Ты столь паршива, моя кошка, что гимн слагать тебе не буду. Давай, гляди в свое окошко, пока я мою здесь посуду. Тебя я притащил по пьянке, Была ты маленьким котенком. И за ушами были ранки. И я их смазывал зеленкой. Единственное, что тревожит,- когда войду в пределы мрака, тебе настанет крышка тоже. И вот от этого мне…

С работы возвращаешься домой и нехотя беседуешь с собой то нехотя, то зло, то осторожно: — Какие там судьба, эпоха, рок, я просто человек и одинок насколько это вообще возможно. Повсюду снег, и смертная тоска, и гробовая, видимо, доска. Убить себя? Возможно, не кошмар, но хоть повод был бы, такового нет. Самоубийство — в…

На теплотрассе выросли цветы. Калеки, нищие, собаки и коты на теплотрассе возлежат, а мимо идет поэт. Кто, если не секрет? Кто, как не я! И синий облак дыма летит за мной. Апрель. Рассвет.

Московский дым Тяжела французская голова: помирать совсем или есть коней? ...Ты пришёл, увидел – горит Москва, и твоя победа сгорает в ней. Будешь ты ещё одинок и стар и пожалуешься голубым волнам: - Ведь дотла сгорела...Каков пожар!.. А зачем горела – не ясно нам. Разве б мы посмели спалить Париж- наши башни, парки,…

Ничего не надо, даже счастья быть любимым, не надо даже тёплого участья, яблони в окне. Ни печали женской, ни печали, горечи, стыда. Рожей — в грязь, и чтоб не поднимали больше никогда. Не вели бухого до кровати. Вот моя строка: без меня отчаливайте, хватит — небо, облака! Жалуйтесь, читайте и жалейте, греясь у огня,…

Так я понял: ты дочь моя, а не мать, только надо крепче тебя обнять и взглянуть через голову за окно, где сто лет назад, где давным-давно сопляком шмонался я по двору и тайком прикуривал на ветру, окружен шпаной, но всегда один — твой единственный, твой любимый сын. Только надо крепче тебя обнять и потом ладоней не…

Я уеду в какой-нибудь северный город, закурю папиросу, на корточки сев, буду ласковым другом случайно заколот, надо мною расплачется он, протрезвев. Знаю я на Руси невеселое место, где веселые люди живут просто так, попадать туда страшно, уехать — бесчестно, спирт хлебать для души и молиться во мрак. Там такие в тайге…

* * * Отмотай-ка жизнь мою назад и ещё назад: вот иду я пьяный через сад, осень, листопад. Вот иду я: девушка с веслом слева, а с ядром справа, время встало и стоит, а листва летит. Все аттракционы на замке, никого вокруг, только слышен где-то вдалеке репродуктор, друг. Что поёт он, чёрт его поймёт, что и пел всегда: что…

Дай нищему на опохмелку денег. Ты сам-то кто? Бродяга и бездельник, дурак, игрок. Не первой молодости нравящийся дамам, давно небритый человек со шрамом, сопляк, сынок. Дай просто так и не проси молиться за душу грешную; когда начнет креститься, останови. ...От одиночества, от злости, от обиды на самого, с которым будем…

Если в прошлое, лучше трамваем со звоночком, поддатым соседом, грязным школьником, тётей с приветом, чтоб листва тополиная следом. Через пять или шесть остановок въедем в восьмидесятые годы: слева — фабрики, справа — заводы, не тушуйся, закуривай, что ты. Что ты мямлишь скептически, типа это всё из набоковской прозы, он…

Мне город этот до безумья мил — я в нём себя простил и полюбил тебя. Всю ночь гуляли, а под утро настал туман. Я так хотел обнять тебя, но словно рук не мог поднять. И право же, их не было как будто. Как будто эти улицы, мосты вдруг растворились. Город, я и ты перемешались, стали паром, паром. Вот вместо слов взлетают…

Она откроет голубой альбом, где лица наши будущим согреты, где живы мы, в альбоме голубом, земная шваль: бандиты и поэты.

* * * Пока я спал, повсюду выпал снег — он падал с неба, белый, синеватый, и даже вышел грозный человек с огромной самодельною лопатой и разбудил меня. А снег меня не разбудил, он очень тихо падал. Проснулся я посередине дня, и за стеной ребёнок тихо плакал. Давным-давно я вышел в снегопад без шапки и пальто, до остановки…

Старик над картою и я над чертежом в осеннем свете — вот грустный снимок бытия двух тел в служебном кабинете. Ему за восемьдесят лет. Мне двадцать два, и стол мой ближе к окну и в целом мире нет людей печальнее и ближе. Когда уборщица зайдет, мы оба поднимаем ноги и две минуты напролет сидим, печальные, как боги. Он…

Я забыл шелест книг. Я листаю оконные стекла. И свеча освещает нетронутый ужасом лик. И, как будто меж строк, я читаю меж улиц промокших то, что не передать, ибо это иная книга, нежели те, что обычно читают. Это книга ветров, судеб, звезд негорящих, несказанных слов. Пусть мне хочется спать, но рука не дрожит. Пусть до…

Я по листьям сухим не бродил с сыном за руку, за облаками, обретая покой, не следил, не аллеями шёл, а дворами. Только в песнях страдал и любил. И права, вероятно, Ирина — чьи-то книги читал, много пил и не видел неделями сына. Так какого же чёрта даны мне неведомой щедрой рукою с облаками летящими сны, с детским смехом,…

Над могилами белое. Я хочу повторить эту фразу — над могилами белое, голубое и синее сразу. Тишина нагнетается обоюдно — и сверху, и снизу. И родство ощущается, не готовым к такому сюрпризу нервным мальчиком маленьким — все он ходит и ходит за мною. Объясни мне, мой маленький, расскажи мне, с какой тишиною?

— Так грустно, друг, так жутко, так буквально. А вы? Чего от жизни ждёте вы? — Печаль, мой друг, прекрасное — печально.