Черновики Михаила Булгакова

Автор: Мария Котова

О чем говорят сожженные страницы, вычеркнутые слова, стертые имена и пометки карандашом.

Наследие Михаила Булгакова имеет удивительное свойство: рукописи писателя или сохранились целиком или не сохранились вовсе. Произведения 1920-х го­дов нам известны в лучшем случае по машинописным копиям (как «Собачье сердце»), в худшем — по печатным публикациям, часто подвергавшимся цензуре. Зато сохранившиеся рукописи — главным образом 1930-х годов — позволяют сделать несколько наблюдений над творческим процессом Булгакова. Первые редакции своих произведений он всегда писал только от руки и строго в тетрадях, а не на отдельных листах. Большую часть работы Булгаков проде­лывал в голове — в его архиве почти нет черновых набросков и заметок. Руко­писи поражают своей законченностью: правка в них минимальна.

В некоторых тетрадях почерк Булгакова чередуется с почерками его жен: он ино­гда диктовал свои тексты. Писатель часто использовал красный и синий карандаши, зачеркивая и отмечая важные места в рукописях, газетах, журналах и книгах. Наследие Булгакова подробно исследовано в классических работах М. О. Чудаковой. В основе материала — наблюдения и выводы из этих работ.

Манжета, 1922 год

Манжета от сорочки Булгакова с его запиской неизвестному другу — скорее всего, Юрию Слёзкину
Рукописный отдел Государственного литературного музея

«1922 г. 19 сентября. Я писал <имя тщательно стерто> на манжете единственному человеку, который нашел слова, чтобы поддержать пламень у меня. Я этого не забуду. М. Булгаков».

Чудом сохранившийся артефакт начала 1920-х годов — своего рода черновик. Текст, который Булгаков написал на манжете, видимо, так и не был отправлен получателю. Скорее всего, записка была адресована писателю Юрию Слёзкину (1885–1947) — популярному до революции беллетристу.

Они познакомились зимой 1920 года во Владикавказе, где Слёзкин организовал подотдел искусств Терского наробраза и пригласил на работу Булгакова. Поч­ти год тот заведовал литературной секцией, принимал участие в диспутах, выступал перед началом спектаклей. В мае 1921 года Булгаков покинул Влади­кавказ и в следующий раз встретился со Слёзкиным уже в Москве. Спустя год тот подарил Булгакову свою книгу с надписью-напоминанием о владикавказ­ских временах:

«Дорогому Михаилу Булгакову в память наших страданий, деяний и томлений духа — верю в ушедших навсегда и в залог все же принадле­жащего нам будущего с любовью дарю этот объемистый труд, увидев­ший свет далеко от своего мастера. Юрий Слёзкин. 13/V 1922 г.».

Сентябрьская записка на манжете могла быть ответом Булгакова на эту дружескую надпись.

Свою жизнь во Владикавказе и первые месяцы в Москве Булгаков описал в повести «Записки на манжетах». Манжеты «последней рубашки» с «кривыми буквами» стали для Булгакова символом неустроенной и фантастической жизни первых послереволюционных лет. Этот символ запомнился и окруже­нию Булгакова: на одном из вечеров «Никитинских субботников» Булгаков значился как «человек без манжет».

Слёзкин и Булгаков дружили до середины 1920-х годов: часто встречались, ходили на литературные вечера, переписывались, работали вместе в газете «Накануне» и т. д. Потом дружба закончилась. Возможно, поэтому Булгаков тщательно вытравил с манжеты имя бывшего друга, но не выбросил и сохра­нил — как осколок той фантасмагорической эпохи.

Позднее, в 1936 году, Слёзкин стал одним из героев «Записок покойника» («Театрального романа»): Булгаков изобразил его в виде неприятного и переоцененного писателя Ликоспастова.

Первая редакция романа «Мастер и Маргарита», 1928–1929 годы

Научно-исследовательский отдел рукописей РГБ Ф. 562. К. 6. Д. 1

«Клянусь чест[ью,]  пронизывает [меня, лишь только берусь я] за перо, чтобы [описать чудовищные] происшествия [беспокоит меня лишь] то, что не бу[дучи писателем] я не сумею [эти происшествия] сколько-ни[будь… передать…] Бог с ним [и, впрочем, со словесными тон]костя­ми, […] времени. Не […] за эфемерно[ю славой писателя я не го­нюсь, а] меня мучает […] здесь удер[…] кого и у […] <предположительно: селением> […] ношей».

В 1928 году Булгаков неожиданно возвращается к прозе, оставленной несколько лет назад ради театра. Когда это произошло и в каком месяце — неизвестно, но именно этим годом в более поздних редакциях Михаил Булгаков датировал начало работы над «Мастером и Маргаритой». В первой редакции романа еще нет ни мастера, ни Маргариты, но уже есть главная тема: в разделе «Мате­риалы» два листа озаглавлены «О Боге» и «О Дьяволе». Работая над романом, Булгаков бессильно наблюдает за гибелью своих пьес: в 1929–1930 годах запре­щены «Бег» и «Кабала святош» («Мольер»); сняты с репертуара «Дни Турби­ных», «Зойкина квартира» и «Багровый остров». В марте 1930 года, осознавая гибельность своего положения, Булгаков пишет письмо правитель­ству СССР c признанием, что он «своими руками бросил в печку черновик романа о дья­воле, черновик комедии и начало второго романа „Театр“».

В первой тетради, той самой, которую Булгаков бросил в печку, страницы сохранились только частично. По воспоминаниям жены Булгакова, Елены Сергеевны, он специально сохранил корешок и обрывки листов как главное свидетельство существования первой редакции романа.

В самом верху первого листа он записал варианты названий («Сын», зачеркну­тое «Гастроль») и жанр будущего текста («ром[ан]»). Ниже зачеркнуты два варианта названия первой главы — «Черный маг» и «Божеств[енная коме­дия»?]).

Роман начинается с таинственных событий, которые наблюдает главный герой. Он берется за перо, чтобы рассказать о них Кондрату Васильевичу, расследую­щему необычное дело.

В левом нижнем углу страницы Булгаков записывает имена демонов — Антессер, Азазелло, Велиар. В итоге писатель выберет имя Воланд.

Первая страница перечеркнута красным карандашом — от этого варианта начала романа, как и от двух других, Булгаков отказался. Только четвертая версия первой главы удовлетворит его и станет классическим началом «Мастера и Маргариты».

8 мая 1929 года секретарь издательства «Недра» Борис Леонтьев передал Булга­кову расписку: «Мною получено для сборников „Недра“ рукопись „Фурибунда“ от автора ее М. Булгакова — под псевд. К. Тугай». Под этим псевдонимом Булгаков пытался пристроить в печать одну из глав, но публи­кация не состоя­лась. Михаил Булгаков снова вернется к роману осенью 1932 года.

«Тайному другу», 1929 год

Научно-исследовательский отдел рукописей РГБ Ф. 562. К. 5 Д. 2

«<Красным карандашом слева: План романа>
Сентябрь 1929 г.
Тайному Другу.
Дионисовы мастера. Алтарь Дионисия. Сцены.
„Трагедия машет мантией мишурной“.
I. Открытка
Бесценный друг мой! <зачеркнуто: Вы пишете мне> Итак, Вы настаи­ваете на том, чтобы я сообщил Вам <в год катастрофы>, каким образом я сделался драматургом? Скажите только одно — зачем Вам это? И еще: дайте слово, что Вы не отдадите в печать эту тетрадь <зачеркнуто: ранее чем через год> даже и после моей смерти.
II. Доисторические времена
Видите ли: в Москве <в доисторические времена (годы 1921–1925)> проживал один замечательный человек. Был он <зачеркнуто, нрзб> усеян веснушками <как небо звездами>, и лицо, и руки, и отличался большим умом. Профессия у него была такая: он редактор был чистой крови и Божьей милостью и ухитрился <издавать (в годы 1922–1925!!) частный толстый журнал>».

В сентябре 1929 года Булгаков написал повесть «Тайному другу» . Адресатом («Бесценный друг мой!») стала его тайная возлюбленная Елена Сергеевна Шиловская. Они познакомились в феврале 1929 года, и летом, когда Елена Сергеевна, жена крупного военачальника, уехала в Ессентуки, между ними завязалась переписка:

«Михаил Афанасьевич писал мне туда прекрасные письма, посылал лепестки красных роз; но я должна была уничтожить их перед возвра­щением: я была замужем, я не могла их хранить. В одном из писем было сказано: „Я приготовил Вам подарок, достойный Вас…“ Когда я верну­лась в Москву, он протянул мне эту тетрадку…»

В повести Булгаков рассказывает «тайному другу» о злоключениях с публика­цией романа «Белая гвардия», о бегстве с рукописью за границу издателя Ка­ганского, о многочисленных судебных разбирательствах, из которых выходило, что Булгаков не имеет прав на свой роман, и о многом другом. Не предназна­ченный для печати, не рассчитанный на цензуру, адресованный тайной воз­любленной, это один из самых доверительно-исповедальных текстов Михаила Булгакова.

Немногочисленные правки в повести отчасти проясняют замысел Булгакова и обстоятельства его жизни в 1929 году.

Булгаков написал и зачеркнул слова «Вы пишете мне», не желая, вероятно, даже в тайной повести упоминать секретную переписку, уничтоженную потом Еленой Сергеевной. При этом Булгаков сохранил в заголовке слово «открытка»: оно подчеркивает, что автор и «тайный друг» находятся далеко друг от друга.

Лаконичная вставка «в год катастрофы» определяет тяжелейший период в жизни Булгакова. В 1929 году были запрещены все его пьесы, с успехом шедшие в московских театрах. В середине сентября в «Известиях» автор заметки о новом театральном сезоне констатировал:

«В этом сезоне зритель не увидит булгаковских пьес. Закрылась „Зойкина квартира“, кончились „Дни Турбиных“, исчез „Багровый остров“. <…> Такой Булгаков не нужен советскому театру».

29 сентября, подавленный и уставший от запретов и травли, Булгаков писал Горькому:

«…все мои пьесы запрещены, нигде ни одной строки моей не напе­чатают, никакой готовой работы у меня нет, ни копейки авторского гоно­рара ниоткуда не поступает, ни одно учреждение, ни одно лицо на мои заявления не отвечает, словом — все, что написано мной за 10 лет рабо­ты в СССР, уничтожено. Остается уничтожить последнее, что осталось, — меня самого. Прошу вынести гуманное решение — отпустить меня».

За границу Булгакова, несмотря на его просьбы и заявления, так и не выпу­стили.

В таком контексте первая половина двадцатых воспринималась Булгаковым как по-на­сто­ящему «доисторические времена», когда существовали частные издательства, можно было печататься за границей и даже издавать соб­ственный журнал, если на это хватало энергии и денег.

Таким энергичным издателем «чистой крови и Божьей милостью» был Исай Аркадьевич Лежнев (в повести — Рудольф), главный редактор журнала «Рос­сия», издавший роман Булгакова «Белая гвардия» (без финальных глав).

Надпись красным карандашом «План романа» могла быть сделана в том же 1929 году (Булгаков понял, что повесть-исповедь может превратиться в ро­ман) или через семь лет, когда он начал писать «Записки покойника». Из повести «Тайному другу» в «Записки покойника» перешел редактор Рудольф (теперь он стал Рудольфи), а история злоключений Булга­кова с «Белой гвардией» и журналом «Россия» была дополнена язвительным рассказом о постановке его пьесы «Дни Турбиных» во МХАТе.

«Иван Васильевич», 1935 год

Научно-исследовательский отдел рукописей РГБ Ф. 562. К. 13. Д. 7

«Иван Васильевич
Комедия
<зачеркнуто: Михельсон> Шпак (по телефону): Милиция? Говорит сегодняшний обокраденный <зачеркнуто: Михельсон> Шпак. (Шпак): Не извольте беспокоиться. С нетерпением <зачеркнуто: уж> ожидаю и уповаю. У нас другое дельце затеялось. Секретарь нашего жакта Иван Васильевич оказался проживающим под видом секретаря — Иваном Грозным. Я не пьющий. С посохом. Даю честное пионерское. И в ками­лавке . Клянусь всеми свя… Согласен отвечать по всей строгости кодекса. Ждем с нетерпением и радостью (кладет трубку). Вот тебе и холуй».

Пьеса «Иван Васильевич» выросла из пьесы «Блаженство», которую Булгаков начал писать в 1933 году для Ленинградского мюзик-холла, а потом для Театра сатиры. Изобретатель машины времени инженер Рейн отправляется в будущее вместе с домоуправом Буншей и жуликом Милославским. Обратно в Москву 1934 года инженер Рейн вернулся уже с возлюбленной Авророй — девушкой будущего. В финале всех троих (жулику Милославскому удалось сбежать) уводит милиция. Иван Грозный в «Блаженстве» появляется только в одной из первых сцен и далее в пьесе не фигурирует. Но именно он больше всего понравился актерам Театра сатиры.

28 апреля 1934 года Булгаков сообщал своему другу Павлу Попову: «Сцены в „Блаженстве“ не приняли никак. Все единодушно вцепились и влюбились в Ивана Грозного». В итоге 9 октября 1934 года Булгаков заключил с Театром сатиры договор на переделку пьесы «Блаженство», а фактически — на сочи­нение новой пьесы «Иван Васильевич», ставшей широко известной благодаря экранизации Леонида Гайдая в 1973 году. В новой пьесе Иван Грозный из про­ход­ного персонажа стал центральной фигурой.

Тетрадь с пьесой «Иван Васильевич» датирована сентябрем 1935 года и откры­вается наброском телефонного разговора, обворованного соседа с милицией. Булгаков часто начинал новые произведения не с начала, а с уже придуманной сцены, диалога или описания. Потом набрасывал план и постепенно записывал остальное.

Единственное исправление на первой странице «Ивана Васильевича» показывает переход от одной пьесы к другой. Герой «Блаженства» Михельсон появляется в пьесе «Иван Васильевич», а затем Булгаков придумывает краткую и звучную фамилию Шпак, записывает ее в скобках после «Михельсон» и позже решительно вычеркивает из текста первый вариант.

Постановка пьесы так и не состоялась: после генеральной репетиции в мае 1936 года она была запрещена. Запрет был связан с редакционной статьей «Внешний блеск и фальшивое содержание», опубликованной в «Правде» 9 марта 1936 года. Разгромная статья, направленная против булгаковского «Мольера», была инициирована главой Комитета по делам искусств Керженцевым. Елена Булгакова записала в тот день в дневнике: «Когда прочитали, М. А. сказал: „Конец ‚Мольеру‘, конец ‚Ивану Васильевичу‘“».

«Записки покойника (Театральный роман)», 1936 год

Научно-исследовательский отдел рукописей РГБ Ф. 562. К. 5. Д. 3

«…и скрывал это.
<зачеркнуто: Церк> — Я окончил церковно-приходскую школу, — сказал я, кашлянув.
— Вон как! — сказал Рудольфи, и улыбка тронула слегка его губы.
Потом он спросил:
— Сколько раз в неделю вы бреетесь?
— Семь раз.
— Извините за нескромность, — продолжал Рудольфи, — а как вы делаете, что у вас такой пробор?
— Бриолином смазываю голову. А позвольте спросить, почему вас это…
— Бога ради, — ответил Рудольфи, — я просто так.
И добавил:
— Интересно. Человек окончил приходскую школу, бреется каждый день и лежит на полу возле керосинки. Вы — трудный человек!
Затем он резко изменил голос и заговорил сурово:
— Ваш роман Главлит не пропустит, и никто его не напечатает. Его…»

«Записки покойника (Театральный роман)» записан в трех тетрадях рукой Булгакова и частично почерком Елена Сергеевны. В рукописи фантастически мало поправок — сложно поверить, что это первая записанная редакция романа и других черновиков не существовало. Тем не менее, по свидетельству жены писателя, это действительно так. К тому времени, как Булгаков начал записы­вать текст или диктовать жене, замысел практически целиком сложился в его голове.

Работу над романом Булгаков начал 26 ноября 1936 года. В этот год появилась статья «Внешний блеск и фальшивое содержание», были запрещены все пьесы писателя, Булгаков окончательно порвал с МХАТом, с которым были связаны предыдущие десять лет его жизни, и ушел работать либрет­тистом в Большой театр. Опыт сотрудничества с Московским художественным театром — глав­ным на тот момент театром страны — воплотился в отчетливо автобиографи­ческом романе «Записки покойника». В мучениях Максудова с постановкой его пьесы «Черный снег» на сцене Независимого театра легко угадывается сам Булгаков и его пьеса «Дни Турбиных» во МХАТе.

«Записки покойника» продолжают и развивают замысел повести «Тайному другу» — рассказа о том, как герой стал драматургом. При этом «Записки покойника» приобретают другой масштаб: из личной истории злоключений героя они превращаются, по словам Мариэтты Чудаковой, в «извечный сюжет комедиантской судьбы».

Булгаков не рассчитывал на публикацию романа, но охотно читал его друзьям и особенно близким мхатчикам.

* * *

Рукописи писателей (от черновиков к беловикам) помогают восстановить исто­рию создания произведения, формирование замысла, особенности работы пи­сателя с материалами и ход его мысли. Иногда черновики помогают прояснить неясные или загадочные места финального текста (например, черновики на­сыщенной и плотной прозы Осипа Мандельштама — повести «Египетская марка»).

В случае с наследием Михаила Булгакова, особенно с произведениями 1920-х годов, многие из которых известны только по печатным публикациям, захва­тывающе увлекательной задачей становится разыскание неизвестных руко­писей писателя и пополнение его архива новыми материалами.

Источники

Булгаков М. Пьесы 1920-х годов. Л., 1990.
Булгаков М. Пьесы 1930-х годов. СПб., 1994.
Булгаков М. Собрание сочинений. В 5 т. Т. 3–5. М., 1990.
Булгакова Е. С. Дневник. М., 1990.
Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя. Записки отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М., 1976.
Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988.
Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова. Памятники культуры. Новые открытия. М., 1977.