Зарисовка про Тюльпана

Тюльпан. Так его прозвали в нашем отряде за копну белесых как свежий снег волос, спадающих на хрупкую шею кудрями полумесяцев. Ранняя седина коснулась не только его волос, но и его тонких бровок, посеребрив отдельные волосинки, и его ресничек, длинные щетинки которых, окрасившись белым, делали серые глаза тусклыми и невыразительными. Он так и не привык к своей кличке. Кажется никто кроме меня не замечал, как он закатывает глаза и томно вздыхает, нехотя отзываясь на новое имя. Только я называл его Яшкой, и чувствовал себя особенным, выделяя его имя в этом букете стройных весенних цветов.

Мои младшие сестрички любили тюльпаны: желтые, красные, белые. Помню как загорались их глазки, когда на какой нибудь праздник я дарил каждой из них по букету. Тюльпан же любил ромашки, маки, васильки и другие полевые цветы, которые я рвал для него во время обхода лагеря, собирая густые букетики, обернутые длинной травинкой. Бóльшим я не мог его побаловать. Яшка с благодарностью принимал мои наспех собранные охапки цветов, робко касался губами моего лба, а после наклонялся и шептал на ухо:
- Спасибо, не стоило...
Его ласковый бархатистый голосок словно волны в море после шторма уносил меня прочь, куда-то далеко отсюда, выбивал все мысли из мозгов, заставлял захлебываться им...

Яшка заслуживал всех цветов мира. За одну лишь его улыбку я готов был обойти пешком всю Землю и собрать для него самые прекрасные экзотические цветы: орхидеи, гортензии, амариллисы, газании... Пусть бы мне пришлось сражаться за них с сомалийскими пиратами, с краснокожими индейцами, со свирепыми голодными львами! Я уверен, что каждый из них отступил бы, позволил бы мне рвать цветы с его земли, если бы только узнал, что это цветы для Яшки.
...А взамен на густые ароматные букеты пестрых цветов он отдал бы мне свое сердце: вырвал бы его прямо из груди, ломая тонкие хрупкие ребра, пачкая руки в густой липкой крови, протянул бы его мне и ласково напел на ушко:
- Теперь оно твое.

Сердечко его стучит быстро и звонко. Я привык дремать на груди у Яшки под этот звук, под эту тоненькую незамысловатую мелодию, считая каждый редкий пропущенный удар. Мы ютились, стараясь улечься на узких нарах под трофейным одеялом (мой запасливый приятель снабдил такими одеялами весь наш отряд). Мы пытались обняться, неловко сплетаясь руками и ногами и пихая друг дружку локтями в бока. Я спал у стенки. Яшка хихикал, толкался и прижимал меня ближе к ней, отвоевывая для своей туши побольше места. А я не сопротивлялся, позволяя ему победить меня. Он поворачивался ко мне спинкой, выгибая ее каждый раз как я обнимал его, скользя огрубевшими ладонями по слабо очерченной талии до узкой тазовой кости, прощупывая ее сквозь тонкий слой жирка.

Нам было не о чем говорить. Мы могли лежать в полной тишине часами. Кажется мое тяжелое дыхание Яшке было слушать интереснее, чем мои рассказы.