Голод

Толстая, в человеческий рост, матреха в темных очках стоит у двери не лишенного архитектуры здания, а на брюхе у нее надпись: «Я — Маня, жду Ваню». Через шаг на асфальте светится бледно-лиловым реклама стрип-клуба (там, интересно, теперь тоже можно делать селфи?). Рядом на остановке кривозубая и кареглазая блондинка в кокошнике рекламирует «русский футбол». А напротив них мокрые листья валятся по привычке к ногам Софии Ангальт-Цербстской, нам известной под именем Екатерины Второй.
Так выглядит теперь Невский проспект, превращенный за полтора года в территорию лубка для внутренних туристов, дорогого, но удручающе низкосортного. Я стараюсь там не бывать по этой причине, но ради Пьеты и Архибазилики Святого Иоанна пришлось на два часа преодолеть брезгливость.

Я вообще не любитель ходить в кино, но с недавнего времени стала — голод не тетка. Сама не думала, что буду ощущать его так остро — дефицит красоты, свободы, ума, за последние несколько лет переросший в анорексию.
В Петербурге пока остаются два места, где можно увидеть не «Чебурашку» и космонавтов, а что-то вроде Феллини, Формана, Трира, Альмодовара — два старых, построенных еще до революции синематографа, и оба они на Невском.
Один из них, названный некогда «Пикадилли», советской властью переименован был в «Аврору». В среду в «Авроре» был настоящий аншлаг — 430 мест и ни одного свободного. Еще недавно фильм, документальный, о соборах Рима собрал бы, возможно, не более четверти этих людей — но дефицит чего-то крайне важного, похоже, испытываю далеко не я одна.

Фильм прекрасный по содержанию, но я не слушала текст. Я следила за тем, как камера облетает, как когда-то мой собственный взгляд, вселенные римских базилик, цепенея периодически от потрясения и восхищения. И ждала. Пока папа Франциск открывал Святые врата, пока камера опускалась под пол и взмывала под купол, я ждала, когда же ее объектив замрет наконец перед Пьетой.

Пьета была любимой вещью моей мамы — она и «Даная». Привезенная из Италии маленькая открытка стояла в серванте, рядом с синей кофейной чашечкой тоже оттуда и чем-то еще. Мама умела фотографировать — тогда для этого использовались не телефоны, а килограмм железа и стекла в чехле из толстой настоящей кожи и 36 кадров в рулоне цветной фотопленки, которую еще надо было достать (промышленность СССР выпускала лишь черно-белую). В Италии, где ей посчастливилось оказаться с коллегами из Эрмитажа в 70-х, мама снимала слайды — специально для нас.
В телевизоре тогда было всего три канала с перерывами по полдня, чтобы дети делали уроки, видео никакого тоже в природе не было, и любимым нашим предметом был диапроектор, изобретенный, впрочем, тоже до революции — жутко гревшаяся стальная коробочка с пыльной линзой и яркой лампой, в которую парами (один смотришь, другой в это время меняешь), на подвижной железной рамке вставлялись цветные слайды. В нем же можно было смотреть диафильмы, прокручивая вручную, но сталь царапала пленку, и собственные фотографии было принято разрезать на кадры, вставив их в картонные рамочки...

Я всегда встаю в самолете последней, когда прилетаю в Пулково. Последней выхожу из самолета, последней прихожу на паспортный контроль...
У восьмидесяти процентов граждан нашей страны по статистике нет загранпаспорта.

Казалось, что зал сейчас встанет и начнется овация. Но никто не вставал. Все продолжали сидеть и смотреть на стремительно блекшие титры, с именами директоров и кураторов римских музеев и значками культурных организаций великой страны. Экран стал совсем белым. Люди одевались медленно, как дети, словно чтобы не расплескать в себе что-то и еще хоть минуту — пуговица, перчатки, шарф — не покидать Рим...

Я вышла последней и какое-то время стояла во дворике. Глядя, как через римскую арку, увешанную афишами, выливался на Невский еще один ручеек... Внутренних туристов.

P. S. В воскресенье, «по просьбам трудящихся», дан был еще сеанс — для тех, кому не хватило мест в первую среду. И снова самый большой зал был полон. На следующие пять сред — Уффици, Тинторетто, Боттичелли, Рафаэль, Помпеи — билетов уже давно нет.
«Как грустно», сказала, вставая, женщина рядом, «что теперь уже вряд ли удастся там побывать еще раз...».

EZ 2023