Заблудившийся трамвай

Ночь. Тихо светит постель и луна за окном.
Если бы можно было стать маленьким-маленьким, как мотылёк, и посмотреть на спальню из уголка потолка, то постель была бы похожа на окно, озарённое светом.
В окне — мужчина и женщина, словно ангелы заглянули в чью-то комнату, взявшись за руки.
Волосы невесомятся в сумерках и окне: развеяны назад и чуточку вверх, над плечами и головой, и так светло… словно огромная луна из другой солнечной системы, взошла за их спинами.

- Ты тоже проснулась?

- Да, не спится. Проснулась, а в руке моей — твоя рука. Разве не чудо?
Словно проснулись в ночи, для свидания. Наши души проснулись…
Интересно, есть ли влюблённые-лунатики?
Проснутся среди ночи…

- И займутся любовью.

- Тебе лишь бы любовью заняться.
Хотя… это мило. Ты говорил, что и во сне часто занимаешься со мной любовью.
Ведь только со мной, да?

- Ну разумеется, любимая. А славные бы вышли из нас лунатики.
Проснулись ночью и в наших тёмно-зелёных пижамках...

- На кухню. Я видела тебя пару раз на кухне, у холодильника.

- И я тебя, закутанной в одеялко, словно озябший призрак.
А если серьёзно… выходим мы в пижамках из квартиры, едем в лифте…

- Куда? На крышу? К звёздам? Или на землю?

- Можно и на землю. Есть в лунатиках едущих в лифте в пижамках, что-то неземное, словно они… покидают землю навсегда, если едут наверх, или возвращаются со звёзд.

- Мы ведь с тобой познакомились в апреле, в лифте.
Ты покидал землю. Как и я. У тебя в руке был томик Гумилёва.
Жалко, что Гумилёв не дожил до эпохи лифтов. Он бы написал чудесный стих: заблудившийся лифт…

- Милая, тебе никогда не казалось, что наша встреча, то, что мы вместе — это настоящая фантастика и чудо?
Мы словно из разных веков с тобой.
Ты из 14 века. Из Франции, с какого-нибудь острова Авиньон...
Так легко представить, словно это было вчера: солнечный и чуточку ветреный пятничный день, ты выходишь из церкви св. Клары в своём тёмно-зелёном платьице. Каштановые волосы слегка развеваются по ветру за плечами. Карий ветерок…

- А ты из какого века?

- Из 21.

- Молодец, хорошо устроился, милый. Отправил меня в глушь, а сам…  помнишь я уехала в Питер на два дня, посмотреть выставку с иллюстрациями к сонетам Петрарки, датского художника Александра Ноальсена, а ты устроил странную вечеринку?

- Ты не дослушала. Я не помню, из какого я века. Чувствую, что и 21-й не совсем мой век.
Здесь для меня лишь одна радость — ты.
Это также невероятно и блаженно, как если бы я высадился на далёкой и грустной планете, и там встретил…

- Меня?

- Ну, это было бы слишком фантастично даже для мечты.
Хотя, это было бы также невыносимо-блаженно, ирреально, как встретить бога на такой планете, или просто, доказать существование бога.
Нет, я встретил бы на этой планете — ангела.
Только представь. Ангелы действительно существуют и живут они не где-то на небесах, в неведомых эмпиреях, а на сиреневой маленькой планете в созвездии Льва.

- И там жил бы только один ангел?

- Как ты догадалась? Да, один. Вообще то, ангелы живут на другой планете, чуть дальше  — на Земле, но это был перелётный ангел.
Он летел на зов далёкой звезды, где жили осуждённые на ад, души.
Среди этих душ была одна… в аду неразделённой любви.

- Ты себя имеешь в виду?
Хорошо, давай я доскажу дальше. Можно?
Ангел потерпел крушение на далёкой и пустынной планете, и жил на ней в вечных сиреневых сумерках, сотни лет, как Робинзон на необитаемом острове.
Одна трепетная душа на планете Ад, почувствовала боль и молитву ангела, ибо он часто являлся к ней во сне и в итоге она совершила побег.
Она перевоплотилась в мужчину, русского астронома, который однажды апрельской ночью поймал сигнал с далёкой звезды.
Это было сенсацией. Кто-то просил о помощи..
Были расшифрованы удивительные письмена: неземные стихи, молитвы… странные разговоры с кем-то в ночи о любви, а ещё… что-то мистическое, о душе и тайне любви, о душе мира, о том, что для подлинно любящих, нет смерти, нет времени и расстояний.
Этот астроном один из всех смог понять эти таинственные письмена о любви, над которыми безрезультатно бились учёные, философы и даже священники со всего мира.
Казалось, что для него одного было это послание, и в нём одном был ключ к его разгадке: в воспоминаниях его бесприютного детства, в таинственной тоске по любимой, уже был ответ на всё…

- Ну? Милая… Что замолчала?  Не томи, мне интересно, что же было дальше, со мной… с нами.
Ты не уснула?

- Чуточку. Приснился остров Авиньон и Петрарка…
На чём я остановилась? Ах, да, тоска по любимой.
Этот русский астроном в юности часто поднимался на крышу, и, словно Маленький принц на безлюдной планете — ибо не было на ней той, кого он любил, — по ночам любовался на далёкую звезду, всегда одну и ту же, сиреневую. К его груди была прижата роза.. как на свидании: он страдал лунатизмом.
И вот, однажды ноябрьской ночью, он лёг спать. В окно светила та самая звезда его юности, детства.
Он засыпал, а его губы, словно лунатики, шептали неземные слова.
В душе что-то ярко расцветало, словно весна воспоминаний просияла ослепительно ярко, осветив даже его спальню, полочки с пёстрыми корешками книг, столик с недопитым чаем и серую кошку, спящую в кресле.
Его тело на миг стало блаженно-прозрачным и ярким.
Тело стало — душой, мерцающей пейзажами, снами далёких веков и ещё более далёких планет.
Мужчина вздохнул на постели, тело его изогнулось и… замерло.
Из его груди вырвался сиреневый луч.
Кошка в кресле, проснулась, и, чеширскими усами, глазами, поблёскивающими в ночи, смотрела с изумлением на своего преображённого и светящегося от любви, друга.
Душа влюблённого мужчины преодолела за миг, тысячи световых лет.
Там, на далёкой планете, в холодной и сумеречной пещере, лежал раненный ангел и бредил, бредил… медлил… лил дождик… сирень… да, сирень в вечернем скверике 19 века… я жду тебя на свидании…. в Дании… Дании…

- Любимая… ты опять заснула?

- Слегка. Прости…

- Ты и правда похожа на лунатика.

- Как и твоя левая  рука на моём бедре, милый.
Интересно, какой он, оргазм у лунатиков? Я бы хотела испытать…

- А я бы хотел испытать оргазм с тобой в космосе..

- Забавный ты у меня. Мне иногда кажется, что мы с тобой ссоримся в космосе.
Оба в скафандрах… и там бабочки мечутся, бедные, и заканчивается воздух, и мы что-то жарко говорим, говорим друг другу… и не слышим.
Я не выдерживаю и прямо в открытом космосе, среди звёзд, снимаю скафандр.
Бабочки, стайкою наискосок, беззвучно шелестят осенней листвой: листва за окном в ночи…
Я почти умираю, бледная и обессиленная. Протягиваю к тебе последнее биение сердца, вслед за рукой и дыханием, тоже, последним. А тебя уже нет рядом…
У тебя порвался трос (нить Ариадны!) и относит к звёздам, с протянутой ко мне рукой… и бабочками: ты тоже снял скафандр.

- Ты словно описала оргазм в космосе: полное изнеможение… как у нас часто бывает после ссор.
Лежим в постели, без сил, без тел: тихое блаженство и небольшой трепет… мы как старичок и старушка, робко прижались друг к другу…
Говорят, там, в невесомости космоса, даже сердце приобретает форму шара.
А если сильно-сильно, нежно-нежно думать о любимой, молиться любимой, то мысли приобретают форму сферы, какой-то древней орбиты, пересекающий далёкие звёзды и рай…

- Планета-рай….
Наверно оргазм лунатиков похож на дивный, сиреневый цветок на далёкой планете.
Представляешь, милый? Планета пуста, сумерки вечные… и вдруг, трескается земля, веточки тьмы змеятся по земле… и прорастает прекрасный цветок.
Когда мы занимаемся любовью, бывают моменты… где я словно нежно теряю себя: в тебе, чувствах, звуках дождя за окном, в блеске дождя на окне…
Я тогда словно лунатик, сердцем тону в голубой и мягкой траве твоих касаний.
Мои губы что-то шепчут, глаза полузакрыты и смотрят в неведомое… блестят слёзы счастья.
Руки блуждают по тебе, как сумасшедшие любовники, сбежавшие из дома для душевнобольных и забежавшие по грудь в вечернее поле с тёплой и нежной травой...
Мне тогда кажется, во время оргазма, что я вот-вот что-то вспомню, что-то главное, или нежно сойду с ума, или… прости, очнусь со слезами на глазах и румянцем на шее, щеках, посреди сиреневых цветов на далёкой планете, в пещере, кутаясь в крыло, как в одеяло, от зябкого вечера, вечного вечера на этой холодной планете… где нет тебя.

- А мне, после секса с тобой,так блаженно-легко, хорошо, словно я еду на трамвае…

- Почему на трамвае?

- Я как то в детстве ехал «зайцем» на трамвае в школу.
Был апрель. Весна цвела и врывалась без спроса в открытые окна, словно влюблённый.
Я сидел в самом конце вагона, у окошка.
Рядом со мной ехал солнечный зайчик — блик от окна.
Боже, как же хорошо было, тепло и солнечно, блаженно.. словно я ехал не в школу, а в рай, куда тайно ехали и этот солнечный зайчик и запахи весны и улыбка о чём-то мечтающей девушки недалеко от меня и забытая кем-то лёгкая, сиреневая перчатка на сиденье, похожая на загрустивший цветок…
Приближалась кондукторша. И было в её приближении что-то инфернальное, словно она могла ссадить нарушителя прямо в ад. Это был.. трамвайный Харон в тёмно-зелёном плаще. Харонша…
Она приближалась ко мне…
Словно на уроке, когда вот-вот спросят, и ты, не зная ничего, делаешь вид, что что-то талантливо чертишь в тетради… я с таким же энтузиазмом взгляда смотрел в окно, смотрел так искренне, самозабвенно… словно у меня в руке был билет не то что до школы — до Флоренции, Авиньона, Акапулько!!
Ах, я смотрел так блаженно в окно, словно меня одного, за моё чистое сердце, впустили ночью в Лувр, с фонариком у ангела-сторожа, посмотреть картины Боттичелли, Тинторетто…

Я был в каком-то совершенно экстатическом состоянии.
Солнечный зайчик прижался ко мне и дрожал. Я прижался к нему. Харон приближался..
И вдруг, произошло чудо: трамвай вздрогнул, словно бы что-то вспомнил на ходу, и… свернул в весну и счастье солнечного простора: трамвай сошёл с рельс.
Кто-то из пассажиров кричал, кто-то держался за соседа…
Харон был в ужасе и… так странно, пронзительно посмотрел на меня, словно я был соучастником и причиной этого бегства трамвая, сошедшего с ума и с рельс.
А я был счастлив. Безмерно счастлив.
Я просто летел в солнечной, зацветшей пустоте пространства, полузакрыв глаза от наслаждения и свободы.
Вот так и после оргазма с тобой, любимая.
Я целую тебя в твои счастливые и нежно-уставшие губы, откидываюсь головой на подушку, со вздохом, и мне кажется, что я в трамвае тихо въезжаю в вечерние, высокие цветы, нежно-прохладные от росы…

- Захотелось с тобой прокатиться на трамвае.
Давно не ездила на трамвае…
Хорошо бы, в пижамках наших, тёмно-зелёных, как вечерний лес, войти в трамвай, полупустой, как лунатики держась за руки…
Проедемся на машине до трамвая? Будем преследовать трамвай… искать тот самый трамвай.

-  Знаешь, меня часто посещает одно фантомное воспоминание.
Есть же фантомные боли. А тут — воспоминание. Счастье даже. Как мираж в постели…

- Милый, мне иногда кажется, что счастье, или яркая вспышка красоты пейзажа, это… воспоминания кого-то в раю, о земном существовании.
Мы ли это в будущем, или некий ангел… не знаю. Но ощущение какой-то сладостной невесомости от этого, особенно когда ты меня обнимаешь в ночи, когда проснёшься… и я проснусь. Вместе проснёмся в ночи: это так же блаженно, как одновременный оргазм.

- Точно. Когда я тебя обнимаю, и именно в ночи, то ощущаю эту невесомость… как сегодня, после нашей ссоры.
Так вот, мне часто снится ночью, мерещится днём (быть может.. мечта, греза, это тот же сон, среди бодрствования? Словно дневная, полупрозрачная луна взошла...), что я познакомился с тобой вовсе не в лифте, а в трамвае.
Это было в начале 20 века, тогда ещё был жив Гумилёв.
Был лёгкий морозец. Ты вошла в трамвай, обернувшись на меня своей милой улыбкой.
Земля поплыла у меня под ногами… Трамвай тронулся, да попросту, сошёл с ума, везя нас куда-то к звёздам, или в Авиньон, в Данию Андерсена, не знаю.
Я с тобой заговорил и ты так мило смущалась в своей сиреневой шапочке.
На лице у тебя были красные пятнышки от холода (аллергия на холод?), и было в них что-то пронзительно-милое и даже интимное, словно это веснушки зимы, и ты стеснялась этих пятнышек как какого-то обнажения души, словно я видел наяву твои чувства ко мне, алые, нежные…

- Милый… мы точно проснулись с тобой, или нежно бредим, как лунатики, лёжа в постели и держась за руки?

-  А как проверить, что мы не лунатики?

- Поцелуй меня и обними очень нежно. Давай.. прокатимся на трамвае... сейчас, в пижамках.
Хочу… въехать с тобой на трамвае, в вечернюю прохладу цветов на далёкой планете….