У этой книги должен был быть эпилог

У этой книги был ещё эпилог. Но спустя время решил его удалить и опубликовал повесть без него. Сейчас думаю, может, стоило оставить? Вот он -
ЭПИЛОГ
Жизнь изменилась. Поменялось многое. Страна поднялась из руин и стала одной из ведущих стран мира.
Он отметил свой день рождения и исчез. Просто так взял, вышел из дома и исчез. Все его розыски не дали никаких результатов.
В последние годы он стремился ничего не оставлять после себя, отовсюду стремился себя вырвать с корнем. Часто это происходило с трудом, даже со скандалом. Уничтожал труды своей жизни, рвал рукописи, удалял фотографии.
Невозможно было уничтожить лишь одно: именно по причине такого поведения, по причине отсутствия информации о его жизни, о которой раньше, в результате его высокой активности было известно многое, стали возникать слухи. Где-то слухи создавали легенду. Оставалось и еще что-то, но то уже жило независимо от него, а значит, ему не принадлежало.
Девушка забыла о нем. Когда вспомнила, послала телеграмму. Потом приехала.
Перед ней стояли жена и двое его сыновей. Родились они уже после его смерти.
- Можно посмотреть, где он... – попросила она, не смогла договорить фразу.
- Да, конечно, – ответила жена и повела ее в дом.
- Он успел получить мою телеграмму? – спросила она.
- Да, в последний день. Его сознание уже помутилось, но он взял её в руки и, кажется, прочитал.
- "Кажется" или "прочитал"?
- Зачем это вам?
- Это очень важно.
- Ну, если сквозь умирающее сознание, и дошёл текст вашей телеграммы, вскоре этот текст уже перестал существовать. Что вы так волнуетесь? Разве стоит волноваться из-за нескольких мгновений когда-то, возможно, взволновавших теперь уже несуществующий разум?.. Я видела ваши фотографии. Вы совсем не изменились.
- Это уже не моя заслуга.
- Вот. Прошло уже столько времени, а я всё боюсь заходить в его комнату. А на днях мне приснился страшный сон. Мне приснилось, будто я зашла в эту комнату, и вдруг за дверью с внешней стороны стук. Я спросила: "Кто там?", раздался его голос. Он стоял перед дверью, он умолял впустить, он угрожал. Потом зазвучала какая-то музыка и заглушила голос. Проходите, если хотите. Пойду, поставлю чайник.

Пройдя в комнату и немного осмотревшись, она в первую очередь раздвинула шторы и открыла форточку. На столе, во всю его длину, лежали исписанные листы бумаги. Под потоком свежего воздуха они тут же зашуршали между собой. Причем те, на которых написано было больше, выгибались больше и казались более важными. Они и не подозревали, что служат просто для передачи информации. Но... пусть пошуршат в свое удовольствие.
Перейдя от стола к зеркалу, она сняла с зеркала белую простыню, всмотрелась в черты своего лица и обнаружила в углу зеркала записку. Записка предназначалась Ей.
"Мне нужно сделать что-то очень важное, – писал он. – Пока не совсем понимаю что, но чувствую, без этого нельзя. Мы обязательно встретимся, когда закончу. Если мне не сразу удастся закончить свое дело, следующую записку ты найдешь в ящике письменного стола".
В ящике письменного стола была следующая записка. Потом следующая. С поиском записок, в ней зазвучала мелодия. Мелодия переливалась, словно льдинки во время ледохода, и вдруг – остановилась. И все звуки, находящиеся в комнате, обнажились. Протикали, словно пробежали из правого угла в левый, часы. Скрипнула дверь, и скрипнула, кажется, не на том месте. Сквозняк поднял в воздух листы бумаги. И в черном провале двери появился он. Он говорил.
«С раннего детства нас преследуют загадки и заблуждения. Когда я осознал, что я есть, что живу и мыслю, что у меня есть душа, и вокруг этой души огромный-огромный мир, который мне почему-то неизвестен, мир, полный загадок и сюрпризов, противоречий и неожиданностей, я решил, что я нечто отдельное от этого мира. Другие же мне почему-то казались частью этого мира, потому что только во мне, так мне казалось, жило "я", жил некий центр.
Со временем я стал замечать, что все люди во многом похожи, а значит, и в других, как и во мне, тоже должно жить такое же "я", такой же центр. Мне очень трудно было ужиться с этой мыслью, никак не мог в это поверить, не мог этого понять и постичь.
Освободившись от этих иллюзий, я приобрёл другие – решил, что все люди хорошие, и потому попытался стать человеком хорошим. Но со временем я обнаружил, что большинство из них только делают вид, что они хорошие. После этого долго не мог понять, как мне жить дальше. Когда Эс не стало, а именно благодаря любви многое не замечаешь, я ещё больше растерялся, обнаружив, что большинство из людей даже перестали делать вид, что они хорошие.
И если сначала я сначала культивировал в себе добродетель и считал неудачей, когда случалось преодолеть себя и совершить грех, то тут я начал культивировать в себе грех и считал неудачей, когда случалось подниматься до добродетели. Лишь спустя время я понял, в жизни, как и в песне, должны присутствовать и высокие ноты и низкие, и между ними должна существовать гармония, должна петь душа. А когда душа поёт, она светла и чиста. Душа святого, конечно же, тоже чиста, но диапазон её невелик. Она как камертон настроена на одну ноту. А человек по природе своей стремится как можно больше познать, стремится расширить рамки своего "я", доказать другим, что его "я" существует, и по возможности, потребовать от других того же! И я тоже стремился как можно дальше выбросить себя за грани своего "я", и пытался выплыть из этой стихии – стихии эмоций, чувств, ощущений, знаний – обогащенным.
Мои возможности ограничивались искусственными рамками моего окружения. И я вынужден был, насколько хватало сил, рушить эти рамки, совершая иногда жестокие поступки, оставляя с собой только наиболее ценное, наиболее жизненно важное, чтобы потом вновь иметь возможность отправиться в путь и вновь иметь возможность ходить перед пропастью, открывая всё новые и новые завесы тайн, всматриваться в эти завесы, изучать, и, при необходимости, творить их в своем воображении, просчитывая все возможные и невозможные комбинации.
Надо сказать, жестокие поступки совершал я и по отношению к себе. Мой врожденный максимализм не позволял себя вести иначе. До сих пор загадка, как при этом, удалось сохранить врожденную скромность и безудержное стремление идти до конца, как не вступали в противоречие стремление к смерти и непреходящая жажда жизни.
Трудно говорить о себе, кого-то это может раздражать, но только не родных. Многие так, забыв, что перед ними бездна неизведанного, открыто ступают вперед, даже если нет почвы под ногами. И некоторым даже удается пройти вперед, но, когда они вспоминают, что у них нет почвы под ногами, они гибнут. И лишь вспышки их гибели освещают перед нами осколки неизведанного, которые мы пока не можем ни понять, ни осмыслить, потому что к ним ещё нет пути.
Судьба все время играла со мною в прятки, по кусочкам отпуская тайны, а я за это расплачивался своей жизнью. И вот я постиг Тайну, за которую пришлось отдать всё! Если бы не она, если б не эта Тайна, – тут на лице его на мгновение заиграли краски, – моя жизнь могла бы принадлежать тебе... Поэтому я решил… я нашел путь к тебе, чтобы передать тебе эту Тайну» ...

- Чай готов, – произнесла жена, толкнув ногой дверь.
Комната была пуста.