Кто эти несчастные, кому вечер не приносит покоя и кто, подобно совам, принимает наступление ночи за призыв к шабашу? ( Бодлер. Стихотворения в прозе)

Сирень, зардевшейся щекой, прозрачно и нежно приникла к окну.
За окном, в тёплом, доверчивом сумраке какой-то комнатной осени, лиловыми каплями невесомо стекали, падали лепестки роз на подоконнике.
Дождь уже затих, и лишь изредка, словно утомлённый любовник, ласковыми, бледными поцелуями пальцев и губ, целовал обнажённые плечи сирени, её розовые, чуть заострённые от прохлады соски : лёгкие капли падали с крыши, с росшего возле дома тополя...

Обнажённая женщина лежала на смятой постели и, подогнув левую руку под голову - нежная, реснично-каряя прищуринка лёгких волосков подмышки, - с улыбкой смотрела на голого молодого человека, что-то ищущего в полумраке, то затихающего, то вновь сумбурно оживающего гротескной резкостью движений.
Это было похоже на вора, украдкой проникшего в сумрак комнаты и не заметившего лежащей на постели женщины.
Но почему вор - голый? Что могло с ним произойти? Продолжая улыбаться, женщина стала перебирать в уме разные варианты : вор-эксгибиционист, вор-маньяк, обворованный вор, вор-оборотень, умный вор... ибо его нагота была бы идеальным алиби, если бы его поймали : мол, он просто несчастный любовник соседки, скрывающийся от мужа...
При этой мысли, женщина улыбнулась в голос, ибо соседкой сверху была старушка божий-одуванчик. Соседями справа и слева - одинокий мужчина и кроткая вдова ( ну не призрака же мужа он испугался?).
Темнота комнаты улыбнулась, потом, тихо рассмеялась, и резко промолвила : Шур! что ты делаешь?
Застигнутый врасплох голый "вор", курьёзно выпрямился, чуть стукнувшись головой о полку сверху, и бессознательно прикрыл в рассветном сумраке низ живота.

Джон Уотерхаус - Ламия и рыцарь.

Дальше...

- Что у тебя в руках? Что ты там прячешь, а?
- Да так... комара...
- что? Какого комара?

Протянув перед собой руки, молодой человек подошёл к женщине, вставшей ему навстречу.

- Вот, поймал комара ( протягивает ей что-то зажавший кулачок). Помнишь, ты мне говорила о том, что мечтала бы пожить во Франции 16-17 - го века, ощутить то бархатное время свечей и романтики, кружевных... нарядов и чувств, любви на заре, с бокалом вина в каком-нибудь готическом замке?

- Ну, помню. А при чём здесь комар?
- Да я тут прочитал у Бодлера, что эстетика романтизма в то время была... мягко говоря странной.
Например, рыцари и придворные поэты, признаваясь в любви своим возлюбленным "Дульсинеям", снимали с себя вошку..

- что?? Какую ещё "вошку"? Ты о чём вообще?
- Не перебивай... Просто в те времена с гигиеной были проблемы, и такое было весьма распространённым явлением среди знатных дам и мужчин. Если не ошибаюсь, "их" даже называли алыми и тёмными жемчужинами Венеры.
Так вот, влюблённый поэт снимал с себя этого "кровопийцу", и пересаживал на нежную кожу своей возлюбленной, дабы в "нём" смешались его кровь, и её.
Романтика!

- Тьфу! а не романтика!! Это точно 17 век? Больше похоже на романтику австралопитеков.
Вот любишь ты всё романтику испортить... прозой.

- Слушай, что я придумал : меня только что укусил этот комар. В нём - моя кровь. Сейчас я приложу мою ладонь, с заключённым в ней комаром к твоему животу, он отведает твою кровь, и... наша кровь блаженно и тепло смешается в комаре.
Мы будем в нём - одним крылатым целым! Потом я возьму свечу, капну воском на него, и он будет заключён в "янтарь" воска, словно древнее насекомое, видевшее чудовищ и странное, пламенное небо тех лет...

- Это ты у меня странный... И что ты будешь делать с этим "янтарём"? Комарика не жалко? Как ты вообще додумался до этого бреда?

- Ну, потом янтарь можно будет обрамить золотом и серебром, и сделать кольцо или кулончик...

- Хм... золото и серебро говоришь? Знаешь что, а давай потренеруемся на тебе?
Ты ляжешь, а я зажгу свечу и буду капать на тебя горячим воском.
Готов почувствовать себя "комаром"?

- Как у Пушкина в сказке? Комарик... комар, летящий над волнами ночи твоих карих волос?
Во мне нет твоей крови...

- Ой ли? Ладно, смотри ( берёт со столика острую заколку в форме тёмной змеи), я прокалываю себе палец, вот... выступили алые капельки - пей ( игриво протягивает безымянный палец молодому человеку).

- А это даже забавно... ( берёт в рот её палец и сосёт кровь.. Женщина не выдерживает, и смеётся грудным, широким смехом ведьмы, закрывая правой рукой своё лицо)

- Чёрт! какой чепухой мы с тобой занимаемся!! Да отдай же мой палец...
Так, теперь ложись на постель ( берёт свечу, зажигает её, садится сверху на него).
А вот это и правда забавно! Этот нежный пуантилизм любви и боли мне даже нравится. Да не ой-кай ты! Что? Больно? А тут, больно? Капает на грудь, спускается ниже..

- Ладонь мужчины разжимается, и в бледное небо потолка что-то отлетает, словно душа.
Перепуганная "душа", словно бы в ужасе от всего этого шабаша, пьяно отлетев в сторону, стукнулась о книжную полку, перевела дух, смотря на сладко перевёрнутый мир и двух странных существ,- то сливающихся в одно многорукое, многоногое целое, то разделяющихся, как разделяются тело и душа, смотрящая на грустное, одинокое тело сверху вниз, почти его не узнавая - ринулась к постели и села на левую грудь женщины.
Кровь влюблённых тепло и нежно смешалась. Блаженная и пьяная "душа" покинула тело женщины, и вылетела в синее небо окна, в сверкающую звёздами росу на сирени и мире.

На столе, возле кровати, стояли два недопитых бокала вина, в ласковом полумраке комнаты похожих на двух обнажённых призраков, с лёгкой, треугольной штриховкой внизу "живота".
Мужчина приподнялся на локте, допил бокал своей любимой, и что-то нежно прошептал ей по-французски :

Comme deux anges que torture
Une implacable calenture,
Dans le bleu cristal du matin
Suivons le mirage lointain!

- Это Бодлер? "Вино любовников"?

- Да, моя... ай!