4.5

Занятный вышел у Валлерстайна четвёртый том эпопеи. В начале книги автор честно пишет, что получилось совсем не то, что он задумывал. Мол, сложность задачи описания мир-системы от ее истоков до нашего дня заставила сделать автора привал в 22 года между третьим томом и четвертым, да к тому же и сам четвертый том мутировал. Думал-де Валлерстайн писать о колониальных захватах века XIX, а свернул в идеологические дебри, без понимания которых вторую половину XIX века не понять.

Так или иначе, но книга заметно выбивается из ряда. И так и хочется подумать, что Валлерстайн просто вставил в заслуженную и знаменитую серию постороннюю, связанную предметом, но не слишком последовательную книгу. Рассказ о либерализме, его триумфе в XIX веке любопытен, местами хорош, но имеет очень мало точек соприкосновения с историей взлетов и падений мир-экономики.

Но отбросим брюзжание! Сама по себе книга хороша, хоть и не новаторская. В этом же ключе писал и Хобсбаум свою известную трилогию. На него Валлерстайн активно и ссылается. Что любопытно, так это то, что повествование вращается вокруг тех событий, что составляли традиционный советский дискурс о XIX веке. Революция 1830, революция 1848, Парижская коммуна. Падение советских стандартов в образовании привело к тому, что у нас эти события были выплеснуты на свалку истории вместе с нашей революцией как объекты, внимания недостойные. А поди ж ты, в 2011 году их все еще кто-то анализирует.

Порадовало меня (скажу я скромно) и мое образование. Был у нас прекрасный лектор по истории экономики, который любил повторять «Я не повторяю по два раза по два раза». Но был хорош он не этим, а тем, что и сейчас все эти чартисты, мелкие французские собственники земли и прочие герои экономической истории XIX века для меня почти близкие знакомые.

Порадовал меня и раздел о Великобритании после победы над Наполеоном. Если помните, во Франции попытка реставрации прежних порядков привела к революции 1830 года, тогда как в Британии народное недовольство было погашено несколькими реформами (без кровавых разгонов манифестаций, правда, не обошлось). Любопытно, что об этом, но искаженном, пошедшем другой дорогой времени пишет Гибсон (и Стерлинг) в своей знаменитой Машине различий . Забавный контраст.

В целом интересно читать, как выковывалась современная идеологическая парадигма. Эта врожденное двоемыслие либерализма, центристской позиции, подразумевающей минимальное вмешательство государства в игру экономических сил ровно до того момента, пока это выгодно имущим классам, и максимальное, когда что-то угрожает стабильности привилегированных. Борьба на два фланга – со старыми элитами вместе с трудящимися и с трудящимися в защиту «традиционных ценностей». Трудно не согласиться с Валлерстайном – такова базовая позиция политики и в наши дни.

Но смущает меня все то же, на протяжении всех четырех томов. Все описанное в книгах – чистая эмпирика, нигде нет ответа на вопрос «почему так?». Эмпирика описана хорошо, свежо, порой даже задиристо, механизм дан, но что приводит его в движение? В области идеологии вопрос в принципе такой же – автор грамотно, мотивировано пишет, что либералы сумели потеснить и задавить и консерваторов, и социалистов. Но вот почему либерализм возник именно после Великой французской революции? Где первопричина и взаимосвязь с экономикой? Это остается за кадром.

Но не скрою, было бы здорово, если бы пятый том о колониальных захватах XIX века состоялся.