4.5 Оригамный Быков

«... и не было персонажа, способного милосердно и безжалостно объяснить им, что это не кончится
никогда,
никогда,
никогда».
(с) Быков, «Другая опера»

Сколько там железнодорожных рассказов всего? Двенадцать, да. И пять не ЖД-рассказов, и даже одно стихотворение.
Есть два варианта: о каждом рассказе замолвить хоть слово — или попытаться обобщить впечатления (и от сборника, и от первого знакомства с писателем). Почему бы и не рискнуть — я же девочка, я склонна к обобщениям. Вывода у меня всего два.

«Отпуск», «Битки "Толстовец"»
Оригами-чтение: о целевой аудитории и интригах
Дмитрий Быков будто вручает читателю огромный мятый лист, весь дырявый и прошитый нитками — и только от читателя зависит, сможет ли он найти узелки, потянув за которые получит невообразимую бумажную игрушку, практически живую и волшебную. Красивое и приятное зрелище, особенно приятное потому, что находишь все узелки сам. Объясню на примере: в рассказе «Отпуск» нам даются узелки-подсказки, по которым мы самостоятельно разматываем оригами-сюжет — и оговорка про фамилию, и описание предыдущих встреч, и искреннее неудобство нового тела и т.д. И в качестве десертной вишенки на пирожном — указание на настоящую личность и жизнь «отпускника». Я же умничка, вижу эти узелки, мне не надо ничего разжёвывать, поэтому у меня после рассказа остаётся приятное послевкусие и от интересной истории, и от собственных достижений в оригами-чтении. За этим рассказом сразу следуют «Битки "Толстовец"» — посложнее, пореалистичнее и вообще моё маленькое личное фиаско (представляете, какая трагедия?): узелки-увидела-усе (как мне кажется, но что-то я уже не так уверена в себе), но не за все потянула, поэтому развязка интриги оказалась для меня неожиданной! Я ведь поверила, что он — это тот, а этот сейчас того... И совершенно не учла, что нашему герою билет купила какая-то там организация. Не он сам, а организация! Но поверьте, как читатель я осталась полностью удовлетворена. И вот тут-то я и задумалась.

Получается, автор достиг такого уровня мастерства, что его рассказ способен понравиться кому угодно — это ли не идеальная ориентированность на читателя? Читателю с «богатым внутренним миром» и «острым интеллектом» доставит удовольствие распутывать эту интригу, а читателя «попроще» эта интрига увлечёт, удержит его внимание до самого конца — 100%-е попадание! Да, когда ты писатель и когда твоя целевая аудитория — все и каждый (а именно о такой постановке задачи для Быкова говорит в предисловии Александр Кабаков), то миссия кажется невыполнимой. Но у меня теперь есть доказательства обратного.

К тому же в очередной раз задумалась о роли интриги в произведении. По сути, каждое произведение загадочно, если только вы заранее по каким-либо причинам не знаете, о чём пойдёт речь. Произведение и есть воплощённая интрига. Мы не знаем, куда нас заведёт автор, о чём расскажет (порой даже прочитав книгу, мы так и не узнаём этого, и остаётся додумывать всё самим) и какие сюжетные повороты ждут на этом пути. Здесь нас (и писателя) ориентируют не только каноны построения сюжета, но и жанровые рамки. Читая хоррор, мы готовимся испугаться; читая любовный роман, ждём что-то душераздирающее; читая сюрреалистичную книгу, откладываем мозги на полочку. Существуют определённые жанрообразующие приёмы, и чем больше читаешь похожих книг, тем заметнее эти приёмы становятся. И возвращаясь к нашим интригам: от жанра к жанру приёмы меняются, а интрига остаётся. Поэтому нет ничего удивительного, что жанр, представляющий собой квинтэссенцию интриги — детектив, — настолько популярен во всём мире. Собственно, задумалась я о том, какие именно приёмы отличают детектив от всех прочих жанров. Да-да-да, можно открыть словарь, Википедию или любой учебник «Как написать детектив», но я здесь занимаюсь обобщениями, посему и подытожу: в детективе интрига (загадочное происшествие, преступление и т.д., и т.п.) не только находится в центре внимания, но и затмевает все иные возможные темы. Детектив одновременно богаче и беднее романов любого другого жанра.

К счастью, рассказы Быкова не столь однозначны.

«Можарово», «Чудь», «Инструкция»
О правде, сладеньких лекарствах и аллергии
А вы знаете как надо разговаривать с русскими о России? Автор знает.
Разговаривая о России, говорите русским только самую гнусную, жестокую и замалчиваемую правду, и тогда они, быть может, услышат вас. Заметьте, только самую гнусную, жестокую и замалчиваемую. Читать о том, что в России всё хорошо, способны только идиоты. Читать о том, что в России есть что-то хорошее и что-то плохое — скучно.

Я вовсе не хочу сказать, что так не должно быть и что это неправильно. Когда нет другого выхода (а я в силу своей наивности полагаю, что менталитет целого народа тяжело переменить), даже такое «лекарство» — уже хорошо, ведь оно способно остановить, привлечь внимание, заставить думать, анализировать и — в идеале — что-то менять.

Некоторые рассказы Быкова воспринимаются именно «сладкими пилюлями». Почему сладкими? Потому что их нельзя назвать остро-социальными, потому что автор хотел (т.е. это я думаю, что хотел) развлечь читателя и занять его на время (но плох тот писатель, который не хочет изменить мир!), потому что это лишь увлекательные, неплохо написанные истории — не более. Может быть, я не очень ясно выражаюсь, зато более чем ясно понимаю, что не надо искать чёрную кошку в чёрной комнате, когда её там нет — и не ищу в этих лёгоньких, увлекательных рассказах какого-то глубокого социального смысла. Но это не значит, что они не способны натолкнуть на размышления. Русская литература (на мой вкус) часто грешит морализаторством и нравоучительностью, так что «сладкие пилюли» идут на ура и в итоге способны добиться куда большего, чем серьёзный роман, открыто поднимающий те же вопросы. Ведь как метко заметил Кабаков, рассказам Быкова поневоле веришь и в каком-нибудь московском поезде всё ждёшь с трепетом, что могут объявить — «Следующая станция "Можарово". Двери и окна не открывать».

Рассуждать о самой России и жизни в ней не возьмусь — нет смысла говорить о том, чего не понимаешь. Куда интереснее, почему же читатель невольно верит рассказам Быкова. Взять, например, ту же «Инструкцию» — кому-то она может показаться самой завалящей, самой ленивой работой, но как бы то ни было, меткой она быть не перестаёт. «Вы можете спросить — в чём смысл? Признаки ведь довольно произвольны. О нет, они не произвольны. Это всё приметы душевной глухоты, а она не наступает просто так». Это не выдумка — это одна из реалий настоящего. Читатель верит, потому что ему легко представить, как в полном отчаянии, в недоумении, боясь выйти на улицу, один в своей двухкомнатной квартире, среди страшной жары, которая вдруг обрушилась на Москву, сидит человек, пишет эту инструкцию — и верит, верит в неё! Так же легко читателю представить мир, полный катастроф (разве он не такой и есть?), и прозрачноглазую Чудь, то ли провоцирующую, то ли предсказывающую их, и т.д. Быков просто не рассказывает в этих железнодорожных историях ничего такого, во что мы не могли бы поверить.
Я получила свою дозу лекарств, и мне остаётся лишь надеяться, что детская аллергия на русскую литературу не помешает мне и в будущем читать такие интересные книги.

«Экзорцист-2006»
О книгах про книги, литературе про литературу
Больше всего мне понравились «Инструкция» и «Экзорцист-2006», причём последний даже больше, ведь как я уже писала — не могу равнодушно отнестись к произведениям о книгах, литературе и писателях. Сразу же появилась идея — попытаться представить, как выглядело бы изгнание из меня моих любимых писателей? Да и вообще задумалась, кто повлиял на меня больше всего? Своими выводами делиться не буду, это слишком личное, но всё же стоит взять на заметку подобное упражнение в визуализации и осмыслении прочитанного — перекодировка символики писателя из текстового в графический формат. Например, каким было бы изгнание после железнодорожных рассказов Быкова? В воздухе бы запахло сигаретами, застарелой русской тоской и носками, послышался бы стук колёс и паровозный гудок, одержимый закашлялся бы дымом, пылью и сомнениями, а потом обессилено обмяк бы в кресле, которое всего секунду назад казалось креслом из какого-нибудь сверхкомфортабельного поезда, но стало бы обычным____деревянным____стулом.

Отсель.