Больше рецензий

corneille

Эксперт

запойный трагик

17 января 2024 г. 17:17

537

5 Спойлер простая для меня игрушка обратилась для него в предмет бесконечных страданий, стала ценой его жизни

всё начинается с загадки об этажах (о которой можно прочесть ниже), точнее, с переезда рассказчика, шокирующих подробностей о будущности сен-лу и стремлении быть принятым у германтов. если фраза о сен-лу, брошенная в самом начале тома, не поменяет судьбы героя в нынешнем томе, то герцогиня германтская (бывшая принцесса де лом) занимает собой все пространство шестисотстраничного третьего тома, несмотря на свою хорошенькую фигуру. подобного рода "заглядывания в будущее" видны с первого тома, впрочем, ровно как и некоторые погрешности в именах, местах, названиях, вызванные тем, что цикл так и не был до конца отредактирован.

'вернувшись из комической оперы'(перевод а. франковского)
'вернувшись из оперы' (перевод е. баевской)

как то комментирует французский исследователь бернар бран (здесь и далее перевод его комментариев мой):'в ранних версиях этого текста пруст разворачивал действие в театре 'комическая опера' [собственно, так и передает франковский], и иногда в тексте встречаются не исправленные погрешности. также некоторые персонажи имеют непостоянные семейные связи. в большинстве случаев, но не систематически, 'дочь' жюпьена становится его 'племянницей'. имена второстепенных персонажей не всегда фиксированы. мы увидим, что архивариуса, который посещает госпожу де вильпаризи, иногда называют девалленер, иногда валисмер, или просто валленер. эти несоответствия можно объяснить тем, в каких условиях пруст работал над изданием этого тома, начиная с 'черновиков', не успевая вносить необходимые правки'.

и одна из самых известных сюжетных дыр романа  - эпименидовское долголетие франсуазы, которая с возрастом не стареет, но становится лучше, как вино. если появление адольфато в качестве двоюродного дядюшки, то в качестве дедушки можно списать на описку, то явные анахронизмы пруста не случайны - это намеренное изменение правил под свою игру. не зря пруст учился у бальзакавыстраиванию своей вселенной, где растиньяк куда важнее наполеона, и наполеон достоин упоминания постольку, постольку  он знаком с выдуманными героинями бальзака.

подобно гостям миссис дэллоуэй, зрители театра походят на рыб в аквариуме: медленно плывущие по залу в пышных одеяниях. рассказчик размышляет о многих, в особенности о германтах, что так манят его с детства. в конце тома, остыв к герцогине германтской, рассказчик мысленно устремляется к ее двоюродной сестре - принцессе германтской, кажется, напрочь забыв, что в начале тома, увидев ее в театре, он подумал, что она некрасива и дурно одета.

но то будет после, а сейчас он беседует с сен-лу.

'comment m'ennuyer, mais voyons! joie! pleurs de joie! félicité inconnue!'
'неприятно? что вы, помилуйте! о радость! слезы радости! невиданное блаженство!' (перевод а. франковского)

это цитата из блеза паскаля, когда его коснулась божественная благодать. и снова сен-лу показывает себя лучшим другом, таким образом реагируя на предложение рассказчика перейти наконец на 'ты'. но что настораживает, так это то, что он этим дословным цитированием он стал походить на шарлюса: тонкого знатока литературы. то ли еще будет, мужские герои у пруста кончают особенно печально. впрочем, куда сильнее сходство со сванном: в любви их судьбы пересекаются, с той лишь разницей, что сен-лу и не думает жениться на рашель, своей любовнице. он подумывает вступить в брак по расчету, чтобы и дальше иметь финансовую возможность удержать подле себя рашель, ту самую, что несколько лет назад провела в борделе ночь с рассказчиком. пруст в отношении рашель употребляет слово "la maîtresse", что в первую очередь переводится как "хозяйка", госпожа над сен-лу, а потом уже "любовница". знает ли сен-лу рашель за двадцать франков? во всяком случае, сен-лу дает ей прозвище "zézette", что означает женские половые органы.

рассказчик не всегда понимал, что такое дружба, но он прекрасно осознавал, что уловками можно добиться желаемого. вместо того, чтобы открыто признаться другу в симпатии к герцогине германтской, он говорит, что желал бы с ней увидеться, поскольку в ее коллекции есть прекрасная картина эльстира. здесь он походит на маленького героя из первого тома, когда он сочиняет целую историю, лишь бы заманить мать в свой комнату и добиться от нее поцелуя перед сном. так он поступает и с сен-лу, поскольку не ценил его дружбу в полной мере в том смысле, который закладывал в него аристотель. рассказчик находит дружбу пагубной для духовной жизни, ведь в дружбе мы жертвуем

"часть нас самих ради поверхностного "я", которое не находит радости в себе самом, как другое наше "я", а только расплывчато умиляется, когда чувствует себя поддержанным внешней опорой и находит приют в чужой индивидуальности"(перевод а. франковского)

рассказчик недоумевает, как такие умные люди, как ницше, придавали настолько важное значение дружбе, что в его глазах выглядит сереньким, хотя он и отдает должное тому, что в дружбе мы находим тепло, которого не может найти в себе самих.

мы отправляемся на вечер к госпоже де вильпаризи. здесь мы видим блока, уже ставшего драматургом. как пишет в "поэтике пруста" исследователь андрей михайлов: 'в книге 'у германтов' один из персонажей, друг рассказчика блок, во время светского приема невзначай опрокидывает дорогую китайскую вазу, совсем как князь мышкин; французские комментаторы связывают это место романа с аналогичным случаем из жизни писателя, не видя здесь возможного отголоска чтения прустом 'идиота' достоевского'. сравнение блока с мышкиным кажется невероятным: блок здесь представлен иронично, он сразу обвиняет в содеянном слуг, мышкин подобного себе позволить бы не смог. потому сенат вынес вердикт: это поклон пруста в сторону достоевского.

на вечере, о чудо, герцогиня германсткая, хотя это и не то же, что и быть принятым у нее дома. как и ожидалось, столкновение с реальностью для рассказчика оказалось малоприятным:

"какая дура, - думал я, раздраженный ледяным приемом, который она мне оказала. я испытывал особого рода желчное удовольствие, констатируя, что она совершенно не понимает метерлинка. - и ради подобной женщины я проделывал каждое утро столько километров" (перевод а. франковского).

герой во многом лукавит, но верно одно: он перестал видеть в ней богиню или фею, какой воображал, а стал замечать женщину: пусть и зачастую повторяющую чужие речи, но остроумную, привлекательную, модную, но несчастную в браке с супругом, который постоянно ей изменяет. большая часть третьего тома будет посвящена раскрытию аристократического общества, там во всей красе раскроется талант пруста как сатирика.

открывается же вторая часть третьего тома болезнью бабушки. бесконечная вереница докторов посещает бабушку, в то время как с рассказчиком совершенно молча по нескольку часов просиживал писатель бергот. он приходил каждый день, тяжело поднимаясь и опускаясь по лестнице, потому что он очень болел. если раньше он любил посещать дома, где мог говорит без умолку, то теперь же - те дома, где можно чувствовать себя непринужденно, одним словом, молчать, поскольку говорил он теперь с трудом. и снова опоздание: маленький рассказчик из первого тома был бы в неописуемом восторге от ежедневных заходов кумира, но не теперь - он больше не восхищался им, как в детстве.

проходит время, приходит альбертина, чье "розовое появление" поражает рассказчика. она говорит ему, что слышала

'по поводу одной дуэли, на которой я дрался, она сказала про моих секундантов: 'изысканные люди' (перевод а. франковского) 

пруст любит шокировать читателя то размахивающим кулаками антимилитариста сен-лу, то сценой с диваном и кузиной, а теперь появляется дуэль рассказчика, на которую раньше и намека не было. бернар бран оставляет следующий комментарий:'жан бэро и гюстав де борда были свидетелями дуэли между прустом и жаном лореном, которая состоялась в медо в начале 1897 года. журналист намекнул, что пруст и люсьен доде[которому и посвящен роман], питали друг к другу особую дружбу'. факт общеизвестный, но зачем оставлять его в примечаниях? неужели по схожему поводу и рассказчик принял, а может и бросил вызов другому человеку? неистовый полет фантазии читателей вполне закономерен, учитывая, что несколько лет из жизни рассказчика еще не раз будут пропадать. 

альбертина исчезла так же быстро, как и появилась, оставив за собой флер таинственности. несмотря на всю прозрачность альбертины, рассказчик наполняет ее тайной, словно это делает героиню более притягательной. как и в искусстве, в женщине должна быть загадка.

много загадок и в шарлюсе, тоже принадлежащему к роду германтов. сходство со сванновской дикцией навязчиво упоминается героем, возможно, потому, что оба были красноречивы и интеллектуальны, но тайн у шарлюса явно больше. читатель, не знающий дальнейших событий, недоумевает, почему шарлюс отказывает всем кучерам, пока не наталкивается на самого пьяного, почему  он расспрашивает о блоке, зачем дарит рассказчику книгу бергота, наконец, почему герцогиня сказала, что у меме(так она зовет его ласково, по-родственному) женское сердце, что вызвало бурю эмоций и протестов герцога, возразившего ей, что меме - самый мужественный, которого он когда-либо знал. шарлюс нам дорог тем, что он пробуждает рассказчика от пассивного наблюдения, делая из него разъяренного быка, что растоптал шляпу шарлюса в порыве гнева, до конца не понимая, каких отношений от него добивается шарлюс. видимо, рассказчик совсем позабыл его выпученные глаза, что пожирали его во втором томе.

почти добрых двести страниц посвящено теме, которую можно назвать как "искусство быть германтом". это не только каламбуры, непонимание элитой острот герцогини орианы германтской, чванства и донжуанства герцога базена германтского и странных наклонностей шарлюса, но и несчастный брак германтских, неумело скрываемый улыбками базена на шутки орианы и деланное равнодушие герцогини на любовные походы герцога и его отказы дать ей денег на благотворительность, но и во многом драматическое появление сванна. сванн сообщает германтам о своей скорой гибели, пока герцог нетерпеливо смотрит на часы, думая о грядущем вечере. веселое расположение духа не позволяет ему принимать слова сванна всерьез, да и, в конце концов, если он скоро покойник, то не лучше ли подумать о живых, что опаздывают на прием. этический кодекс светского общества сообщает герцогине примерно то же самое: поторапливаемая своим супругом, она идет менять черные туфли на красные, вместо того, чтобы менять планы на вечер и остаться с другом.

или кем она его считала. если вообще считала.

несколько слов о переводе. проведем сопоставительный анализ нескольких отрывков двух переводов: франковского и баевской. о них сказано много, напомним лишь, что франковский - современник пруста, баевская - ныне живущая переводчица.

'certes les domestiques ne remuaient pas moins dans le 'sixième' de notre ancienne demeure'
'конечно, и на шестом этаже нашей прежней квартиры слуги двигались не меньше' (перевод а. франковского)
'конечно, на седьмом этаже нашего старого жилья прислуга сновала взад и вперед не меньше' (перевод е. баевской)

так шестой или седьмой? конечно, седьмой. au rez-de-chaussée (rdc) или en rez-de-jardin (rdj) - все обозначения наших первых этажей, а у французов -  нулевых. в первом случае этаж около проезжей части, во втором - около сада, зелени. с le premier étage счет у французов начинается, а у нас продолжается, поэтому переводиться будет как 'второй этаж'. le deuxième étage - третий этаж, le troisième étage - четвертый этаж, и так до седьмого этажа, куда переехал рассказчик . выходит, баевская лишь адаптировала французские этажи к нашим реалиям. что интересно, марсель пруст при своем переезде тоже жил на шестом этаже, но эту информацию я подчерпнула у... баевской! выходит, если баевская снова адаптировала этажи, то пруст жил на пятом (для французов) этаже. важно, что на шестом этаже жили слуги, ниже, на пятом, - господа, вполне возможно, что рассказчик имел в виду беспокойство франсуазы по топоту слуг, но о себе он не говорил, что жил он шестом этаже. значит, и сам пруст жил на пятом (если уж баевская накидывает этаж по русским реалиям, то нужно вычесть).

многими страницами позднее мы встречаем любопытный каламбур:

'tiens, quand on parle de saint-loup', dit mme de guermantes.
- ah! quand on parle de saint-loup, je comprends, dit le diplomate belge en riant aux éclates'.
'- глядите: про волка речь... - проговорила герцогиня.
- а-а, про волка речь..., понимаю, - сказал бельгийский дипломат, громко расхохотавшись'. (перевод а. франковского)
'- легок на помине, - заметила герцогиня.
- а, легок на помине, понимаю! - сказал бельгийский дипломат, заливаясь смехом'. (перевод е. баевской)

в оригинале нет отдельного слова 'loup'("волк"), поскольку оно уже встроено в имя сен-лу. и выражение 'quand on parle de loup' означает 'легок на помине', именно поэтому баевская переводит этот каламбур таким образом, хотя созвучие имени сен-лу со словом 'волк' пропадает.

в переводах баевской заметна тенденция сделать пруста родным для русскоязычного читателя: франсуаза у нее говорит как русская крестьянка ("кабы", "небось", "проклятущую", "беснуется", "день-деньской"), la mairesse (мэресса) превращается у нее в "градоначальственную даму" . баевская в предисловии к третьему тому проводит параллели с "детством. отрочеством. юностью" л.н. толстого, чтобы у читателя были определенные аналогии. по делезу, она - расшифровщик интерпретаций, делающий пруста таким понятным и простым, каким он не является ни в оригинале, ни в переводе франковского. баевская доходит до того, что исправляет прустовские описки: un grand oncle у нее стал "дедушкой", постарев на несколько лет, хотя спустя несколько строк происходит омоложение: он снова дядя.

в самой опасной тропе - каламбуров, видно следующее:

- faut-il que j'éteinde?
- teigne?
- прикажете затушить?
- задушить? (перевод а. франковского)
- хочете, я ее погашу?
- хочете, я ее укушу? (перевод е. баевской)

как видно из оригинала, неясно, на кого направлено действие, хотя это читается между строк: в данном пассаже франсуаза спрашивает о свече, явно подразумевая и альбертину, которая ей не нравится. одним словом, то, что называется подтекстом, у баевской обретает форму и такую ясность, что из текста пропадает всякая недосказанность и таинственность.

о многом не сказано: о легендарном монологе леграндена, деле дрейфуса, тюбе, закулисных интригах рашель, мадемуазель стермарья, рассуждениях пруста о фотографии. но это не значит, что это отнюдь не важно, - это значит, что поиски утраченного времени все еще продолжатся.