4.5

"Дневник горничной"

Не далее как две недели назад, когда я попросила на этом сайте совета, что из классики мне почитать, ибо стыдно становится за свои пристрастия к крови, мертвецам, маньякам и пр., мне ответили, мол, нечего себя ломать, продолжайте наслаждаться низкосортными триллерами. Читатели на мои комментарии вроде «я буду читать вперемежку триллеры и классику» лишь посмеивались. Но я решила не сдаваться и выбрала для прочтения очередную книгу из классики. Вот эту. Которую, кстати, мне посоветовали на другом сайте. И вот теперь встал вопрос: а кто сказал, что я не получила наслаждение от этой книги?

Пусть здесь нет крови (ну, почти нет), нет резни на каждом шагу, нет действия (которое я очень люблю), а лишь воспоминания, мне книга понравилась. Если отбросить несколько сцен жестокого отношения к животным, книга вообще аховая в своей прелести. Но только вот дело все в том, что если про убийства людей я читаю со странным удовольствием, то те произведения, где фигурирует издевательство над животными, откладываю сразу.

Здесь таких сцен 2. Одну я прочитала, а вторую, будучи уже настороже, быстренько пролистала. Да там и издевательств, как таковых, нет. Первая ситуация связана с убийством ручного хорька. Хорька, который ласкался к этому ничтожеству капитану Може, низкому человеку с подлой душонкой. Хорька, который жил у капитана, спал в его кровати, ел за одним столом с ним. И который был убит из-за сволочи Селестины. Она взяла капитана на слабо, мол, он не сможет съесть хорька. Ведь он, с его же слов, ест всё! О, как я ее возненавидела с этой минуты! Каких только зол я ей не желала! Хотя, если подумать, все дело в Може и его слабости и желании показаться всемогущим перед всяким. Разве порядочный, в возрасте, человек станет забрасывать сад соседа, пусть даже и врага, камнями и прочим мусором? Разве достойный человек будет пользоваться услугами недалекой женщины, которая чуть ли не поклоняется ему и почти лижет его пятки, в душе смеяться над ней, при первой же возможности переписать завещание, а после ее смерти хохотать, хвастая своей прозорливостью, и приглашать в койку горничную соседа? Когда стало известно, что после хорька он завел ежа, я испугалась и все ждала, что и ежа постигнет та же участь. К счастью, этого не случилось. Еж умер от чрезмерного употребления коньяка, которым потчевал его, опять-таки Може.

Вторая сцена, которую я пролистала, касалась мучительной смерти домашних уток и кур, виновен в которой обожаемый Селестиной Жозеф. (Небольшой спойлер курсивом!) Который, кстати, убил маленькую Клару. Так ведь? Опровержений этому я в книге не нашла. И как можно было с ним уехать, выйти за него замуж, если он такое сотворил? Да его за яйца надо было подвесить… А что серебро украл – это молодец. Так им и надо. Это событие хоть немного встряхнуло барыню.

…Она была мертва, более мертва, чем если бы она действительно умерла, потому что она сознавала эту смерть… И нет ничего ужаснее такой смерти для существа, которое никогда ничего не любило, которое оценивало только на деньги такие неоценимые вещи, как удовольствие человека, его капризы, его милосердие, любовь — всю эту божественную роскошь человеческого духа

Очень часто мне казалось, что Селестина – это я, а ее хозяева – родители, которые нанимали меня в качестве репетитора для своих детей. Чем богаче, тем жаднее, вот уж правда. В домах, где каждая вещь кричала: «Роскошь!», где видно было, что у хозяев и у ребенка все из ж… торчит, считали каждую минуту занятия, каждый рубль, когда рассчитывались со мной. Хорошо, если урок длился определенное время, тогда платили четко оговоренную сумму, а если я помогала делать домашнее задание, то на это могло уйти и полчаса, и полтора, и даже два. В одной из семей ребенок каждые 3-5 минут смотрел на часы, весь красный, запыханный и говорил мне: «Мы не успеваем, вчера мы занимались меньше. Сегодня придется вам больше заплатить, мама будет недовольна!» Как мне хотелось их послать… Все мы понимаем, когда подрабатывают репетитором – когда денег не хватает, а не из развлечения. А в другой семье меня перед уроком мать ребенка, вся обвешанная золотом, разодетая, ухоженная, попросила снизить стоимость занятия на 20%, хотя накануне все было обговорено по телефону, потому что у них «двое детей, а денег нет совсем, а девочке еще и в школу тетради купить надо». Больше они меня не видели… То есть, я к чему это пишу? К тому, что я сейчас смогла бы создать свой дневник, правда, не горничной, а репетитора. Да и не одна я такая.

…мы живем в постоянной борьбе, в постоянном страхе, между эфемерной полуроскошью нашей службы и перспективой завтра же очутиться в нужде, без места, на улице … мы живем с постоянным сознанием оскорбительной подозрительности, которая преследует нас повсюду, которая повсюду закрывает перед нами двери, запирает ящики на тройные замки, делает пометки на бутылках, наклеивает номера, считает печенья и сливы, и что по нашим рукам, нашим карманам и сундукам скользят беспрестанно полицейские взгляды наших хозяев. Потому что ведь нет двери, нет шкафа, нет ящика, нет бутылки, нет ни одного предмета, который не кричит нам: воровка, воровка, воровка! Прибавьте еще к этому постоянную горечь, порождаемую страшным неравенством, этим ужасным неравномерным распределением житейских благ, которое, несмотря на фамильярности, на улыбки и подарки, вырывает между нами и нашими господами непроходимую пропасть, создает целый мир глухой ненависти, скрытой зависти, будущей мести… неравенством, которое с каждой минутой становится чувствительнее и унизительнее благодаря капризам или даже доброте этих бессердечных, не имеющих никакого чувства справедливости существ, какими всегда являются богатые…

Не хочу говорить о морали Селестины. Ну да, спала она со всеми мужчинами, хозяевами и слугами, и с женщинами тоже. Просто нет сил слюнявить, мусолить это. Единственное, что хотелось бы отметить, так это то, что моя мама (ей 63 года) время от времени, наблюдая по телевидению какую-нибудь пошлость или читая в журнале об изменах знаменитых людей, о грязных танцах на Красной площади стриптизера, мужа Наташи Королевой, вздыхает: «Да, в наше время такого распутства не было…» Мама моя – наивная душа, судит по себе. Надо бы ей эту книгу дать почитать, чтобы она поняла, что распутство было во все времена, еще более изощренное, чем сейчас, причем тогда, когда люди и читать еще не умели.

Книге 5. Пошла писать свой дневник.