5 Так называемое зло

В год выхода этой книги в свет автору исполнилось 60 лет. Позади была целая жизнь, и не самая простая. Уроженец Вены, он вырос в Альтенберге на голубом Дунае; будучи гимназистом, увидел распад своего государства, великой Австро-Венгерской империи; получил медицинское образование в родном городе, но посвятил себя зоологии; много путешествовал, набираясь знаний и впечатлений; изучал поведение животных, стал известен в научных кругах; увлёкся евгеникой, нашёл в ней созвучия с идеями национал-социализма; приветствовал поглощение Австрии гитлеровской Германией и на волне общенациональной эйфории — ein Volk, ein Reich, ein Führer — написал заявление о приёме в NSDAP; профессорствовал в Кёнигсберге; работал в качестве военного врача в тылу, а затем и на фронте; 20 июня 1944 г. в Белоруссии попал в плен; прошёл через советские лагеря, где сумел заслужить уважение и товарищей, и администрации.

Фотография из лагерного досье, не позднее 1947 г.

В начале 1948 г. Лоренц вернулся на родину, но в качестве учёного не нашёл здесь себе применения. Два года спустя он переехал ФРГ, где стал одним из директоров-основателей Планковского института физиологии поведения. С этого момента и до конца своих дней Лоренц без помех занимался любимым делом, прославился как автор увлекательных книг о поведении животных, сделал ряд важных научных открытий.

Книга о природе агрессии появилась через год после Карибского кризиса, и его отзвуки в ней слышны: «Если бесстрастно посмотреть на человека, каков он сегодня (в руках водородная бомба, подарок его собственного разума, а в душе инстинкт агрессии — наследство человекообразных предков, с которым его рассудок не может совладать), трудно предсказать ему долгую жизнь»(гл. 4). Тревога за будущее человечества побудила Лоренца использовать его многолетние наблюдения за поведением животных как потенциальное орудие человеческого самопознания. Ему открылись некие истины, и он нам о них поведает. Но поднесены они будут отнюдь не на блюдечке с голубой каёмочкой: «Моя книга лишь тогда будет по-настоящему убедительна, если читатель — на основе фактов, которые я ему опишу, — сам придет к тем же выводам, к каким пришел я».

Читателю придётся поднапрячься, чтобы одолеть все 14 глав.

Konrad Lorenz. Das sogenannte Böse. Zur Naturgeschichte der Aggression. — Dr. G. Borotha-Schoeler Verlag, Wien. — 1963.

В русскоязычной версии название книги изменено, буквальный перевод иной: «Так называемое зло. К естественной истории агрессии». Легко догадаться, что оригинальное название предполагает взгляд на проблему сквозь призму эволюционной теории (причём в «канонической» её версии, основателем которой, как известно, был Дарвин). Будучи последовательным дарвинистом, Лоренц знакомит нас с двумя божествами своих научных единомышленников: это Отбор и Изменчивость, прославляемые как «Великие Конструкторы эволюции».

В первых двух главах мы увидим, глазами автора, типичные формы агрессивного поведения у рыб: сперва – на коралловом рифе, затем – в лабораторном аквариуме. В третьей главе раскрыто значение агрессии для сохранения вида (здесь и далее все теоретические построения автора подкрепляются множеством примеров из жизни животных, а иногда и людей). В четвертой главе речь идёт о спонтанности агрессии как «первичного инстинкта», который всегда найдёт способ прорваться наружу; оспаривается доктрина, объявляющая поведение животных и человека преимущественно реактивным. Пятая глава отведена процессу ритуализации: формированию инстинктивных побуждений, способных модифицировать агрессию и затормозить её проявления, вредные для вида. Шестая глава, с претенциозным заглавием «Великий парламент инстинктов», содержит «общий обзор системы взаимодействий разных инстинктивных побуждений». В седьмой главе «на конкретных примерах показано, какие механизмы изобрела эволюция, чтобы направить агрессию в безопасное русло, какую роль при выполнении этой задачи играет ритуал, и насколько похожи возникающие при этом формы поведения на те, которые у человека диктуются ответственной моралью». Мимоходом Лоренц расправляется с представлением о существовании т.н. «материнского инстинкта» (реально существует лишь комплекс более простых инстинктов, находящихся в неустойчивом равновесии).

О следующих четырёх главах (8-11), занимающих в книге центральное положение, расскажет сам Лоренц. Первые семь, оказывается, были всего лишь затянувшимся введением в проблему:

Эти главы (1-7) создают предпосылки для того, чтобы можно было понять функционирование четырёх очень разных типов общественной организации.

Первый тип — это анонимная стая, свободная от какой-либо агрессивности, но в то же время лишенная и личного самосознания,и общности отдельных особей.

Второй тип — семейная и общественная жизнь, основанная лишь на локальной структуре защищаемых участков, как у кваквы и других птиц, гнездящихся колониями.

Третий тип — гигантская семья крыс, члены которой не различают друг друга лично, но узнают по родственному запаху и проявляют друг к другу образцовую лояльность; однако с любой крысой,принадлежащей к другой семье, они сражаются с ожесточеннейшей партийной ненавистью.

И наконец, четвертый вид общественной организации — такой, в котором узы личной любви и дружбы не позволяют членам сообщества бороться и вредить друг другу. Эта форма сообщества, во многом аналогичного человеческому, подробно описана на примере серых гусей.

12-я глава — "Проповедь смирения" — адресована людям, неспособным «увидеть самих себя как частицу Вселенной и признать, что их собственное поведение тоже подчинено законам природы». Эту главу можно было бы выкинуть без малейшего ущерба для книги: креационистов она не убедит, а эволюционистам попросту не интересна.

13-я глава целиком отведена двойственной природе человека: «Единственное существо, способное с воодушевлением посвящать себя высшим целям, нуждается для этого в психофизиологической организации, звериные особенности которой несут в себе опасность, что оно будет убивать своих собратьев в убеждении, будто так над одля достижения тех самых высших целей». Человеческая мораль, с точки зрения Лоренца — «компенсационный механизм, который приспосабливает наше инстинктивное наследие к требованиям культурной жизни и образует с ним функционально единую систему». Очень интересен в этой главе четырёхстраничный очерк, описывающий психофизиологическую реакцию человека, именуемую обычно «воодушевлением». Между прочим, здесь становится ясно, как относился Лоренц к своему национал-социалистическому прошлому.

... Если наше мужественное выступление за то, что нам кажется высочайшей ценностью, протекает по тем же нервным путям, что и социальные защитные реакции наших антропоидных предков, — я воспринимаю это не как отрезвляющее напоминание, а как чрезвычайно серьёзный призыв к самопознанию. Человек, у которого такой реакции нет — это калека в смысле инстинктов, и я не хотел бы иметь его своим другом; но тот, кого увлекает слепая рефлекторность этой реакции, представляет собой угрозу для человечества: он лёгкая добыча тех демагогов, которые умеют провоцировать раздражающие ситуации, вызывающие человеческую агрессивность, так же хорошо, как мы —разбираться в физиологии поведения наших подопытных животных. Когда при звуках старой песни или какого-нибудь марша по мне хочет пробежать священный трепет, — я обороняюсь от искушения и говорю себе, что шимпанзе тоже производят ритмичный шум, готовясь к совместному нападению. Подпевать — значит класть палец в рот дьяволу.

Да, всё так... Найдите в ВК, для примера, старинную походную песню ландскнехтов «Das Leben ist auch ein Würfelspiel», и Вы не только поймёте, но и прочувствуете, в какой степени Лоренц прав.

Но прав он не всегда. В той же главе он в излишне благостном духе рассуждает о психопатах, приравнивая психопатию к моральной декомпенсации под давлением обстоятельств.

По доброму, старому психиатрическому определению, психопат — это человек, который либо страдает от требований, предъявляемых ему обществом, либо заставляет страдать само общество. Так что, в определённом смысле, все мы психопаты, поскольку навязанное общим благом отречение от собственных побуждений заставляет страдать каждого из нас. Но особенно это определение относится к тем людям, которые в результате ломаются истановятся либо невротиками, т.е. больными, либо преступниками. В соответствиис этим точным определением, "нормальный" человек отличается от психопата — или добрый гражданин от преступника — вовсе не так резко, как здоровый от больного. Различие, скорее, аналогичное тому, какое существует между человеком с компенсированной сердечной недостаточностью и больным, страдающим "некомпенсированным пороком".

Всё это рассуждение ошибочно в самой основе своей, начиная с допотопного определения. В наше время принято считать, что психопаты — совсем особые люди, отличающиеся от "нормальных" наличием серьёзной нейробиологической дисфункции; они органически не способны к эмпатии и глубокому переживанию сложных эмоций — таких, как привязанность, вина и радость. Следовательно,проблема гораздо глубже и серьёзнее, чем это представлялось Лоренцу. Поведение психопатов — уже не «так называемое зло», а зло безусловное, абсолютное. Но книгу «Абсолютное зло» пока ещё никто не написал.

В последней, 14-й главе Лоренц предлагает человечеству — ни много, ни мало — ряд профилактических мер против опасных проявлений инстинкта агрессии. И здесь — самое уязвимое место книги. Суть идеи Лоренца в том, что агрессию следует переориентировать. Очень хорошо; вопрос только в том— как??

Рецепт № 1: спорт.

На первый взгляд кажется, что это блестящая мысль, но потом вспоминается исторический опыт СССР. В советском обществе спорт стал массовым, вся страна покрыта была сетью детских и юношеских спортивных школ... что нисколько не мешало существованию в крупных городах агрессивных подростковых банд, представители которых могли усиленно качать мышцы, но к спорту не проявляли интереса. С другой стороны, хорошо известно, что взрослые бандиты нередко рекрутировались из числа спортсменов. После распада СССР это явление приняло массовый характер и стало поистине национальным бедствием. Наверно, кто-то будет спорить, но я считаю советский эксперимент с массовым спортом провалившимся. А идею Лоренца, соответственно, опровергнутой опытом.

Рецепт № 2: благородное соперничество наций в освоении космоса.

Я, например, уверен, что те люди по обе стороны великого занавеса, которые посвятили свою жизнь великому делу покорения космоса, испытывают друг к другу лишь глубочайшее уважение. Здесь каждая из сторон, конечно же, согласится, что и другая борется за подлинные ценности.

Книга вышла в 1963 г., когда всё только-только начиналось, но человек с таким серьёзным жизненным опытом, каким обладал Лоренц, вполне мог (и даже должен был) догадаться, что гонка вооружений обязательно будет перенесена в космос. Ровно двадцать лет спустя после выхода этой книги в свет автору суждено было увидеть такую прелестную вещь, как «Стратегическая оборонная инициатива» президента США (она же «программа «Звёздных войн»). С этого момента крах маниловских ожиданий Лоренца более чем очевиден.

Конрад Лоренц. Фото 1980 года.

Рецепт № 3: межнациональное общение.

Я уже говорил, насколько высоко оцениваю практические знания демагогов в отношении инстинктивного поведения людей. И не могу предложить ничего лучшего, как перенять испытанные ими методы и использовать их для достижения наших целей. Если дружба между индивидами враждебных наций так пагубна для национальной вражды, как это предполагают демагоги, — очевидно, не без веских оснований, — значит, мы должны сделать всё, чтобы содействовать индивидуальной дружбе. Ни один человек не может ненавидеть народ, среди которого у него есть друзья. Нескольких "выборочных проб" такого рода бывает достаточно, чтобы возбудить справедливое недоверие к тем абстракциям, которые обычно сочиняются о якобы типичных — и, разумеется,достойных ненависти — национальных особенностях "этих" русских, немцев или англичан.

Допустим, что в ряде случаев этот рецепт срабатывает,но возможно и совсем иное: несколько "выборочных проб" могут не опровергнуть,а подтвердить сложившиеся стереотипы восприятия "этих" русских, немцев или англичан. Наши ветераны, побывавшие после войны в Германии и познакомившиеся кое с кем из солдат и офицеров вермахта, не всегда были от них в восторге. И очень симптоматично, что в 1970-х годах Лоренц отверг приглашение академика Соколова посетить СССР (то есть не захотел проверить свой рецепт на себе самом). В наше время, на примере граждан России и Украины, мы видим убедительное опровержение тезиса "Ни один человек не может ненавидеть народ, среди которого у него есть друзья".

Рецепт № 4:  искусство и наука.

Ценность их неоспорима; и даже самые отчаянные демагоги ни разу ещё не посмели объявить никчёмным или "выродившимся" всё искусство тех партий или народов, против которых они натравливали своих адептов. Кроме того, музыка и изобразительное искусство не знают языковых барьеров — и уже потому призваны говорить людям с одной стороны занавеса, что служители добра и красоты живут и по другую его сторону.

Первое утверждение демонстрирует поразительную неосведомлённость автора в недавней истории: бывшему члену NSDAP следовало бы знать, что такое Entartete Kunst и как относились к нему столь приметные лидеры его партии, как Гитлер и Геббельс (незнакомство с высказываниями менее значительных персонажей, вроде президента Палаты изобразительных искусств Адольфа Циглера, ещё простительно).

Дегенеративное искусство. Обложка каталога первой выставки в Мюнхене, 1937 год.

Впрочем, нацисты отрицали только еврейско-большевистское, антиклассическое и антигерманское искусство. Такое выборочное отрицание не так уж и впечатляет. Если бы удалось познакомить Лоренца с уничижительными отзывами об искусстве и науке Льва Толстого, великого писателя и великого гуманиста, эффект был бы сильнее... Факты — упрямая вещь: под их напором приходится признать, что неоспоримых ценностей не существует даже в рамках общеевропейской культуры. Не говоря уже о том, что высокое искусство и наука существуют лишь для очень узкого слоя людей; широким массам ни то, ни другое недоступно (да и не нужно).

Несмотря на все отмеченные недостатки, общее впечатление от книги Лоренца благоприятное. Чтение потребовало высокой концентрации внимания: поведением животных я раньше никогда особо не интересовался, а здесь всё повествование крутится вокруг этого, и все концепции из этого вырастают. Личность автора очень заинтересовала. В будущем, если будут время и подходящее настроение, прочитаю и остальные его книги.