3 Одиннадцать озёр для прокурора

Живи спокойно страна! Теодор Шацкий у тебя один и он неповторим.
Не знаю как так получается, что этот прокурор, в вечно элегантном покрое английского костюма и отчуждённости, не пьющий и постоянно мечтающий об интересных делах, желательно с трупами - стал рядышком с Харри Холле и Эберхардом Моком.
Явно же антипод по жизни и привычкам. А вот присоединился к компании литературных дебоширов и органичен до полной встроенности в галерею любимчиков.

И казалось бы, что можно ещё написать и как именно о домашнем насилии? У Милошевского получилось. Просто, достоверно, подробно. До шевеления волос на затылке. От обыденности, от правдивости, от узнавания и, определенного рода, бессилия. За закрытыми дверями, часто под равнодушное молчание соседей, а иной раз под "аккомпанемент" самадуравиновата и, практически стопроцентно, вот убьет тогда и приходите.
Но дело даже не в том, что автор полноценно представляет нам механизм этого варианта семейного существования. И даже не в том, что вариантов причин терпения и оправдания насильника у жертв бывает разнообразно. И даже не в детях, для которых модель поведения становится единственно правильной и они продолжают следовать ей повзрослев, так и делясь на жертву и преследователя.
История получилась в большей степени об обществе, которое закрывает глаза, уши и рот. Упорно отворачивается от проблемы, а потом лицемерно вздыхает над уже свершившимся.

Наш же прокурор, в очередной раз, поменял дислокацию. Оборвал все дела, знакомства и воспоминания по прежнему месту работы и наслаждается очередными провинциальными пейзажами и местечковым патриотизмом. Характер и привычки Теодора неизменны, седины и усталости прибавилось. Это ли слегка остепенило или вынужденное противостояние с подростковым протестом дочери, но как-то подёргивается наш герой внутренне от желания громкого и заковыристого дела.

Отличный, на все 207 косточек комплектации, скелет в старом больничном убежище не предвещал необычного и захватывающего. Кроме патологоанатома, увлеченного до экспериментаторства, не разобрался бы никто как можно быстро, малозатратно и наглядно проучить домашнего тирана. А уж поэтапность предъявления разнообразных по степени покалеченности свидетелей только подогревает общественность, правоохранительные органы, а главное самого неугомонного Шацкого. То что заинтересовало, для начала, из чувства эгоизма, стало ощутимо поддавливать на совесть. Заставило вспомнить о том, что так усиленно годами пряталось под доспехами - чуткость, сострадание, стремление к справедливости. Опытный манипулятор разыграл все возможные карты...и вот уже герой чувствует в себе задатки "карающего меча". Спорно, но, в некоторой степени, понятно и согласуется с характером и убеждениями.

А теперь мне придется вас расстроить. Не одной же мне в разочарованных пребывать. Все что написано во вступлении никакого отношения к яростному (в понятии ярости благородной) прокурору финала третьей книги отношения не имеет. То ли автору стало невыносимо скучно с этим занудой, глубоко в себе спрятавшего все эмоциональное, ранимое и склонное к эмпатии и вросшего в свои доспехи. Или он вообще решил порвать с писательством и на скорую руку расправился с наработанными образами. Напрочь. Хрясь и обломки, неподвластные восстановлению.

Вот так вот возился две трети рассказа с героем...а потом, как уже написала, хрясь. Резко нашему герою сносит крышу, он теряет одномоментно весь лоск цивилизации, образования. Потом, так же стремительно, впадает в стадию самобичевания и разрабатывает теорию, вполне жизнеспособную. Но! Автор перечёркивает всю логику повествования - не только герой превращается в совершенно незнакомого персонажа, но и концы с концами самих преступлений перестают сходиться, увязываться и даже пересекаться.

Отдельно замечу.
Есть проблема - серьезная, требующая изменений на уровне законодательной и исполнительной власти. Общественное отношение, в настоящий момент, выглядит просто чудовищно, а вещает вслух вообще непотребное.
Но автор, практически, взял на себе роль проповедника. Белые плащи и самосуд никогда не были и не будут панацеей.