Бывает, что в заранее намеченные книжные планы вдруг врывается какая-то непредвиденная книга, совершенно незнакомый автор цепляет с первых строк, хотя его произведение попало на глаза совершенно случайно и была мысль лишь одним глазком посмотреть, о чем история, но вдруг уже перелистываешь последнюю страницу. Так у меня получилось с данным сборником Натальи Алексеевны Сухановой, а ведь изначально заинтересовало другое ее сочинение, но лишь это издание было доступно в электронном формате.
Первый прочитанный рассказ "От всякого дерева" весьма нестандартный, по крайней мере, я ранее не встречалась с такими советскими героинями. Юная школьница в 1943 году после 9 класса бросает учебу, чтобы зарабатывать деньги, становится медсестрой и вскоре попадает в "плохую компанию" женщин весьма легкого поведения. Правда, Лизке плохими ее новые знакомые вовсе не кажутся, наоборот, сестры-официантки вызывают восхищение тем, как кокетничают с мужчинами, так что самые интересные офицеры ухаживают за ними, а дома у сестричек всегда веселые компании и спиртное рекой.
цитатыЕе внимание приковывали две родные сестры, работавшие в госпитале официантками: не очень даже и красивые, но ладные, умеющие «поставить» себя. Самые интересные мужики увивались за ними: и офицеры, и просто солдаты, но красивые. Об этих сестрах чего только не говорили, но, приглядываясь к ним и к тем, кто их презирал, Лизка видела, что те, кто презирает их, на деле частенько завидуют, ревнуют к ним. Врачиха Нелли Изотовна даже бледнела, когда видела, как майор Шеповаленко, подхватив сестер под руки, каждый вечер шел их провожать. Какого бы там поведения ни были сестры, а все-таки выбирали парней себе они сами, и не всякого.
Сестры, вначале несколько раздосадованные неожиданным успехом Елизаветы, скоро, однако, спохватились. Вспомнили, что Лизка до сих пор девушка.
Каждый день после подробных расспросов о провожаниях лейтенанта сестры давали ей советы, как себя вести. Лизке нравилась эта новая игра. Советы помогли — вскоре лейтенант уже не всегда мог и шутить; тяжело дышал ей в плечо, говорил с натужной усмешкой, что он ведь живой человек и сколько же можно его мучить.
Но любовником ее лейтенант так и не стал. Узнав, что Лиза девушка, с неожиданным рвением взялся за ее воспитание. Веселого лейтенанта, который звал ее «Сильвой» и потчевал «рябчиками» и «крем-брюле», как не бывало!
Он явился к ней в дом, и тут уж невестке и матери было что понарассказать! И что Лизавета связалась с этими стервами, и что от дому совсем отбилась, и что вообще она простодыра, как ее родной батенька: все из дому — ничего в дом, для людей готова наизнанку вывернуться — для семьи и пальцем не шевельнет! Посмотрев, что Лизке и надеть толком нечего,лейтенант привез ей с толкучки платье, жакет и туфли.
Никакой, однако, благодарности к нему Лизка не испытывала. Она только страшно боялась его с той ночи, когда он отчитал ее. К сестрам ходить лейтенант запретил — и Лизка не смела ослушаться. И когда, уезжая, внушал ей на вокзале, как должна она себя вести, Лизка была уверена, что не посмеет его ослушаться ... Потом это чувство стыда и покорности испытывала Лизка, только получая от него письма, но оно уже тяготило ее, и когда писем вдруг не стало, тревожась, не погиб ли он, она в то же время испытывала тайное облегчение, что больше некому спросить с нее за все, что она за это время натворила.
Теперь-то уж она была в компании сестер равная среди равных. Она запомнила лейтенанта — зато первого своего мужчину не могла бы назвать. Их тогда много было, и всё в пьяном угаре, и кто из них был первым, а кто уже потом, она так никогда и не могла припомнить. Дома ее и ругали, и даже колачивали — только что не выгоняли. Одна бабка, полусумасшедшая старуха, понимала ее. Лизка рассказывала ей о своих проделках, показывала, как пляшет, и бабка тоже дергала плечами в самозабвении, завистливо вздыхала и начинала рассказывать, как гуляла смолоду она. Невестка брезгливо косилась на них, сплевывала: «Одна семейка — забулдыжная!» А бабка оглядывала Лизку с восхищением: «Бой-девка и красивая — вся в меня!» Лишь бабка и считала Лизку красавицей.
Нередко гость, оказавшись в компании, забывал о Лизе: льнул к сестрам либо поддавался Зинаиде. И Лизка не сердилась, спешила убраться домой («Черти, куда задевали мой «подарок»? Вот только затеряйте — убью!»). Если поклонник предпочитал ее и деться было некуда, она отдавалась, без удовольствия и без капризов. Если же можно было обойтись без этого, она и обходилась.
Настоящей соперницей сестрам она так и не стала. И не только потому, что была некрасива. Она не усвоила некоторых простейших правил. По ней сразу было видно, что она жаждет веселья и легко доступна, так что ни чувства соперничества, ни стремления добиться ее не вызывала она в своих поклонниках. В то же время в ней не было и той грубоватой откровенной чувственности, которая враз проступала у пьяной Зинаиды.
После войны Лиза становится библиотекарем, заканчивает вечернюю школу, но по-прежнему девушка катится по скользкой дорожке, опускаясь все ниже. Дальше будет весьма простая "бабья доля": повествование о том, как девушке встречались разные мужчины на пути, причем некоторые весьма серьезно настроенные, а некоторые - просто заезжие курортники, про любовь, которую испытала героиня, но при всей простоте повествования и неидеальности персонажа, текст Натальи Сухановой словно поймал меня на крючок.
Так же было и со следующим рассказом "Лидия Алексеевна" - небольшой историей про блокадницу, ставшую вдовой и практически потерявшую смысл жизни, ведь ее "цепкое чувство" к мужу было весьма болезненным.
цитатыТяжелую силу своего цепкого чувства Лидия Алексеевна старательно скрывала, но в семье трудно что-нибудь утаить, и иногда ей чудилось, что Георгий радуется возвращению на корабль, как выходу в мир, откуда ее напряженная любовь уже достаточно далека. У них бывали иногда те непонятные окружающим ссоры, когда она без каких-либо видимых причин вдруг предлагала ему уйти, оставить ее, а он, улыбаясь жестче обычного, советовал ей обратиться к невропатологу. После таких ссор, даже помирившись, она со страхом ждала Георгия из плавания. Ей казалось, что она, как пчела, погибнет, стоит Георгию уйти, унеся в себе жало ее любви.
Они еще доваривали свои похлебки, старик и она, когда мальчик проснулся опять. На этот раз он сидел на топчане, широко открыв на Лидию Алексеевну лихорадочно блестевшие глаза.
— Мама! — сказал он вдруг.
— Бредит, — шепнул старик.
— Я тебя сразу узнал, — сказал мальчик, откидываясь на топчан, и когда Лидия Алексеевна подошла к нему, он уже спал.
Ночью ее разбудил старик.
— Вы извините! — бормотал он. — Я бы не побеспокоил, но он плачет… Алик… Требует вас… То есть не вас, а мать… Мы не говорили, что она умерла… Сказали ему, что уехала… Вы уж простите… Я, говорит, видел ее с тобой у печки, зачем ты ее отпустил… Вы только посидите, пока он заснет…
Ощупью они добрались до лежака, на котором спали старик с ребенком, и сейчас же за ее руку ухватились цепкие горячие пальцы. Она искала в памяти какую-нибудь детскую песенку, ласковые слова, но их и не потребовалось — мальчик почти сразу уснул. Лидия Алексеевна попыталась осторожно освободиться от его руки, но сухонькая птичья лапка ухватилась еще крепче. Он не просыпался, но каждый раз, едва она хотела разжать потихоньку его пальцы, они судорожно цеплялись за нее. В конце концов ей пришлось лечь рядом с ним, а старик, рассыпаясь в извинениях, ушел на ее топчан.
Она уже засыпала уставшая, когда почувствовала вдруг, что мальчик обнимает ее, услышала торопливый шепот:
— Не бойся, мамуленька, ты не умрешь… Я тебя вот так обниму! Ты только не умирай, как бабушка с дедушкой! Ты не бойся, я не буду спать, я тебя все время обнимать буду…
С этих пор он уже не сомневался, что она — его мать.
Если она вставала ночью — Алик просыпался и успокаивался, только когда она возвращалась. Если она лежала без сна — не спал и он. Во сне его дыхание было тревожное, неровное. Проснувшись же, он лежал очень тихо, лишь его ручонка робко и нежно искала ее ладонь и замирала, найдя.
Эта привязанность легла на плечи Лидии Алексеевны пугающим грузом.
Она была достаточно трезвым человеком, чтобы понимать: лучшее, что она может сделать для ребенка, — это отдать его в детский дом. Детские дома снабжались в первую очередь. Если останется жива, она будет навещать мальчика, помогать. Если умрет — у него будут уже новые привязанности.
Стыдясь своей бесполезности, Лидия Алексеевна устроилась на работу. На работе она постыдно засыпала. Были дни, когда ей казалось, что единственное, чего она хочет, — это отдать ребенка в детский дом, чтобы можно было лечь и уже ни о чем не думать.
Как-то в выходной день, когда ей пришлось стоять в очереди, и готовить, и стирать, — и все это через силу, как измученной падающей лошади, — уже вечером вышла она на лестницу, чтобы хоть на минуту остаться одной, и, прислонясь лбом к стене, подумала вслух:
— Больше я не могу. Не могу я больше.
Когда она вернулась, мальчик спросил из темноты:
— Это ты, мама?
— Да.
— Знаешь, как я говорил, когда ты ушла? Я говорил: «Может, мама уже никогда не вернется».
— Как же я могла не вернуться, глупенький? — сказала непослушными губами Лидия Алексеевна.
— Я ведь нечаянно говорил… — тихо сказал мальчик.
И она вдруг поняла, что никуда не сможет отдать этого ребенка.
И опять же историю ее знакомства с мальчиком-сиротой можно назвать банальной, но авторский стиль, те наброски сложных тем, которые писательница не развивает в этом небольшом рассказе, но щедро раскидывает по страницам, привязали меня к сборнику еще сильнее.
Третий рассказ - "Острый серп луны", который хочется отметить отдельно, тоже был про ребенка, только на этот раз повествование идет от лица маленькой девочки с весьма непростым характером. Или же дело не столько в ней, а во взрослых, которые ждут от нее послушания, а применяя физические наказания, ожидают, что ребенок исправится (вместо этого маленькая Ина бесстрашно мстит обидчикам, так что получается некий непрерывный круг насилия и злости).
цитатаДверь отворилась, вошла мать, вся еще в красных пятнах, и села к Ине на кровать.
— Вот видишь, — сказала она, — мне опять пришлось тебя бить. А разве маме приятно бить дочь?
Ина вцепилась пальцами в одеяло.
— Я хочу, чтобы ты была хорошая девочка.
Затылок Ины свело от напряжения, но она не поворачивала головы.
— Ты должна понимать, что мама думает о тебе, а не о себе. — В голосе матери снова слышалось раздражение: — Если ты будешь такая упрямая, тебя никто любить не будет… Тебя будут дразнить в школе «дутый пузырь». Дутый пузырь! Дутый пузырь! — В голосе матери все нарастало раздражение: — Молчишь? Потому что ты упрямая! Маму нужно слушаться, слышишь? Дедушка тебе не защита, запомни это раз и навсегда! Ты что, не слышишь?Твой дедушка трус! Старый трус! Видела, как он задавал стрекача?
Съежившись и зло блестя глазами, Ина плюнула. Мать закричала, вскочила, схватилась за кровать, пытаясь перевернуть ее. С кухни прибежала бабушка, стала оттаскивать мать.
— Ты что, совсем с ума сошла? Отберут у тебя дитя, безумная!
— Пусть только попробуют!
— Дедушка напишет папе! — крикнула Ина. — Папа отстрелит тебе голову. — И все время, пока ее, извивающуюся от злых слез, умывала под краном бабушка: — Я не люблю мамку! Она дура… поганая… гадкая…
— Перестань! — сердилась бабушка. — Если бы ты была хорошая, ты бы мать не выводила из себя. Из-за тебя одной все кругом больные.
— Нет! — снова закричала девочка. — Она дура паршивая! Ее суд убьет!
Так что уже и бабушка разозлилась, отвесила ей затрещину и заперла одну в комнате.
Час девочка выла, разбрасывая игрушки, стягивая и топча покрывало. Никто к ней не входил. Потом бабушка открыла дверь.
— Иди есть, — сказала она, не глядя на Ину.
За столом сидела мать.
Ина села за стол и, глядя на мать, столкнула со стола тарелку. Мать вскочила, надела плащ, убежала из дому.
Бабушка на Ину не смотрела и не разговаривала с ней. Никто ее не любил.
Чем-то эта девочка напомнила мне любимую Динку из произведения Валентины Осеевой, такая же боевая, искренняя девчушка. Сложно описать, о чем этот рассказ, как и другие истории Натальи Сухановой, тут скорее важно, как написано, чем что, поэтому обычная зарисовка из жизни ребенка на деле оказывается словно многослойный пирог, оставляет после себя особое послевкусие.
Не могу не упомянуть и фантастические повести, входящие в это издание. Дойдя до них, я думала закрыть книгу, ведь настроения читать фантастику совсем в себе не ощущала. Но, опять же, писательский стиль Натальи Алексеевны оказался важнее сюжета ее историй. Хотя она поднимает весьма интересные темы для обдумывания: например, история "Ошибка размером в столетие" расскажет о том, как желание исправить собственную судьбу, кардинально и быстро изменить окружающую обстановку, может привести к непоправимым изменениям в жизни других людей, тем более, если речь идёт о переселении во времени.
цитата Страшные вещи говорил этот человек. Он назвал их, эмигрантов из прошлого, дезертирами и убийцами, назвал не так, как называют в запальчивости и озлоблении, а как бы продуманно подбирая точные определения. Тогда еще в зале молчали, ошарашенные услышанным. С тем же спокойствием человека, озабоченного лишь правильным изложением фактов, Альзвенг сказал, что среди аборигенов двадцать первого век; еще с момента появления первых переселенцев раздавались решительные голоса, настаивающие на немедленном уничтожении новоявленных современников, но это требование отклонили, так как убийство в данной ситуации ничего бы не решило — все изменения и разрушения, связанные с переселением, уже налицо в тот момент, когда переселенец явился.
А рассказ "Учитесь видеть сны" познакомит нас с высокоразвитой формой жизни, следующей ступенью эволюции человечества - киборгом, который задумался над тем, можно ли обойтись без людей, найти им более совершенного преемника. Тут будет много рассуждений и о любви - любви киборга и любви к киборгу, но не стоит ждать романтики, это скорее философская фантастика, множество различных моральных вопросов поднимет писательница, в том числе общественное благо и ценность жизни отдельного индивида.
цитаты— Почему вы хотите иного? Вам не нравится человечество? — спрашивал он.
В своем стремлении что-нибудь выяснить он задавал иногда детски наивные вопросы.
— Вы не находите странным ваш вопрос? — насмешливо скрипел ты. — Это все равно, что спросить женщину, почему она хочет ребенка — разве ей не нравится муж?
Это было для тебя так очевидно: кто же не хочет лучшего?! В том, что человечество рано или поздно исчерпает себя, исчерпает свои возможности, ты тоже как-то не сомневался.
Для Артема же это не было так несомненно.
— Почему вы считаете, — продолжал он расспрашивать, — что человечеству пришло время позаботиться о преемнике? Разве стоят перед ним какие-то задачи, с которыми оно не может справиться?
Ты мог бы ему ответить так же, как на первый вопрос: женщина желает ребенка отнюдь не потому, что она с чем-то не может справиться сама. Однако ты не стал повторяться. Ты просто напомнил, что человечество пока что довольно трудно справляется с природным кризисом.
«Человек создан для счастья» — разве это верно? Мало того, что он не создан, но и счастье — не главное для него. Человек создан для счастья — это все равно что сказать: ученик создан для пятерок, или же — цирковые животные созданы для того, чтобы получать свой кусочек сахара. Человек сделан так, чтобы идти. Счастье — только награда, которой подогревается наше рвение. Мгновенная награда — та монета, которой расплачивается с нами Дорога. Дорога, которой не будет, если по ней никто не пройдет. Не потому ли счастье так коротко? Не потому ли оно так быстро тускнеет, стоит нам остановиться, чтобы получше вкусить его? Иногда мы пытаемся обмануть Дорогу, украсть у нее больше счастья, чем нам причитается, — оно уже не то. Настоящее счастье дает только Дорога, только тем, кто идет вперед… Едва мы поворачиваем назад, как вспыхивает индикатор, показывающий, что мы отклонились. Индикатор, всегда настроенный по направлению «вперед», как стрелка компаса по магнитному полю Земли. Что из того, что сегодня север впереди, а завтра — позади? Значит, мы повернули. Что из того, что сегодня стрелка указывает, как на счастье, на то, что вчера еще было обыденным? Значит, ты отброшен назад и тебе нужно снова отвоевывать то, что вчера лежало под рукой.
Подводя итог, хочется порекомендовать эту книгу, так как мне она очень понравилась, ее тексты душевные и цепляющие, простые, но затрагивающие разные темы, рассматривающие психологические особенности человеческих взаимоотношений. Сложно понять, кому можно посоветовать данный сборник, наверное, почитателям старой доброй классики, тем, кто любит советскую литературу за доброжелательность и внимание к людям, а так же ценителям небольших жизненных зарисовок и открытых финалов, которые оставляют большое пространство для воображения.
