Рецензии на книги издательства «New Directions Publishing»

Любопытная книга. Не знаю, понравилось или нет, очень смутные ощущения остались. Ясно, что Осаму Дадзай здесь описывает свои собственные мысли и впечатления (возможно, и некоторые намерения), делится с читателем самым сокровенным. Но мне не удалось проникнуться его идеями. Наверное, мой жизненный опыт несколько иной.

Переживания главного героя были понятны. Мне кажется, многие испытывают подобные чувства, особенно в подростковый период, когда возникает гнетущее ощущение, что весь мир настроен против тебя. Однако со временем мы примиряемся с действительностью, учимся уживаться со своими "тараканами" и начинаем жить в ладу с окружающими и с самими собой. Конечно, не всегда нам удаётся настроиться на одну волну с другими людьми, ибо все мы разные, у всех разные интересы и увлечения, цели и ожидания от реальности. Часто приходится идти на компромисс, уступки, чтобы избежать конфликта и не влезть в большие (и никому не нужные) неприятности. Такова жизнь, и это не повод отчаиваться и замыкаться в себе. Каждый через это проходит. Кому-то везёт, он сразу находит единомышленников, друзей, которые полностью разделяют его убеждения. А кто-то может потратить долгие годы на поиск того, кто никогда не покрутит пальцем у виска, узнав обо всех странностях своего приятеля.

Главного героя книги можно смело отнести ко второй категории. Увы, он не смог справиться со своим одиночеством и скатился во тьму, из которой, похоже, ему уже никогда не выбраться. Наверное, всё дело в том, что он так и не научился прислушиваться к своим знакомым, был полностью сосредоточен на собственных мыслях. Он никому не сочувствовал, никого не принимал всерьёз (описание его взаимодействия с сёстрами - отличный пример). Никто не знал его настоящего лица, потому что он его никому не открывал, боясь осуждения. Да и сам он действительно оказался большим трусишкой, предав доверие той, которая оставалась рядом, не требуя ничего взамен. Слёзы сделанного не воротят, к сожалению.

В общем, персонаж загнал себя в клетку, ключ от которой оставил снаружи.

Пока что книга вызвала много вопросов. Может, когда-нибудь моё мнение изменится, но сейчас я с её посылом не соглашусь.

Я опять начну с особенностей перевода (правда, в этот раз с немецкого на английский): currywurst - это не совсем «curried sausage» (колбаса «карри»), это вполне традиционные немецкие колбаски под соусом «карри», так что речь здесь пойдет, скорее, об открытии этого самого соуса для колбасок. Хотя, и рецепт соуса мы узнаем только в самом конце, а книга вовсе не об этом…

Так о чем же все-таки эта книга? О ностальгии по прошлому и «вкусе детства»; о последних днях войны в побежденной Германии; о неверности и лжи; о страхе и надежде; о выживании и изобретательности; о возрождении и возвращении «вкуса к жизни».

Главный герой, живущий в Мюнихе, вспоминает о своем детстве в Гамбурге и о необычайно вкусных колбасках под соусом «карри», которые продавала фрау Брюкнер в своем кафе на углу. Он почти уверен, что именно ей принадлежит честь открытия этого блюда, ставшего популярным по всей Германии. И вот он решает разыскать фрау Брюкнер и узнать секрет этого открытия.
Фрау обнаруживается в доме престарелых и наш герой уже предвкушает интересную историю…но…старая одинокая фрау не так проста: она заставит его приходить к ней день за днем, приносить торты и выслушать длинную историю ее жизни и «последней любви», прежде чем наконец-то откроет ему секрет блюда его детства.

И вот мы уже переносимся в Гамбург последних дней войны, где 43-х летняя Лена Брюкнер укрывает у себя в квартире 24-х летнего дезертира Германа Бремера… война проиграна, никаких боев больше нет, но еще несколько недель она продолжает держать Бремера в неведении, не желая, чтобы он уходил. Многие видят здесь романтическую историю «поздней любви», но я увидела только одиночество и…даже не знаю, что еще: он роется в ее вещах, читает ее личные письма; она собирается ему рассказать о победе, но «случайно» обнаруживает в его кошельке фотографию жены и сына, о которых он ей не сказал, и решает продолжать обманывать его…в общем, «высокие отношения». Я понимаю, что люди, только что пережившие войну, оказавшиеся при этом в лагере побежденных, ведут себя не совсем «обычно»…и все же…

Фрау Брюкнер, эгоистичная а своей тоске по человеческому обществу, «выжимает» все возможное как из Бремера (в 1945), так и из главного героя (в 1990–х)…ее, конечно, жалко…но при этом, невольно напрашивается вопрос: а нет ли и ее вклада в то, что она так одинока. Хотя, безусловно, ее мужество и предприимчивость вызывают уважение: у меня даже закружилась голова от попыток представить сделку «значок-древесина-хлороформ-беличьи шкурки-шуба-кетчуп/карри/виски/сигареты». Бремер же отличился только тем, что «не сделал ничего» (см.цитату, вынесенную в заголовок этой рецензии).

К сожалению, написано это все невероятно сухо и нудно. И даже многочисленные интересные и важные мысли и идеи, заложенные в книгу, не помогли мне удержать внимание…мне были не интересны герои и их жизнь; читать было скучно; и под конец даже стало безразлично, кто же и как именно изобрел соус «карри» для колбасок.
К счастью, в книге всего 224 страницы.

Когда-то эта мысль поразила меня. Читая зарубежную поэзию в школе я даже не задумывалась насколько она соответствует оригиналу, а насколько продукт авторского видения, но когда мне в руки попался томик-билингв (да ещё и с несколькими вариантами перевода) Уильяма Блейка я была поражена насколько эти варианты разнятся, так ещё и часто сильно не похожи на оригинал.

В строгом смысле слова это не совсем книга, это такое внушительное эссе и сравнительный анализ. Но читать было интересно! Автор берет один стих мастера танской поэзии и анализирует как переводчики подходят к проблеме его перевода, с какими трудностями сталкиваются, какие решения находят, что удачно получилось, а что, по мнению Элиота является провалом. И делает он это беря 19 (и позже добавляя ещё 10) вариантов перевода на английский (в большинстве случаев), французский, испанский (здесь только Октавио Пас отличился, но поработал отлично!) и даже немецкий.

Древний китайский сложно адаптировать под английский язык. Помимо очевидных проблем трудности понимания стиха и подбора аналогов, есть ещё и проблема полного несовпадения мелодии стиха и его рифмы. Китайская поэзия одновременно чрезвычайно наглядна и физична (описано ровно то, что можно увидеть глазами, без фантастических, аллегорических вкраплений), но также содержит глубокий философский смысл (все исследователи убеждены, что Ван Вэй, будучи ярым буддистом, в этом стихе помимо описания увиденной природы делает отсылки и к просветлению тоже). Так что работа у переводчиков была нелёгкая.

Каждый приведенный перевод снабжён комментарием Элиота и вот главные ошибки им замеченные: в оригинале отсутствует "я", но в английском лишь немногие могут без него обойтись. Многие добавляют или наоборот убавляют что-то из текста часто меняя его тон и эмоциональный окрас, даже меняя порядок слов и строк. Особенную трудность вызывает именно последняя строчка: не понятно где находится мох (на земле или на дереве) и светит ли луч света на него или же отражаясь уходит обратно ввысь. Тем более тяжело все это поместить в стихотворную форму. Как говорит автор есть исследователи, делающие перевод в соответствии со значением оригинала, но часто без поэтической силы, а есть поэты переводящие художественно, но без знания (или достаточного знания) языка и часто сильно отступающие от оригинала. Поэт и одновременно знаток языка встречаются крайне редко (разве что Burton Watson). Ещё одна проблема - попытки перевода с родного языка, часто провальные, ведь для этого английским нужно владеть чрезвычайно хорошо, чувствуя тонкие оттенки слов, а это выходит очень уж редко.

Вот перевод Уотсона:

Deer Fence
Empty hills, no one in sight,
only the sound of someone talking;
late sunlight enters the deep wood,
shining over the green moss again.

А вот перевод, который понравился мне (Элиот его сильно ругает, а мне понравилось:)):

Deer Forest Hermitage
Through the deep wood, the slanting sunlight
Casts motley patterns on the jade-green mosses.
No glimpse of man in this lonely mountain,
Yet faint voices drift on the air.
— CHANG YIN-NAN &​​​​ LEWIS C. WALMSLEY, 1958

И конечно Октавио Пас, в третьей редакции у него получилось сделать что-то невероятное:

En la Ermita del Parque de los Venados
No se ve gente en este monte,
sólo se oyen, lejos, voces.
Bosque profundo. Luz poniente:
alumbra el musgo y, verde, asciende.

Читая такие разные переводы я задумалась и о русских. Мне попалось 10 вариантов вот здесь. Им сопутствуют все те же проблемы, что и английским переводам, разве что в русском переводе нет такой нужды в "я".

Больше всего мне понравился перевод Матвеева:

Оленья загородь
В пустынных горах не видно нигде людей,
Лишь носится эхо далеких людских голосов.
В глубокую рощу входит закатный свет,
Косые лучи озарили зеленый мох.

И я решила попробовать сделать и свой перевод (ведь достаточно их не бывает никогда:)):

Олений загон
Пустынна гора, не видно ни души.
Слышно лишь эхо людских голосов.
Уходящего солнца косые лучи
проникают в темную глубь лесов,
озаряют собой сизый мох на пути
и вновь поднимаются вверх до облаков.

Совсем небольшая новелла (пожалуй максимально допустимый минимальный объём для отдельной книги, будь ещё меньше, пришлось бы ”добивать“ издание дополнительными рассказами или эссе Ревуэлтаса) в бумажном виде 80 страниц, у меня в читалке вообще 23 страницы из которых 5 занимало предисловие, от мексиканского писателя и политического активиста написанная в 1969 году и только недавно переведенная на английский в 2018.

Действие вращается вокруг трёх заключённых-наркоманов сидящих в the hole (карцере) и их супер-плана по доставке в тюрьму наркотиков с помощью матери одного из них — Prick'a (мерзкого дурика), чья незадачливая родительница (дабы не быть голословным, цитата для подтверждения незадачливости):

во время этих интервью мать Укола - удивительно такая же уродливая, как и ее сын, с ножевым шрамом, тянущимся от брови до кончика подбородка - держала голову опущенной, не глядя на него или на что-либо еще, только в пол, отягощенная негодованием, упреком и сожалением, одному Богу известно, в каких отвратительных и жалких условиях она совукупилась или с кем, чтобы породить его, и, возможно, воспоминания об этом далеком, мрачном поступке все еще мучили ее каждый раз. Время от времени она тяжело и хрипло вздыхала. «Это ничья вина, никого, кроме меня, в том, что у меня есть ты». Слово «никто» врезалось в память Полонио, странное и любопытное, как если бы оно было суммой бесконечного числа значений. Никто, это печальное множественное число. Это была ничья вина, только судьба, жизнь, проклятое несчастье, ничья. За то я имею тебя.

during these interviews, the Prick’s mother — amazingly just as ugly as her son, a knife scar running from her eyebrow to the tip of her chin — kept her head down, not looking at him or anything else, only at the floor, her bearing laden with resentment, reproach, and regret, God only knows under what sordid and abject conditions she’d coupled, or with whom, in order to engender him, and perhaps the memory of that distant, grim deed still tormented her each time. Every now and then she’d let out a heavy, rasping sigh. “It’s no-oneses fault, no-oneses but mine for having had you.” The word no-ones had become etched in Polonio’s memory, strange and curious, as if it were the sum of an infinite number of meanings. No-ones, that sad plural. It was no-oneses fault, just fate’s, life’s, damned misfortune’s, no-oneses. For having had you.

в сопроводительстве двух девушек остальных заключённых —Polonio и Alberto, надеясь на свой чуть более достопочтенный вид и возраст, могущий помочь избежать гинекологического осмотра которому подвергаются подружки остальных известных "наркопотребителей", пронесёт вещество в вагине.

Автор был известным или скорее широко известным в узких кругах Мексики, леваком и коммунистом (кто бы мог подумать, кого же ещё может издать мейджорное американское издательство сейчас? какой фон Саломон ? ла Рошель ? не, не слышали), но не особенно жаждущим следовать идеологически и эстетической линии партии:

Ревуэльтас, хотя и был глубоко идеологизирован, понимал пределы марксизма как творческой формы выражения. У него было настолько насмешливое и черное чувство юмора, что - хотя оно создавало политические трудности (несомненно, он установил мировой рекорд по исключению из коммунистических организаций) - его произведения всегда оставалось свободными от раболепия, которое разрушило литературные амбиции двух или трех поколений радикальных латиноамериканских романистов.

Revueltas, though deeply ideological, understood the limits of Marxism as a creative form of expression. He had such a mocking and black sense of humor that — though it made for political difficulties (surely he set the world record for expulsions from Communist organizations) — his writing remained always free of the servility that destroyed the literary ambitions of two or three generations of radical Latin American novelists.

что именно я и полагаю поспособствовало относительной читаемости этого произведения и отсутствия советского издания :-), и вдобавок " писал о том что знал", он сам в это время находился в этой же тюрьме Lecumberri.

Слог весьма отдаёт экспрессионизмом, беккетом и камю. Простая но отличная обложка от New Directions.

О чём книга? В Робин, которая как сомнамбула днём, зато кутила ночью, влюблены трое: малохольный барон с сомнительной родословной и две сильные независимые женщины. Робин как Колобок уходит от них всех. Но большую часть книги составляют монологи доктора - но не о практике, а по большей части о войне и философии. Ну вот и вся книга. Там ещё надо развесить ярлыков, типа еврей, гомосексуал - но это не по моей части.
Книга попалась в списке коротких книг, а поскольку я последнее время практиковалась в огромных томах, решила их разнообразить. Не тут-то было. Читать сложнее, чем огромный том. Прочитал фразу, продрался сквозь нетривиальные и редкоупотребимые слова - ничего не понял. Перевёл все эти слова - а нет, всё так и есть как понял с первого раза, тут просто ничего не понятно. Это модернизм, детка. С подобными книгами сложно - иногда они прямо хорошо заходят, а иногда - нет. Подобного рода вещи или на твоей волне, или сущий бред. В общем, я внимательно всё прочитала, но всё равно это осталось бредом про богемную среду обитания. Ну бывает.

Сначала находишь странным, что в книге такие длинные предложения. Очень длинные, по полстраницы, с перечислением последовательных событий. Странно такое читать на английском - в английском предложения очень короткие, но, возможно, в оригинальном испанском такое допустимо, как и в русском языке. А потом оказывается, что это не случайно: эти длинные предложения зачаровывают, засасывают в самую гущу события, погружают в транс, из которого сложно выбраться. Это одна из наиболее хорошо написанных книг, что мне попадались за последнее время.
Что касается содержания, многим оно не понравится. Жизнь в мексиканской глубинке - одна сплошная чернуха. Приближается сезон ураганов, в воздухе витает что-то такое, что вызывает прямо-таки безумие и жажду крови в обывателях. Но на самом деле, по ходу произведения нам всё лучше и лучше представляется картина жизни в этом маленьком городке Ла Матоза, и понятно, что все произошедшие кровавые события имели под собой длинные корни. Это многие годы кружения в беспросветной колее мелкого города, где все женщины занимаются проституцией, а все мужчины - просиживанием штанов в барах. Нищета и безвыходность порождают ощущение, что человеческая жизнь ничего не стоит. Интересно, что первая половина книги как бы о женщинах - кажется, что это профеминистическое произведение о том, как от жестокости в Мексике страдают прежде всего женщины. Но вторая часть - вся о мужчинах, и мы узнаём, что для них эта собачья жизнь ничем не лучше, и что несправедливости хватает и на их долю, и они точно так же беспомощны перед ней.
Великолепная книга, очень сильная. Почти получила Международный Букер - за дело. Надо ознакомиться, что же по мнению жюри оказалось ещё лучше, чем это, потому что представить сложно.

Право, что только не встречается в жизни. Какие обычаи, правила, какое странное воображение… впрочем, простите. Зря я так резко. Разве может понять современный европеец японцев времен мировых войн? В Европе, знаете ли, даже в то время мужчины либо стрелялись, либо вешались… ну, или травились. Разные были способы, гуманные. А жен (если уж так хотелось пойти за любимым в царствие вечной юности) обычно первыми убивали – да-да, европейские мужчины были чуткими, понимали же, что незачем женщине смотреть на смерть, достаточно с нее. А потом уже сами… как им хотелось.

Привыкнув к нашим, истинно европейским, самоубийствам сложно смириться с японским харакири. Зачем же, в чем смысл этих мучений? Разве цель сего – не смерть, скорая, освобождающая от жизни с ее обстоятельствами? О, это желание настоящего японского офицера обстоятельно, по правилам, вспороть себе живот! И чтобы кровь по стенам, и муки, ужасная боль – но зато правильно, как родители учили! Не сметь отступать от мучений, ты обязан умирать страшно, даже если никому нет дела до выбранного тобою способа.

О, и нет ничего дурного в том, чтобы обречь свою любимую женщину на лицезрение такого! Она должна умереть после мужчины; она должна смотреть, как он вспарывает себе живот клинком, и не шевелиться – боже упаси ей упасть в обморок от увиденного! Настоящая жена японского офицера не только должна хотеть смерти по первому приказу своего властелина, – нет, она должна быть свидетелем, она должна быть участником кровавого ритуала, хотя милосерднее было бы избавить ее от этого зрелища, просто позволив ей умереть первой.

В чем же сюжет, спросите вы? Он очень прост и, на самом деле, типичен для того времени. Жили себе влюбленные, муж и жена. Жена любила мужа больше всего на свете, он стал всем в ее жизни – ее солнцем, ее луною, ее землею. Она растворилась в нем, считая, что иначе в любви быть не может (но вспомним, какие времена стояли – и не хочется удивляться). Муж же больше думал о долге и чести.

И вот случился в Японии, этак в 1936 г., путч. Военные вообще любили в то время устраивать путчи, прямо золотая эпоха была. Не знаю толком истоков, но в Википедии сказано:

«Путч молодых офицеров (Инцидент 26 февраля, мятеж 26 февраля) – национал-социалистический мятеж в среде японской армии, произошедший 26—29 февраля 1936 года. Идеологом путча был Икки Кита, программная работа которого, под названием «План реконструкции Японии», сподвигла военных на попытку переворота».

Кто, что, зачем – это значения не имеет. Значит, был путч, мятежники успели кого-то там поубивать, но в итоге их арестовали. Главный герой в путче не участвовал, но на стороне мятежников оказались его лучшие друзья. Герой мучается: «Как же я выступлю в составе правительственных войск против своих друзей-путчистов?!» И на почве этих переживаний решает поскорее самоубиться, о чем сообщает, явившись домой, своей прекрасной юной жене. Еще в первую брачную ночь он спросил ее, готова ли она умереть в тот же час, что и он – потому что не стоит жене жить без мужа. И в ту ночь она согласилась на смерть, и готовилась к ней, и нынче захотела исполнить свое обещание.

Тут стоит остановиться и вспомнить: позвольте, если не учитывать национальный колорит, это действительно типичная история! Разве в близкой нам Европе это не встречалось? Не было ли там (и у нас) жен и любимых, которые готовы были умереть вместе со своими мужчинами, а какие только идеи не разделяли эти мужчины – социалистические, фашистские, антифашистские… Помнится, в те же 30-е жены с пониманием шли со своими мужьями-антифашистами и на плаху, и в лагеря, на верную смерть.

Юкио Мисима, взяв обыкновенную историю, рассказывая ее бесстрастно, не объясняя, что он считает нормальным, – тем не менее, он все-таки позволяет своему читателю спросить: «А действительно ли любовь движет человеком, если он решается покончить с собой, скажем так, «за компанию»? Или тут долг, ответственность, честь, какая-то совесть?» Может ли быть так, что страх оказаться неправильной, плохой женой толкает юную Рэйко на самоубийство? Или она настолько растворилась в своем муже, что просто не мыслит себя отдельной личностью, с самостоятельным мышлением, отдельным от мужа телом?

Право, как нащупать эту черту – между зрелым взвешенным чувством, чувством общности, и страстью, в которой сгорают, утратив объект вожделения? А между преданностью по зову души – и долгом, который не позволяет оставить человека в самый важный час его жизни? Между своей волей – и навязанной условностью.

«… Каждый миг, вкус каждого незабываемого поцелуя, соприкосновение тел, ощущение счастья, от которого замирало сердце. Но с темных досок потолка на них уже смотрело лицо смерти. Наслаждение кончилось и больше никогда к ним не вернется. И все же оба подумали: даже если бы им была суждена долгая жизнь, такого экстаза они никогда бы уже не испытали».

Просыпайтесь с любовью.
Трудитесь счастливо.
Засыпайте с нежностью.
Wake with a Loving Thought.
Work with a Happy Thought.
Sleep with a Gentle Thought.

Один из самых известных афоризмов Джона Хокса гласит, что писатель должен быть земляным червем, и чем острее шипы, посредством которых он выволакивает себя из темноты, тем лучше. Он считал себя учеником Набокова. Оказал огромное влияние на Пинчона. Был ментором Джеффри Евгенидиса (и еще кучи писателей, добившихся успеха в англоязычном мире, но вам, как и мне, их имена ничего не скажут). Постмодерн известен тем, что сам не ищет легких путей и не склонен предоставлять их читателю, потому, желающему составить представление о Second Skin, следует заранее приготовиться к тому, что нянчиться с ним здесь не станут. Через тернии авторского замысла станешь продираться, оставляя на шипах большого земляного червя клочья ментальной кожи, которая у тебя одна. а в некоторых случаях и до крови оцарапает.

Нет, авторский синтаксис простой, скорее даже нарочито простой, если какой особенностью на мой взгляд дилетанта обладает, так пристрастием к навязчивому повторению в пределах одного абзаца определенного слова, не несущего основной или просто выраженной смысловой нагрузки (впрочем, тут могу ошибаться, мой английский далек от совершенства). И все же, чтение Хокса не сравнишь с американскими горками Пинчона или блужданием лабиринтами Мак-Элроя. Здешняя непростота в другом - тебе предлагают восстановить целостную картину из фрагментов, расположенных не в хронологическом порядке: Эка невидаль! - скажет гипотетический Опытный читатель. Так-то да, но еще и вычленить потайное дно, основной смысл, скрытый за фасадом бесхитростной истории.

Рассказчика зовут Эдвард, но его никто так не называет. Почти все, даже собственная дочь Кассандра называют Шкипером (еще иногда папаша Биток, герой лыс, как бильярдный шар). И ты реально не понимаешь, как мог этот рохля, которому сцы в глаза - все божья роса, как мог он быть лейтенантом ВВС в годы Второй Мировой, командовать многими людьми. Но вот как-то так. Также, как человек, самые значимые люди в жизни которого кончают самоубийством, продолжает исповедовать спокойный незлобивый взгляд на жизнь.

А жизнь к нему добра не была. Началось с четырехлетнего мальчишки, подсовывающего пальцы под дверь туалета, где заперся отец и откуда недолго спустя раздался выстрел. Продолжилось всяким разным. Было самоубийство жены Гертруды ("Надо сказать Кэсси, чтобы забрала ее пальто из верблюжьей шерсти"). И куча моментов разной степени жестокой унизительности, от невольно сыгранной роли Мальволио в эпизоде с танцами и игрой в снежки на автостоянке. До жути бунта на корабле, когда облаченные в травяные юбки матросы (угу, "Повелитель мух" рулит) сотворили с незадачливым гомосексуалистом зятем героя и его другом такое.что и описать невозможно.

А может это в нем корень зла? Может что-то в нем такое, что провоцирует все это. И какова на самом деле природа его любви к Кассандре? и внучка ли ему Пикси или все-таки дочь? Я не знаю, но судить его не могу. Могу любить.