Морские приключения — цитаты из книг — стр. 5

Видите этот огонек? В солнечный день он был бы незаметен,а здесь,в глубине пещеры,этот слабый луч побеждает тьму.Не гасите в душе огонька надежды, пока в вас теплится жизнь.

Ведь это всего лишь его внешний облик, можно под всякой кожей быть честным человеком.

Не правда ли, теперь ты знаешь, Балкингтон? Ты начинаешь различать проблески смертоносной, непереносимой истины, той истины, что всякая глубокая, серьёзная мысль есть всего лишь бесстрашная попытка нашей души держаться открытого моря независимости, в то время как все свирепые ветры земли и неба стремятся выбросить её на…

Лампа тревожит, пугает Иону; лёжа у себя на койке, он усталыми глазами обводит каюту, и не на чем отдохнуть беспокойному взору этого доселе удачливого беглеца. А двусмысление лампы внушает ему все больший страх. Все перекошено — пол, потолок, переборки. «Вот так же совесть моя висит во мне, — стонет он, — прямо вверх…

Должен признаться, что в это время в моих глазах жизнь не представляла большой ценности. В ней не было ничего прекрасного, ничего божественного. Просто два труса, в которых еще бродили жизненные дрожжи, сидели друг против друга и точили ножи о камни, а группа других таких же живых существ, более или менее трусливых,…

Не то чтобы я, закоренелый или, по выражению Фэрасета, «прирожденный» идеалист, мог поддаться убеждениям Волка Ларсена, но, несомненно, что он нападал на по-следние твердыни моих верований с силой, которая возбуждала уважение, как ни были взгляды его чужды моим.

Методом спора было утверждение, предпо-ложение или же голословное опровержение. Они доказывали умение или неумение новорожденного тюленя плавать, просто высказывая свое мнение с воинственным видом и сопровождая его насмешками над здравым смыслом, национальностью и прошлым своего противника. Я рассказываю это с целью…

– Никогда не покидай меня, слышишь? Не покидай. Она подняла голову и улыбнулась ему. И поддразнила: – Да куда ж я уйду от такого богатого мужика?

В Африке нет ни чего нашего, начиная с человека; все другое: и человек, и платье его, и обычай. Даже собака лает не так, отдает чужим, как будто на иностранном языке лает.

Уинтроу внезапно ощутил всю свою молодость и глупость. И доверчивость, сыгравшую с ним такую жестокую шутку. «Я дурак. Какой же я дурак стоеросовый…» Эта боль оказалась покруче синяков, Уинтроу ощутил, как тяжело заломило слева в груди. Он закрыл глаза, исступленно желая все прекратить. Оказаться где-нибудь в другом…

Ты никогда не сдаешься. Сражаешься с миром, с людьми, с самой собой. Слушаешь только саму себя и не обращаешь внимания ни на кого другого.

Ничего не жди и не ври: возможно, это и была малая толика того, что называется любовью. И сейчас мне ее хватило.

У таких людей, как мы, нет дома. В лучшем случае мы ищем тихую гавань, чтобы переждать трудные времена. Зачем это отрицать? Бродяжничество в нашей природе.

Из Калькутты он послал это письмо-монстр, деликатно зафранкировавши его, и просил отвечать в Мельбурн.

Она невольно восхищалась этой безумной, чисто славянской выходкой, испытывая в то же время эгоистически приятное чувство женщины, из-за которой человек готов совершить невозможную глупость.

Прелестные были дни, но едва ли не лучше были эти быстро, почти без сумерек, опускавшиеся над клипером ласковые южные ночи с мириадами звёзд, ярко мигающих с высокого темного купола. Нежной прохладой дышат эти чудные ночи, навевая невольные грёзы и наполняя душу безотчётным восторгом.

И сам загадочный и таинственный дедушка-океан, вея приятной прохладой и выдыхая аромат озона, и был в самом милостивом и благодушном настроении, как бы стараясь оправдать свою далеко не справедливую кличку «Тихого». С ласковым рокотом, неторопливо и плавно катил он могучие светло-синие волны, бережно и спокойно, словно…

… но находил ее вообще «молодцом-дамой». Ее не укачивает, держит она себя просто и умно, без всяких, как он выражался, «цирлих-манирлихов» и «не разводит антимонии», как вообще дамы, изображающие из себя «разварную лососину».